объятия и сожаления

Тэен задыхается. Ему настолько больно, словно кто-то воткнул в него миллион маленьких невидимых клинков и медленно каждый вечер дергает ими. Больно. Господи, как же больно. Он задыхается от боли, захлебывается в собственных соленых мерзких слезах и тянет безупречную спокойную улыбку каждое утро, пока едет в автобусе на учебу, улыбается друзьям и никто из них не может понять, что же происходит на самом деле. — И сегодня Джэхен взял и… — Сычен что-то увлеченно рассказывает про их капитана баскетбольной команды и заразительно смеется, но все, что различает среди этого Тэен: бесполезный ненужный шум, который едва ли мог его заинтересовать. Почему-то он потерял ко всему малейший интерес. — Тэен-хен? — Минхен хватает его за плечо и слегка трясет. — Все в порядке? — Да. Да, все в порядке. Это глупое бесконечное «в порядке» выливается в катастрофу вселенского масштаба, когда он почти истерично улыбается в морге, увидев своего лучшего друга. На языке застревает недосказанное этого мира, хочется рвать на себе волосы и желательно исчезнуть. «Прости, — хочется сказать ему, но сил едва хватает, чтобы сжать собственную ладонь и почувствовать хоть что-то помимо чувства ужасного опустошения, — прости, что я не смог защитить тебя». — Доен, Доен, посмотри на меня, ну, — его голос срывается, когда он видит бледное безжизненное лицо. Тэен падает возле трупа и больше не пытается подняться. Смысла в дальнейшем существовании он не видит. / / / Вести о смерти Ким Доена разносятся по университету, как вирус. И тогда каждый второй пытается посочувствовать Тэену, даже если это все пустое и бесполезное. Он натянуто улыбается всем и лишь отмахивается каждый раз рассыпаясь на маленькие кусочки, раз за разом теряя самого себя в кромешной тьме. Сычен тогда его крепко обнимает и дает выплакаться, пытается сделать так, чтобы Тэен не смог потерять себя окончательно. К сожалению, не помогает. Время тянется своим чередом, одни дни сменяют другие, времена года меняются, пока Тэен окончательно не растворяется в жалком, однотипном и сером, как неприятная неудачно смешанная гуашевая краска, как дождливая погода за окном. Яркие вещи меняются серыми толстовками, вымученной дежурной улыбкой и темными синяками под глазами. Воспоминания стираются из памяти, меняясь на однотипное серое нечто с глупыми бесконечными вещами. Сычен после смерти Донена пытается заменить ему все, хоть как-то не дать потонуть в бесконечном сером, безразличном болоте человеческой ненависти и фальши. И даже спустя год его все еще продолжают жалеть. Тэену больно. Это жгучее и обжигающее кожу, когда едва остаются силы, чтобы улыбнуться кому-то, кто снова решил выразить ему соболезнования. Какие же они все жалкие. — Ты же понимаешь, что рано или поздно тебе придется отпустить? Как бы не было тяжело и горестно, все эти воспоминания стираются, боль постепенно проходит и начинается новая глава, — Сычен привычно поглаживает его по голове и шепчет почти что в самое ухо. — Доени-хен правда не хотел бы для тебя такой жизни. Ты имеешь право на счастье. Попытайся хотя бы ради него. Он будет рад увидеть твою улыбку снова. Хочется верить. И как бы тяжело не было, начать все заново. Правда в том, что все однотипное и серое стало нормой: люди перестали видеть в нем того самого безумного, гардероб стал привычным и самым обычным, а старое окружение перестало с ним контактировать; остался лишь Сычен, который всеми силами пытается заменить ему окружающую жестокую действительность. В реальности же Тэен все еще перечитывает по ночам их глупые переписки, смотрит фотки и даже улыбается, когда они начинают обсуждать Джэхена — в то время Тэен был влюблен и хотел, чтобы все со временем наладилось. К сожалению, ничего из этого не сбылось. Он снова натягивает на себя серую безразмерную толстовку и долго вглядывается в агатово-серое небо или привычного для него пантона #4E5452, который слишком часто появляется в его гардеробе. На подоконнике потрепанном и желтоватом от табачного дыма и вечной пыли лежит новая пачка мальборо красных. Тэен нервно чиркает зажигалкой и прикрывает глаза, когда делает первую затяжку; приятно. До начала пар остается каких-то жалких сорок минут, и у него есть несколько свободных мгновений, чтобы докурить и выйти под дождь на улицу. Не то, чтобы хотелось, просто когда-то он сам себе сказал, что должен закончить учиться, хоть это и казалось в последнее время всего лишь пустой и бесполезной тратой времени. Может, стоило все же умереть, как и планировалось изначально? / / / В универе все смотрят на него до сих пор с сожалением. Тэен медленно идет до аудитории, моментами вспоминая, что на далеком первом курсе они тусовались на подоконниках их небольшой компашкой и громко смеялись с таких, казалось бы, не смешных шуток. Тогда Доен был еще жив и в шутку говорил, что если бы прошел мимо Юно (он просил называть его Джэхеном), Ли перестал бы дышать. В действительности сейчас ему было бы ровным счетом все равно. Боль и переживания прошлого с горьким отвратительным привкусом утраты глубоко застряли в его легких, как смола от табачных изделий и сигарет. Смотреть в пол не так уж