Желаю тебе лучшего, готовься к худшему

Бертольд Хоукай утверждал, что верит в свою дочь, никогда в ней не сомневался и вообще она у него одна сплошная перспективность, только все объективные показатели говорили об обратном.  — Огненная алхимия — вещь серьёзная и очень опасная, — любил повторять он. — Её секреты абы-кому раскрывать нельзя, и желательно вообще спрятать, где никто не найдёт. Поэтому, после очередной бессонной ночи, проведённой в поисках идеального средства защиты своих знаний, он пришёл к гениальной идее: нанести татуировку на спину дочери Лизы. Сама Лиза, которая только вошла в мятежный и полный комплексов пубертатный возраст, сутки ходила с опухшими от слёз глазами.  — Зато надёжно, — разводил руками Бертольд и провоцировал у дочери новые акты воспроизведения высоких тональностей. Он совершенно не понимал, почему его слова вызывают негативную реакцию. Что в случае с татуировкой, что в день окончания Лизой школы, когда за ужином он безапелляционно заявил:  — Пойдёшь в армию.  — Но ты же презираешь армейцев! — поразилась Лиза, чуть не поперхнувшись салатом.  — Так и есть, — не стал спорить Бертольд. — Но в наше неспокойное время у девушки всего два пути: либо в армию, либо на панель. Ну, либо в лапы этой чертовки Кристмас, что в принципе одно и то же.  — А если я в армию не хочу? — ещё не финишировавший пубертат давал свои отголоски.  — Не хочет она, — фыркнул Бертольд. — Я тоже тестя-военного не хотел. Но, увы, в условиях милитаризации… За ними будущее, как бы они мне не нравились. Вдруг отхватишь себе там полковника, или генерала, ещё лучше. Это же твой муж, а не мой ученик будет. Вот если бы ученик… И на порог армейца не пустил бы. Завывания Лизы перешли в третью стадию. Тем не менее, как бы не хаял Бертольд «чертовку Кристмас», к её приёмному сыну относился более чем лояльно. Намного более, чем вообще положено к просто последователю.  — Хочешь стать настоящим мастером огненной алхимии? — хитро щурился он, уже формируя в голове коварный план. — Куда больше, чем те скудные вспышки, которые я тебе до этого показывал? Ты должен понимать, что просто так я тебе главные секреты не открою. Они надёжно спрятаны.  — Я докажу, что достоин! — в глазах ещё не битого жизнью Роя Мустанга светились надежда и юношеский максимализм.  — Вот тебе задание. Расшифруй мою авторскую формулу.  — Не вопрос, давайте! — к предыдущим двум компонентам добавился неуёмный энтузиазм.  — Давайте. Ишь какой шустрый, — хохотнул Бертольд. — Пойди и сам перерисуй.  — Откуда? — навострил уши Рой.  — Со спины моей дочери. Случайно проходящая мимо Лиза резко изменила траекторию на 180 градусов. Мустанг волен был бы прожечь пол под собой и провалиться на несколько этажей вниз, если бы мог.  — Папа, зачем?! — недоумевала Лиза при личном разговоре тем же вечером. — Ты же меня подставляешь!  — Слушай отца, отец плохого не посоветует, — Бертольд был непреклонен. — В армию ты не хочешь, на панель я тебя не пущу. У тебя на спине моя авторская формула, ещё чего не хватало, чтобы весь Аместрис её видел! А тут — смотри, какой кандидат годный. Собственно, это и послужило перемене приоритетов юной Хоукай в сторону военной службы. Правда, увидеть там старого знакомого оказалось тем ещё сюрпризом. Пока Лиза комплексовала по поводу нелестных намёков «хочешь спрятать могущественный секрет — нанеси на тело дочки», будущий главный зажигатель Аместриса комплексовал по поводу своей фамилии.  — Я не пойду так в армию, — возмущался он. — Меня засмеют. Почему нельзя назвать девичью фамилию матери, например?  — Да что тебе в нынешней не нравится?! — искренне не могла понять мадам Кристмас.  — Сама подумай! С таким-то анамнезом это просто самоубийственное сочетание! Привет, меня зовут Рой Мустанг, я рос в борделе. Лучше не придумаешь! По затылку юноши прилетел крепкий лящ.  — Но-но! У нас приличный бар! — с укоризной исправила мадам. — А то, что по углам судачат — ложь, провокация и грамотный чёрный пиар.  — Всё равно не пойду. Или подделаю документы, — упёрся в своё Рой.  — Ну и дурак, — второй лящ ни в чём не уступил по силе первому. — Красивая фамилия, звучная. Раз услышишь — и уже не забудешь. Ни с кем не перепутают. Да с такой фамилией хоть в фюреры! Мадам Кристмас однозначно была прозорливой и дальновидной женщиной. К сожалению для Роя, для приведения в действие последней фразы требовались годы, а вот синдром незабудки сработал куда быстрее. В академии, а после и в Ишваре, он огнём и кровью — в самом прямом смысле — отбивался от язвительных фразочек, исходящих в основном от Кимбли, про «укротить Мустанга», «дикие скачки» и, в моменты особенной буйности, обращение к Лизе Хоукай «пришпорь своего жеребца». Последнее провоцировало моментальное перекрашивание лица девушки так, что звание Багрового алхимика куда лучше бы подошло именно ей, пусть и без алхимии. Когда война закончилась и Зольфа посадили в тюрьму, Рой лично выбивал для него комнату похуже, ещё и одиночную. Кимбли, конечно, и так её заслужил за превышение служебных полномочий. Но если бы Мустанг заявил, что совершенно не думал о былых обидах, соврал бы безбожно. Дети не всегда появляются запланировано, но родительский инстинкт в большинстве случаев берёт верх, и после рождения потомков новоиспечённые мамаши и папаши уже точно знают, что с ними делать. Куда хуже, когда происходит наоборот. Ни малейшего понимания, как себя вести с сознательно планированными детьми. Отец попал именно в эту категорию. Хотя стоило отдать ему должное: один план у него всё-таки был. После того, как ушёл Хоэнхайм, жить в одиночестве стало нестерпимо печально. Даже эля некому поднести! Можно было, конечно, сходить и самому, но куда приятнее послать за ценным грузом кого-то преданного и безотказного. Варить эль в Ксерксе оказалось некому, а потому великие планы отложились до момента, пока Отец не перебрался в незадетое кругом преобразования поселение между двумя соседними странами. И снова начал думать о создании компании для себя. Первым получился Прайд, и посылать его за элем было страшно даже Отцу. Вторая попытка создать себе ребёнка, собеседника и курьера в одном лице — а конкретно, в лице Грида — оказалась более удачной. Вот только сам Грид хотел намного большего (собственно говоря, он вообще всего на свете хотел), и вот тут-то Отец заметно просел: так далеко его планы не заходили. Несколько ночей в раздумьях не прибавили ему пресловутого родительского инстинкта, и он просто забил на моральность, уповая на установку: «Он и так должен быть мне благодарен за жизнь». Годы шли, семья расширялась, но что-то оставалось неизменным.  — Энви! Устрой заварушку на границе! — командовал Отец, уже полным ходом воплощая в жизнь свою новую идею по формированию ещё одного преобразовательного круга. — Ласт! Соблазни главного советника и выведай все секреты внутренней политики этой страны. Слосс! Копай туннель. Прайд! Следи за тем, чтобы Слосс копал туннель. Грид! — здесь всегда следовала пауза и короткие попытки мысленного процесса. — Сгоняй за элем.  — Опять?! Да сколько можно! — возмущался второй по старшинству сын. — Мне надоело, я от вас уйду. Честное слово, уйду!  — Ага, ага, — апатично кивал Отец. — Вяленой рыбы на обратном пути захвати.  — Вытащите из него кто-нибудь чревоугодие, — умолял Грид каждый раз перед тем, как отправиться по избитому маршруту. После появления среди гомункулов Глаттони ситуация мало в чём поменялась. Оказалось, что с обжорством странные пристрастия Отца не имели ничего общего, и являлись сугубо его маленькими радостями жизни. После этого Грид и вовсе отчаялся, плюнул на традиционные семейные ценности и на долгих семьдесят лет ушёл скитаться по Аместрису, собирать химер и рэкетировать бары, в которых сразу же проводил реорганизацию и изымал любой алкоголь, напоминающий ему любимый Отцовский напиток. Когда же на семьдесят первом году избегания кровного общества его поймал младшенький, Рас, и вернул в родительский дом, первой услышанной фразой стало:  — Долго же тебя носило, эль принёс? Легенды гласят, что после этого вопроса Грид кинулся в чан для переплавки по собственной инициативе. По идее, это должно было бы инициировать процесс формулировки выводов в голове Отца. В какой-то степени так и произошло. Когда красная капля упала с высоты роста главного гомункула на щёку наследного принца Ксинга и его глаза сверкнули лиловым, Отец трижды подумал, озвучивать ли вновь обретённому сыну первую просьбу. Всё же, на ошибках учатся. Всё же, сыновья и для другого нужны. Всё же, Грид прекрасно владел рукопашным боем, держал идеальную оборону Абсолютным щитом, а также был донельзя харизматичным в своём всежелании. Негоже на одну доставку эля такие таланты растрачивать. Поэтому первой фразой, которую произнёс Отец при знакомстве с новой инкарнацией, стала:  — Грид, сгоняй за вином.