Горсть боярышника

Над Хогвартсом низко ползли свинцовые тучи. Тяжко, неповоротливо. И как-то угрюмо. Сидеть на постаменте, у ног каменной мадам Хаффлпафф было не то чтобы удобно, но уже почти привычно. Ксена Ипсилон, фея боярышника, бывший библиотекарь одной из библиотек Магикса, бездумно перебирала ветхие страницы альманаха «Чулан старого зельевара» за 1937 год. Где-то на задворках сознания ворочалось тянущее, тоскливое ожидание чуда, хоть чего-то, что поможет вырваться из этой реальности. Странной, чарующей, полной тайн и клубящейся дикой магии, полной светлых, добрых лиц и сердец, реальности замечательной, но чужой. Черное обсидиановое кольцо опоясало мизинец вспышкой боли, сжимаясь. Мимо проплыл призрак Серой Дамы. Жемчужно-белые складки призрачных юбок струились и подрагивали, будто их колышет ветер. Рыжая непоседа, кроха-первокурсница, пробежала мимо, заливисто смеясь и громко топая. За ней следом спешил, бережно прижимая к груди книжки, какой-то плохо одетый чернявый, носатый мальчишка. Он замер, с удивлением разглядывая татуировки на лице Ксены — белые ветви колючего боярышника, вокруг правого глаза и дальше, к виску, сбегающие куда-то под волосы. И те пятнышки, что вокруг и меньше. Постояв в оцепенении, таращась на старшекурсницу Когтеврана, минуты две, мальчик сорвался на бег и исчез в сумрачных коридорах школы. Ксена тяжко вздохнула и захлопнула книгу. Любопытство маленькой слизеринской змейки не раздражало. Скорее печалило и тревожило тихо скулящую от одиночества душу. Резко и приторно запахло чем-то винно-цветочным. Пьяная душная вонь. Чьи-то духи, должно быть. Ксена не могла на дух переносить эту самую вонь с тех самых пор, как, тошнотворно благоухая чем-то подобным, затихла на земле распоротым мешком требухи какая-то ведьма. Боярышник бесконтрольно прорастал из её бьющегося в агонии тела, а вокруг ветер носил страницы книги, древнего родового гримуара клана Ипсилон. Гримуар убил неудачливую воровку. Не Ксена. Но кому что докажешь, уже имея влиятельных врагов и не имея постоянного заработка? Та смерть стоила Ксене слишком многого. И завершилась её поспешным бегством в неизвестность. Пламя факелов чадило и металось, обдуваемое сквозняками. Мимо пробежала какая-то розовощекая пухлая красотка с барсучьего факультета. Оставляя за собой шлейф сильнейшего, но в то же время крайне тошнотворного, ущушающе-пьяного, тяжелого амбре. Ксена поморщилась и перевернула страницу альманаха. Для Ксены до сих пор оставалось тайной, как же так вышло, что Дамблдор взял в школу студентку, явившуюся из ниоткуда посреди учебного года. Но была благодарна. Она успела полюбить эту школу магии, её студентов, преподавателей, призраков. Её живые портреты и косматое пламя факелов. Этот мир. Этот странный и чуждый мир; он почти звенел от обилия магии, но его обитатели предпочитали не касаться руками ласковых бесплотных рук Матери Магии, почти забыли, чем владеют. И были возмутительно зависимы от артефактов-костылей и волшебных палочек. Мимо прошли чинно студенты Слизерина. Взгляд Люциуса Малфоя источал брезгливый холод. В глазах Беллатриссы плескалось чернейшее безумие: жадное, фанатичное, обжигающе-горячее, бьющее через край. От собранных, сдержанных слизеринцев дышало угрозой и смертью. Ксена мысленно отругала себя за предвзятость и крепко зажмурилась. В школе шептались о разном. О набирающем мощь Лорде Волан-де-Морте, о растущей армии его сторонников, о грядущей войне и о показательных расправах над несогласными. Даже бесконечно далёкой от политики Ксене было жутко от подобных разговоров, что говорить об остальных? На лестнице что-то загромыхало и в коридор с гоготом вбежали четверо озорников, гриффиндорские веселые шалопаи: горланящий непристойные куплеты Сириус, очкастый, вихрастый Джеймс, размахивающий над головой Распределяющей Шляпой; артефакт во всю глотку подпевал Сириусу и, кажется, искренне наслаждался происходящим непотребством. Юркий, хитроватый Петтигрю то и дело оглядывался. Печальный, порядком потрёпанный Ремус поглядывал то на Сириуса, то на Джеймса мягко и как-то таинственно. Его бледные щёки несмело розовели пятнами, а на губах блуждала теплая, благодарная улыбка. За непоседами с воплями, где-то далеко, спотыкаясь и гремя надетым на ногу ведром, хромал Филч. Ксена с озорной улыбкой смотрела как друзья, дождавшись разъяренного Филча, с радостным воем удирают от него в разные стороны. На душе было неспокойно и неимоверно гадко. Девушка в очередной раз попыталась стянуть с мизинца проклятое черное кольцо. И уныло пообещала себе больше никогда в жизни не касаться сомнительных артефактов и чужих грязных тайн.

***

Не то, чтобы это было важно, но у Нотта были теплые руки. Розовые, тонкие пальцы аккуратно перебирали набранные в Запретном Лесу крупные красные ягоды. Боярышник попался странный, с одной косточкой. Но очень крупный. Однокурсник рассеянно перебирал боярышник, и его красивые, ясные глаза смотрели внимательно и серьёзно. Не на ягоды. На Ксену. На её пухлые темные губы, почти белые глаза и покатые плечи, на серебристые локоны, рассыпанные по плечам, по золотой листве, нимбом вокруг головы. Он смотрел на складки невесомой маггловской рубашки и разошедшиеся на груди пуговки, смотрел куда угодно, но не на вычурную татуировку, белеющую на девичьем лице. Для него будто и не было вовсе ни странной татуировки, ни белых пятен в её легенде. И Ксена была искренне благодарна ему за это. Нотт развлекал её, нёс какой-то вздор, а за кромкой очерченного магией голубого кольца, ночной Запретный Лес выл и стенал на сотни голосов разом. Лес жаждал крови, Лес захлёбывался мраком и одиночеством. И Ксена прекрасно понимала его муки. Срастаться с одиночеством долго и тяжко. Но однажды ты просто просыпаешься и понимаешь, что оно не тяготит. Оно давно часть тебя. Твоя свобода и, почти твоя суть. Проблема в другом. Одиночество ревниво. И не хочет отдавать свою девочку кому попало. Ксена лежала в золотой листве, из-под полуопущенных век глядя, как в вышине, на выцветшем бархате неба, льдисто мерцают созвездия. Нотт невесомо коснулся её локона кончиками пальцев и аккуратно разгладил, любуясь, как переливается тугой, серебристый завиток в свете колдовского охранного круга. Ксена, не замечая ничего вокруг, порывисто закрыла рукой глаза и истово, почти навзрыд, пожелала проснуться дома. В привычном и понятном мире, без Тёмных Лордов и нелепых предрассудков.