и плохо, — думает Тэен и медленно считает свои шаги до аудитории; тридцать девять, сорок, сорок один, — а потом он врезается в кого-то и сбивается, с досадой думая, что теперь нужно все начинать заново. — П-прости, я правда… — и в этот момент Тэен решает поднять голову вверх. Перед ним старое позабытое, от которого бабочки в животе и жгучие слезы в глазах — Юно выглядит сегодня измотанным и чертовски уставшим. — Юно? — Ам… привет. Тэен, верно? — в глазах Джэхена нет пустого сожаления и жалости по отношению к нему; возможно, он мог бы снова влюбиться в него, но противное чувство вины неприятным червяком прорывает и переворачивает внутренние органы. Он вспоминает переписки двухлетней давности с Доненом и на глаза непроизвольно наворачиваются слезы. — Хэй, ты в порядке? — В полном. Я… да, я в порядке. Джэхену врать хотелось в последнюю очередь, но скажи он сейчас правду, его бы посчитали глупым и беспечным, пожалели и смотрели бы с небывалой жалостью, которую Тэен так сильно ненавидит. Ему это не надо; проще так, чем снова и снова захлебываться в слезах от ненависти к себе. Вместо слов Ли снова опускает взгляд в пол и только потом, спустя секундами позже, понимает, что его так крепко и в тоже время осторожно обнимают, как раньше делал его лучший друг, как делал это недавно Сычен. И все вдруг становится таким неважным и хрупким, словно все может разрушиться прямо сейчас, сделай он неверный шаг или скажи ненужное слово. С глаз невольно скатываются слезы, и он позволяет себе расплакаться подобно маленькому нашкодившему ребенку. Все давно позабытое и пережитое вновь врывается в его жизнь и как бы сильно не хотелось перестать, Тэен был не в силах остановить это. — Прошел уже год, и как бы не было тяжело, это пора отпустить. Знаешь, когда умер мой отец, мама сказала мне одну вещь: если ты не сможешь отпустить, умершие будут страдать, словно их разрывает на части. Я знаю, что ты не хотел бы такого Донену, — голос у Юно успокаивающий и тихий с легкой хрипотой. — Пора становиться прежним Тэеном, который носил яркие вещи и громко смеялся на весь университет. Это был тот Тэен, в которого я так отчаянно влюбился и цеплялся каждый раз взглядом. — Иногда проще сказать, чем сделать. Знаешь, тот самый Тэен умер, а нынешний страдает от ужасного чувства вины. В тот вечер мы собирались посидеть у меня, и если бы… если бы не… — Ты не должен винить себя в этом, потому что все произошедшее лишь стечение обстоятельств. И люди, которые тебя окружали, заставили тебя верить в то, что ты виноват своими взглядами — полными сожаления и жалости. В конечном итоге жалеть они должны были только себя за их беспечность и небывалую грубость. Тогда, когда ты пришел год назад в универ один и все считали нужным подойти, стал твоей переломной точкой. Сейчас же у тебя остался только Сычен, но как бы сильно он не пытался тебе помочь, у него выходит ровным счетом ничего. Правда бьет сильным кулаком под дых и становится почти что невозможно дышать от осознания всей ситуации. Джэхен не учился на факультете психологии, но мог читать людей и трезво оценивать ситуацию. Тэен прикрывает глаза и сжимает в руках мягкую ткань красного джэхенового бомбера. В конце концов, если бы все эти люди не вели себя так, мог бы он оставаться прежним? — Мы дружили с Доненом с пеленок. Сколько себя помню, он всегда был рядом, и мы были почти как близнецы. Конечно, не в том смысле, в котором привыкли думать люди, но мы знали друг о друге все; возможно, даже чувствовали все эмоции и чувства на ментальном уровне. Все вкусы и предпочтения, тайны, сожаления и обиды, — казалось, я ничего не мог скрыть от него. А потом… потом я задержался на учебе до поздна, но все равно просил его прийти, потому что тогда я был измотан и мне просто хотелось обнять его, посидеть вместе на балконе и говорить обо всем: о том, почему поют птицы по утрам, про мою влюбленность и представлять как бы мы выпустились из универа и затусили бы на крупной вечеринке. Но он не дошел. А мне позвонили в третьем часу ночи из морга, — Тэен зажмуривается и решает, что плыть по течению не так уж и плохо. Возможно, это было намного лучше, чем каждый раз строить себе планы и пытаться не наткнуться на кочку жизненных трудностей. — Знаешь, ты мне очень сильно нравился; возможно, я даже любил тебя. И потом, когда я увидел бледное безжизненное тело лучшего друга, когда он не отзывался на мой голос и шутки, все перестало иметь свой смысл. Любить кого-то казалось преступлением, чувство вины сжирало меня изнутри, а я пытался не потерять самого себя; пережитое и прожитое больше не имело смысла, а умереть хотелось так сильно, как никогда не было. Только каждый раз меня что-то останавливало. Возможно, причина была в моих немногочисленных друзьях, возможно, в самом Донене, возможно, в тебе. Была бы моя смерть полезна кому-нибудь? Плакали бы люди? Сожалели бы они? В конечном итоге я так и не смог найти ответов на эти вопросы. — Можно попросить кое о чем? — Джэхен слышит приглушенное хриплое «да» и слабо улыбается. — Доверься мне. Знаю, что это практически невозможно, но я правда хочу, чтобы ты был счастлив. Уверен, Донен хотел бы того же.