promise i'm not playing tricks on you you're always welcome to come in you could stay here for an hour or two if you ever need a friend
Воздух в Нижнем Ист-Сайде после девяти вечера становится, по ощущением Тэхена, чуточку чище. Возможно, по причине того, что улицы расчищаются от людей, ведь все, кто хотел уже добрался до дома. Конечно, кроме неисправимых трудоголиков, парочек на свидании, бездомных и девушек, кои зарабатывают свои самые большие деньги ближе к шоссе. Великий город почти что превращается в неказистую картинку с почтовой открытки, которую с каждым днем все сильнее хочется сложить вдвое и спрятать в самый дальний ящик. Лишь бы глаза не мозолила. Съемная квартира-студия в восьмиэтажном кирпичном доме встречает юношу едва слышным воем ветра через оставленную с утра форточку, несколькими некрасивыми трещинами в потолке и слишком свободной площадью. Тэхен переехал в этот район вот уже четыре месяца назад, но все еще не удосужился заняться хотя бы минимальным ремонтом. Работа ассистентом в местной газете не отнимала настолько много времени, чтобы его не хватило даже на то, чтобы повесить на окна приличные занавески. Тэхен бросает связку с двумя ключами на полку рядом с завядшей в коричневом горшке орхидеей. Далее снимает осеннее пальто и, не глядя, цепляет за крючок в стене, а затем и носками подошвы ботинок, чтобы не нагибаться вниз. На ужин у него лишь вчерашняя китайская лапша из ресторана на соседней улице, которая скорее всего к этому времени потеряла вкус и не утолит голод взрослого здорового юноши, который сегодня только лишь завтракал. Тэхен убирает ее с дороги на полке в своем холодильнике, чтобы протянуть руку глубже и достать до последней бутылки светлого фильтрованного пива. Его вечерняя рутина не меняется уже несколько недель: он избавлялся от гребанного офисного костюма, в котором порой хочется расчесать спину до мяса, закидывает ноги на старый кофейный столик в гостиной, прикладывается губами к ледяному горлышку остывающей сутки в холодильнике бутылки с любимым пивом и параллельно разбирает кипу документов босса, который вечно перекладывает всю бумажную работу на своего ассистента. Обычно его хватает до полуночи, а затем он может запросто отключиться прямо на диване, без душа и чистки зубов, без сил добраться до вполне комфортабельной постели в нескольких метрах от себя, но с обязательной настройкой будильника на пятьдесят минут шестого утра, ведь ему необходимо еще добираться до офиса в Нижней части Манхэттена. Крайне редко чему-то или кому-то удается поднять его до этого момента, но сегодняшней ночью Нижний Ист-Сайд накрывает мощная и, в то же самое время, прекрасная темно-фиолетовая гроза. Тэхен не сразу понимает, что происходит, когда в его окно как будто бы выстреливает из заряженной пушки вдобавок с ослепительными зарядами молнией. Он подрывается с дивана, едва не опрокидывая столик с рабочими документами и опустошенной бутылкой сверху. Подбегая к раскрытой настежь форточке, закрывает ее со звучным хлопком, слегка отступая назад от новой серебряной вспышки прямо перед своим лицом. Закрытое окно немного приглушает рев матушки природы по ту сторону стекла и юноша с опозданием понимает, что несмотря на то, что гроза сумела его разбудить, дождь все равно успел не слабо замочить ему подоконник, оставив ледяную лужу, в которую он удачно угодил босыми ногами. — Блять, — ругается вслух и шлепает в сторону ванной, оставляя за собой влажные следы. Тэхен не любитель генеральных уборок, так что у него нет запасов с какими-нибудь тряпками, губками или швабрами. Пылесос же вряд ли пригодится для уборки лужи в квартире. Так что юноша идет к своему гардеробу, откапывает в нижнем ящике самую старую футболку и рвет ее без особых усилий на две неравные части. Одну из них использует вместо половой тряпки, а после возвращается обратно на диван, собираясь перед сном навести на столе небольшой порядок. Гроза с улицы начинает потихоньку успокаиваться, а среагировавшие на нее сигнализации припаркованных автомобилей у дома, одна за другой, замолкают. Тэхен заканчивает чистить зубы, когда вдруг слышит звуки, которые ранее очевидно заглушали вспышки в небе. Он немедленно выключает воду из-под крана, тыльной стороной ладони вытирает губы с остатками пасты в уголках рта и напрягает свой слуховой аппарат, застывая на месте. Плач — разбитый, непривлекательный и отдаленно похожий на вой по чему-то безвозвратно утерянному. Люди не плачут с таким надрывом по ерунде. Так плачут, когда слишком долго затыкали в себе чудовищную боль. После такого плача, Тэхен знает не понаслышке, в висках часами бьют медные колокола, а кожа горит так, что обжигаешься сам даже, просто глядя на нее. Тэхен плохо знаком со своими соседями. По правде, его никогда не интересовали люди за этими стенами, но в эту самую секунду ему зачем-то страшно хочется узнать, кто, на расстоянии одного лестничного пролета, выплакивает свои легкие, скорее всего скатываясь по стенке в своей ванной комнате, точно такой же, в которой стоит сам Тэхен. Но в конце концов это не его дело, правда? Не его боль, чтобы справляться. Не его слезы, чтобы вытирать. Не его проблемы. Тэхен оставляет зубную щетку в пустом пластмассовом стаканчике, выходит