Начало

Она услышала тихие, но твёрдые и размеренные шаги в глубине коридора. По мере приближения они становились всё отчётливее и отчётливее, вот наконец тяжёлая дверь распахнулась, и на пороге появился граф. Чувствительная и эмоциональная, Гайде всегда очень тонко улавливала настроение хозяина. Сейчас он был явно не в духе. Горящие бархатные глаза цвета обсидиана бессознательно блуждали по комнате. В них пылал какой-то необычный огонь, вперемешку с тревогой и непониманием; граф волновался, и Гайде, бесшумно скользнув к нему через всю комнату, буквально почувствовала исходящее от него эмоциональное напряжение. После бессонной ночи лицо Монте-Кристо казалось ещё более страшным, пугающим: покрасневшие веки были чуть приопущены, ресницы бросали тень на щёки. Выделяющиеся скулы на смертельно бледном лице графа подчёркивали некую аристократичность, проскальзывающую во всех чертах его. Каждая морщинка, каждое движение было знакомо юной Гайде, и сейчас, исподлобья вглядываясь в задумчивый лик Монте-Кристо, девушка мучительно гадала, что же тревожит его, зачем он пришёл, почему именно сейчас. Монте-Кристо подошёл к широкому окну в форме арки, бросив на мгновение взгляд на ночную улицу, повернулся к окну спиной и тяжело опёрся обеими руками на подоконник. Немая сцена продолжалась ещё несколько секунд. — Гайде, — наконец начал Дантес, пытаясь подобрать нужные слова, которые смогла бы безболезненно принять хрупкая, ранимая девичья душа. — Ты уже совершеннолетняя. Не лучше ли тебе будет… жить от меня… отдельно? Как минимум, пока что? Гайде подошла к графу так близко, что услышала его тихое, размеренное дыхание. Он всегда сдерживал свои эмоции, но сейчас, судя по его состоянию, боялся выпустить их наружу. Девушка как будто случайно коснулась рукой его плеча; он вздрогнул, как от удара. Душа его, охладевшая к доброте, ко всем ласкам и обыкновенному проявлению чувств, сейчас готова была открыться перед чистой искренностью девушки. — Гонишь меня? — с лёгким упрёком в голосе спросила Гайде, отворачиваясь от него. Теперь её голова лежала у него на плече. — Лучше убей… — Милая, — это слово, случайно соовавшееся с уст Монте-Кристо, обожгло слух Гайде. — То, что будет происходить здесь в ближайшие несколько дней, не для тебя. А я сделал глупость… Большую, большую глупость… Девушка резко повернулась, и её нос, не прикрытый, по обыкновению, вуалью, ткнулся в плечо графа. Его запах она бы узнала из тысячи — такой глубокий и тонкий, завораживающий и знакомый до сладкой боли в груди. Неосознанно Дантес обнял Гайде одной рукой, и она прижалась к нему, словно желая слиться с ним в единое целое. Да разве не были ли они ещё одним целым?.. — Я всегда буду с тобой, — произнесла девушка, преданно глядя в глаза Монте-Кристо и обжигаясь о ледяную сталь взгляда его. — Нет. Это слово звенящим выстрелом повисло в воздухе и рассыпалось в наступившей тишине. Гайде на секунду опустила голову, но тут же положила руки на плечи графа, запрокинув голову. Он не сделал ответного движения, но и не оттолкнул её, и это его бездействие немного удивило девушку, ведь обычно он обнимал её в ответ. Несколько мгновений Гайде внимательно изучала лицо графа, но оно не менялось. Он думал о чём-то своём, сокровенном, и никакая эмоция не заставила бы его дрогнуть. — Я принял вызов на дуэль, — наконец проговорил он, судя по всему, собравшись с мыслями. — Я должен сохранить жизнь тому безрассудному юноше. Ты знаешь, что это значит для меня, — полувопросительно, полуутвердительно молвил граф, глядя как будто сквозь Гайде, в пустоту, одному ему ведомую. — Слишком крепко я цепляюсь за жизнь, слишком дорогую цену я заплатил за свободу. Наконец, забывшись и уйдя с головой в воспоминания, Монте-Кристо с задумчивой нежностью обнял Гайде, провёл рукой по её хрупкому плечу, коснулся своими мраморными пальцами её чёрных локонов, небрежно рассыпанных по капюшону плаща, и снова уставился в пустоту, стиснув ладони замком за спиной девушки. — Она не любила меня, — сказал Монте-Кристо почти сердито, с нотками раздражения в хриплом, всегда спокойном голосе. — Она не дождалась, она не верила. — Я верю, — наивно и просто ответила Гайде. — Я знаю. Эти слова успокоили девушку, хоть она и знала, что Монте-Кристо доверяет ей. В какой-то степени даже безгранично, потому что только с ней он снимает маску, только с ней он может быть полностью искренен, только она среди всех окружающих графа людей понимает его. — Я не смогу жить без тебя, — чуть слышно прошептала она, поднимаясь на носочки и подвигаясь к Дантесу так близко, что кончики их носов соприкоснулись. — Я… — Молчи! — так же тихо воскликнул Монте-Кристо, резким движением прижимая её к себе и касаясь её приоткрытых губ своими. Это ощущение было ему незнакомо, за прошедшие восемнадцать лет он никого не целовал с такой любовью, нежностью, страстью. Он чувствовал каждую трещинку на её губах, задыхался в терпком аромате восточных духов. Через несколько секунд граф опомнился и, тяжело дыша, отстранил от себя девушку. — Нет, — выговорил он, отдышавшись, — так нельзя. Ты ещё совсем ребёнок, Гайде… Она молчала, отвернувшись от него и накручивая вьющуюся прядь волос на палец. Монте-Кристо поймал себя на том, что любуется грацией девушки, что давно знает каждое её движение. Он не видел её лица, но мог точно сказать, что она покраснела. — Любовь — вот цена твоей свободы, — промолвила Гайде, всё ещё не глядя на Монте-Кристо. — Они хотели погубить тебя за любовь. И сейчас из-за уже забытой любви ты коришь себя за то, что принял вызов. В комнате повисло напряжённое молчание. Казалось, оно чувствовалось в воздухе лёгкой серебристой дымкой. — Прости меня, — наконец глухо, едва разборчиво произнёс Монте-Кристо, легко касаясь рукой плеча девушки. Он не привык приносить извинения. Он не привык к снисхождению, к прощению, ему не довелось испытать эти чувства. Граф прекрасно понимал, что этих слов было слишком мало. Они были пустым колебанием воздуха, тратой времени, да чем угодно, только не истиной. В душе Дантеса бушевал шторм, в какой он не раз попадал на корабле. Только что он неосознанно причинил боль своему самому родному, любимому существу на свете, а теперь не знал, что сделать, чтобы Гайде смогла его простить. Простить, скорее, даже не его, а безрассудное движение, спровоцированное — чем? Неповиновением? Несогласием? Как глупо… Ведь ему никто ничего не должен… Гайде молча обернулась к графу, осторожно коснулась его бледной, прохладной руки, снимая её со своего плеча. Они вновь посмотрели друг на друга, теперь уже совершенно осознанно, и каждый из них думал о своём, но не было того жгучего льда во взгляде Монте-Кристо, — теперь мягкий бархат тёмных глаз его согревал напуганную девушку.