А в небе некрасивом кто-то выключает свет, Когда-то было синим — только дома больше нет. И все попытки к бегству тупо сводятся к нулю, Как мало было в детстве фразы «я тебя люблю».
Дом, что хрустит старыми досками и скрипит половицами. Лестница покрыта пылью. Запах затхлости, плесени и запустения врезается в сознание, но Беверли смело поднимается по ступеням. Разглядывая разводы от протечек воды по стенам, она грустно улыбнулась воспоминаниям, видя со стороны девушку, какой была, которая поднималась по этой лестнице с неизменным чувством страха и отвращения. И гипертрофированным чувством вины. «Ты все ещё моя малышка, Бевви?» Ключ замер у замка, а рука с аккуратным маникюром вздрогнула. Беверли отшатнулась, с ужасом глядя на дверь с облупившейся краской. Её бросило в холодный пот от одной только мысли! Зачем она сюда пришла? Глубоко вздохнув, встряхнула головой, прогоняя липкий ужас прошлого. И повернула ключ. Он скрипнул в замке, делая оборот. Дверь привычно застряла, цепляясь за набухший порожек, и ее пришлось толкнуть плечом. Древесная пыль осыпалась на рыжие волосы, припорошив их. Беверли качнула головой, позволяя пыли с волос оседать на плечиках ее пиджака. — Это я. — крикнула женщина в глубину квартиры, проходя в прихожую. — я вернулась. Положила сумку на тумбу у двери. Движения автоматические, бездумные. Как множество раз до этого. Как привычка. Узкие туфли-лодочки на тонкой шпильке замерли у коврика. Женщина обулась в мягкие тапочки с белым мехом, которые взяла с собой. Белая ткань тут же покрылась серым налетом от пыли. — Ты будешь чай, пап? — снова позвала она, проходя мимо столовой сразу в закуток кухни, лишь кивнув силуэту на стуле. — конечно будешь, зачем я спрашиваю… С бренди? Я захватила с собой. Беверли вытащила из кармана пиджака маленькую фляжку с вензелем BM. Беверли Марш. — Я обозначаю твое существование и наше родство даже в таких мелочах, папа. — сказала Беверли, проводя пальцем по лазерной гравировке на пузатом боку фляги. — Хотя большую часть жизни я не хотела иметь с тобой ничего общего. Чайник неохотно забулькал под слабым огнем — остатков газа в баллоне едва ли хватало на короткое пламя. — Ты снова забыл купить баллон? Тебе надо питаться, папа, хоть чем-то кроме выпивки. — недовольно скривилась женщина, протирая чашки. На них был старый слой осадка от чая и кофе, такой же привычный, как затхлый запах квартиры. Сколько раз Беверли мыла эти чашки, оттирая коричневый налет? Только для того, чтобы неделю спустя он опять облепил всё. Женщина вернулась в коридор, забирая маленький пакетик из сумки и вернулась на кухню. — Я купила печенье. С крошкой. — пояснила она, высыпая пятнистую выпечку в тарелку. — мама покупала его, когда я была маленькой… Ох, прости, пап. Ты же не любишь, когда я говорю о маме. Беверли закурила, выпуская густые клубы дыма в потолок, словно ядовитый туман. Отравленный, как ее душа. Густой, как ужас, которым охвачено сердце каждую секунду, что она проводит в Дерри. «Ты куришь, маленькая дрянь?!» — вспыхнуло в памяти и Беверли вздрогнула, тут же потушив сигарету в заплесневелой чашке в раковине. — Чай готов. — хрипловатым голосом, тут же откашлявшись, сказала женщина и вынесла поднос к столовую. На столе была все та же клеёнка, голубая в синюю клетку, с подпаленным краем. Беверли расставила чашки с горячим напитком, что распространял лёгкий аромат алкоголя. Тарелка с печеньем заняла свое место в центре. Чуть замявшись, Беверли села с другой стороны стола. — Знаешь, когда