за порог и выключает свет, прикрывая за собой дверь в ванную комнату до упора, чтобы не передумать. Продолжает уверять себя, что его это не касается даже, укладываясь под, внезапно, потяжелевшее пуховое одеяло. Думает, что лучше бы гроза не прекращалась, закрывая глаза. За ней чужая боль не проскальзывает в щели старых кирпичных домов. К черту. Лестница между седьмым и восьмым этажами совершенно пустует, что ожидаемо в начале третьего утра. В доме запрещено курить, но на ободранном подоконнике стоит переполненная самодельная пепельница, а запах дешевых сигарет, кажется, давным-давно въелся в эти глухие стены, Тэхен шагает по ступенькам бесшумно и медленнее с каждой следующей, потому что все еще внутренне надеется на то, что в его тупой башке проскользнет одна единственная здравая мысль, которая убедит его в том, что тот совершает гигантскую ошибку. У входной двери нужной квартиры постелен маленький фиолетовый квадратный коврик. «Welcome» — читает на нем Тэхен и начинает ощущать себя еще большим дураком, если это вообще возможно. Он не звонит, не стучит, не проламывает дверь под тяжестью своего тела, а просто стоит, бессмысленно моргая на массивную дверь перед собой. Прислушивается. Отсюда не слышно ни разбитого плача, ни спутанных шагов, не слышно совершенно ничего. Еще не поздно развернуться и спуститься обратно, забраться в свою теплую постель и забыть этот инцидент, как дурацкий, чудаковатый сон, но Тэхен знает себя. Он не уснет этой ночью, если не постучится в эту чертову дверь. Ему открывают далеко не сразу. На миг юноша начинает беспокоиться, что перепутал квартиры либо эти звуки ему привиделись из-за грозы, а, кто бы ни жил за этой стенкой, только что мирно спал, возможно не один. Но когда ему открывают, с опаской придерживая замок, Тэхен понимает, что не перепутал и не привиделось. — Чем могу помочь? — спрашивает у него молодой паренек, чуть ниже его ростом, в легкой кофте до колен, из-под которой виднеются широкие пижамные штаны по самую щиколотку. Его маленькое круглое лицо все еще блестит от влажных следов тех слез, что вот только что лились ручьями по пухлым, розовым щекам. Под носом также виднеются покраснения, что обычно появляются, когда снова и снова стираешь в этих чувствительных местах влагу. Светлые волосы парнишки напоминают птичье гнездо, так нелепо и в то же время очаровательно они прямо сейчас торчат в разные стороны. Ему едва ли больше двадцати. Максимум двадцать пять, но это порог, под которым Тэхен готов подписаться своим здоровьем. Возможно, они ровесники. — Эм… я слышал… — Тэхен осознает, что даже не думал о том, что говорить по дороге сюда, так что теперь неловко мнется на месте перед абсолютно незнакомым соседом, который ожидает любых объяснений от того, кому открыл свою дверь в середине ночи, — я слышал странные звуки из… из своей ванной. Парнишка перед ним испуганно округляет и без того большие глаза, так что Тэхен торопится предупредить: — Я живу этажом ниже. — Что же ты слышал? — спрашивает тот, приоткрывая дверь немного шире. Тэхен уверен, что на этот вопрос не сможет ответить как-нибудь адекватно или хотя бы так, чтобы его не посчитали круглым идиотом, поэтому даже больше не пытается, отвечая вместо этого коротко и честно: — Тебя. Паренек реагирует не совсем ожидаемо. Вместо того, чтобы потребовать нормальных объяснений, он поджимает губы и стыдливо отводит стеклянный взгляд в сторону. Тэхен с каждой секундой начинает жалеть все меньше об этой авантюре, не в силах в свою очередь отвести своего взгляда от сжавшейся, нескладной фигуры перед собой. — Я не… я не знаю, зачем я здесь, но у меня никак не выходило заснуть. Я пытался, честное слово, но эти звуки… я просто хотел убедиться, что ты в порядке. — Зачем? — спрашивает мальчишка, гораздо тише, чем раньше, — я тебя даже не знаю. Еще пять минут назад, Тэхен бы даже самому себе не смог бы ответить на этот вопрос, но сейчас ответ на него срывается с языка сам собой: — Я могу ошибаться, но мне кажется, что ты начал плакать из-за грозы. Не потому, что ее боишься, а потому что знал, что она собой перекроет другие шумы. Но затем ты так увлекся, что даже не обратил внимания на то, как она закончилась. — И что с того? Думаешь в этом доме один я такой? Тэхен с печалью улыбается, но самую малость все же радуется, что этот грустный мальчишка больше не сомневается в его честности. — Уверен, что не один. И все-таки, я услышал именно тебя. Он протягивает вперед ладонь, готовясь заранее к тому, что ее не примут. — Меня зовут Ким Тэхен. Меньшая по размеру ладошка встречается дружелюбным теплом с его кожей, все еще немного боязно отвечая на рукопожатие. Мальчишка раскрывает свои пересушенные от пролитых слез губы и, Тэхен готов поклясться, одним уголком рта слабо улыбается, когда шепчет: — Пак Чимин, и мне жаль, что я тебя разбудил. Тэхен специально задерживает время их первого физического контакта, ощущая на кончиках своих пальцев связанную цепочку мелких электрических разрядов. Отпускает ладонь Чимина, надеясь, что однажды ему еще повезет ощутить кожей ее восхитительный жар. Хрипло отвечает: — Мне не жаль.we can talk about the noise, when you're ready, but 'til then i'll say, «it must have been the wind»