Карточный домик

      Михаил Михайлович шёл по длинному коридору прямиком в кабинет государя. Сколько раз он ушёл уже по этим коридорам. Однако, в этот день сердце подсказывало сановнику что-то недоброе, будто его жизнь, точно карточный домик, вот-вот разрушится, стоит лишь только подуть. А ведь падения того «домика» ждали все. Сперанский чувствовал все эти косые взгляды на себе, они втыкались, будто нож в спину. Не надо быть очень умным, что бы увидеть недовольство, который вызывал сановник. Зависть, злоба… Ещё бы. Его судьба похожа на сказку, схожей, наверное, с Ломоносовым. Сын обычного безродного священника смог добраться до таких верхов.       Конечно, на прямую с ним были все добры и приветливы. Но только глупый человек не поймёт, что этим дворцом уже давно правит лицемерие. Честность здесь очень редкий гость.       Тяжело вздыхая, Сперанский подошёл к двери и попросил доложить императору о его приходе. Сперанского пропустили. Александр Павлович. В семейном кругу его называют ангелом. Отчасти это так. Он был красив, а также одним только словом умел расположить к себе. Стоит заговорить с ним — и ты уже в его власти. Но мало кто знал, что в императоре живёт другая, неангельская личность. — Присаживайтесь, Михаил Михайлович, — сказал Александр, указав на место рядом с ним. Сперанский сел. В комнате повисло молчание. Михаил пытливо смотрел на государя, а тот, казалось, пытался избегать взгляда своего советника. Император волновался. Как бы не старался Александр скрыть своё волнение, оно было сильно заметно. — Что ж вы, Михаил Михайлович, делаете? — наконец нарушил тишину император — О чём вы, государь? — не понял Сперанский. Советник был в лёгком замешательстве. — Умный человек должен следить за своими речами. Правда ли, что вы посмели бросать упрёки в мой адрес? — спросил Александр, внимательно посмотрев на Сперанского. — Ваше Величество, эти упрёки не выходили за рамки разумного, — спокойно ответил Сперанский. — Да и потом, я всегда говорил вам об этом в лицо. — Да? А как насчёт того, что вы за моей спиной говорили о том, что я немудрый правитель, что моё правление неправильно? — Ваше Величество, это всё клевета. Если я был чем-то недоволен, я всегда говорил вам об этом на прямую. Я никогда не обсуждал чего-то за вашей спиной. Я предан вам и России. — Тогда как вы объясните свою идею об ограничении самодержавия? — Ваше Величество, я уже говорил, что России нужно… — Тихо! — не дал договорить Александр. — Я император, и сам знаю, что нужно России. Сегодня вы ограничите самодержавие, а завтра мы Французскую революцию повторим? Не приведи Господь. «Какая революция? Что он несёт?» — думал ошарашенный Сперанский. Почему император забеспокоился о своей власти только сейчас? Ведь Михаил и раньше ему подробно рассказывал о том, как будет устроено управление в России, и его всё устраивало! А тут он, видите ли, Французскую революцию, вспомнил. И тут не обошлось без злых языков. Ты знал, куда шёл. Быть при дворе императора — то же самое, что находиться в клетке со спящим тигром. Его могут разбудить другие. Но кинется он на тебя. Рука, которая тебя кормила, может и ударить. Больно ударить. — Ваше Величество, позвольте мне сказать, — взмолился Сперанский, — я вам уже всё рассказывал. Вы не потеряете свою власть, и уж никто никого свергать не будет. Просто нынешний порядок вещей устарел. России нужны кардинальные измения. Они необходимы, разве вы этого не видите?       Александр вновь отвёл взгляд. Империи нужны реформы. Государь понимал это не хуже сановника. Но не сейчас. Не время. Тучи начали сгущаться. — Михаил Михайлович, — сбавив тон, сказал Романов. Он вновь посмотрел на своего советника, но уже другим, не таким строгим взглядом. — Я вас уважаю, вы умнейший человек, и я не отрицаю ваших талантов, но пока Россия на грани войны с Францией, вам нельзя находиться около меня. Александр ждал, что ответит Сперанский. Но советник молчал. Его карточный домик начал рушиться. Он уже понял это. — В связи с этим, — продолжал государь, — вы должны покинуть столицу. — Что?! Это был удар. Удар среди ясного неба. Он ожидал всего: понижения в должности, лишения наград, но только не ссылки. Почему? Почему именно он? Правильно говорится, чем выше взлетаешь, тем больнее падаешь. — Кибитка ждёт вас у дома, — сообщил император и, вздохнув, тихо добавил, — мне жаль, что так вышло… Может быть, мы встретимся вновь.       Михаил Михайлович не помнит, как вышел из кабинета. Не помнит, как оказался на улице. Лишь на свежем воздухе до него дошло: это провал. Падение, низкое и позорное. Все его надежды на переустройство, на реформы испарились. Весь его труд оказался никому не нужным. Весна. На улице март. Для кого-то весна — это начало, когда просыпается всё живое. Для Сперанского же весна стала закатом…