мы впервые встретили Пеннивайза, он посылал мне разные ужасы и каждый раз он угадывал только «почти». Кровь из водостока, детские голоса… Бауэрс… Все это оказалось такой мелочью… — заговорила Беверли спустя несколько глотков и минут. — но только когда мы встретили его второй раз, он показал мне… Напомнил, чего я боюсь на самом деле. Что я так старалась забыть, затмить, перекрыть дымом сигарет и туманом алкоголя. О том, что я не хотела вспоминать и не хочу помнить. Беверли прикрыла глаза. Жёсткие руки на ее плечах, до синяков и ссадин от впившихся ногтей. Запах духов матери, которые отец разбрызгал вокруг. Трясущиеся пальцы, что пытаются стянуть с ее юного тела рубашку. Испуганные слезы ребенка, искривлённый страхом рот и ладонь, что ложится на губы, закрывая и не позволяя кричать. Слишком ярко. Слишком отчётливо. Память охотно подсунула самое запоминающееся и острое воспоминание. «Ты же моя девочка, Бевви? Ты же будешь послушной?» — врезался в память голос, чуть шепелявый от выпитого алкоголя. Унижение, боль, страх, отвращение. Какофония ощущений и воспоминаний. Беверли вздрогнула. Обняла себя за плечи и посмотрела перед собой. На отца, который сидел напротив. — Я не твоя. И больше никогда не буду. Я приехала снова, чтобы сказать тебе это. Ты больше не властен надо мной, папа. — Беверли допила свой чай одним глотком, вставая и молча уходя в прихожую. Переобувалась быстро, убирая тапочки в пакет, а пакет в сумку.Сядем на дорожку, снова убегаю прочь, Папа, если можешь, то прости Плохую дочь…
— Закрой за мной… — женщина вдруг улыбнулась чуть безумной улыбкой, а из глаз крупными каплями полились слезы. — ах да… Ты же не можешь. Ты мертв. Она вернулась в гостиную, бросая взгляд на ссохшийся труп за столом. В виске была крохотная дырочка, а с другой стороны зиял провал выходного отверстия пули. Рука тяжело отвисла к полу, удерживая указательным пальцем пистолет о дужку спускового крючка. — Я не говорила никому, что ты застрелился. И ты так и пролежал здесь столько лет. — ехидно фыркнула Беверли, подходя. — подходящая смерть для такого как ты. Передай привет маме. Скажи, что она лучшая, пусть я и не застала ее толком… Глаза трупа вдруг распахнулись, а стянутые высохшей кожей губы растянула улыбка, от чего кожа треснула. Но обескровленная, она порвалась словно бумага. Черные провалы глазниц вспыхнули алым огнем, а под бумажными губами вдруг показались белые и острые клыки. Беверли закричала в голос, пытаясь отойти и… Она открыла глаза и бездумно уставилась в потолок, непроизвольно зажав рот ладонью, словно собиралась кричать. Тяжёлое дыхание и быстрые удары сердца, что взметнулось испуганной птичкой, неистово врезаясь в ребра. Снова приснилось. Снова этот сон.И если спросишь, где меня носило эти годы — вдали Нет чужих людей, которым наплевать на меня, Если хочешь, чтоб просила прощения: «Прости», Если этим словом можно что-нибудь поменять…
За спиной всхрапнул Бен, обвивая руками талию женщины и притягивая ее к себе, к своей горячей груди. Почти закапывая в кокон одеяла и тепла. Беверли улыбнулась, прикрывая глаза. Положив ладони поверх рук мужа, она вздохнула. Все хорошо. Все закончилось. Отец давно мертв и не ее вина, что он умер в одиночестве пыльной квартиры и алкогольном дурмане. Пеннивайз мертв. Побежден силой дружбы, мысли, единством — совершенно не важно, что именно отправило извращенное исчадие космоса в небытие. Мимо иллюминатора яхты, чуть скрипнув резиной о стекло, медленно пропарил красный воздушный шарик.