***
Когда война закончилась и воцарился мир, новый министр магии, сэр Локантус, заявил о своей политической программе, главной целью которой было сближение волшебного мира с магглами. Что руководило министром, понять было трудно: маги только-только начали вставать с колен и привыкать к жизни без страха, а среди бывшей волшебной элиты происходили массовые зачистки. Его решение казалось абсурдным и несвоевременным, ведь куда существеннее было бы начать восстановление аппарата власти и доверия к нему, которое уже давно было подорвано. Однако, возможно, именно это и сыграло ему на руки: волшебники, недавно пережившие войну, восторженно рукоплескали ему, когда он рисовал счастливую картинку будущего, где не нужно было бы прятать магию, а магглы становились чуть ли не братьями по духу. Сближение реализовывалось с трудом: за годы оптимизм поугас, однако никто открыто не решался выступать против политики главенствующей партии, и маги семимильными шагами начали сближение со своими новыми братьями. Постоянные переговоры с маггловскими министрами, попытка введения обязательного посещения маггловской школы, а затем и прохождение стажировки в некоторых маггловских колледжах — все это было лишь началом, на которое, впрочем, никто не жаловался: предыдущая война еще не угасла в памяти людей, а ее живые герои были лишь очередным напоминанием, как много волшебников пало. Никто не жаловался. Казалось, сближение с магглами было просто неизбежным. Когда первые маггловские студенты начали посещать с экскурсией Хогвартс, Лили было тринадцать лет. Третий курс не был особо успешным для нее, впрочем, как и предыдущие, но именно этот она запомнила очень хорошо: магглы в рваных джинсах, с торчащими проводами из ушей были поистине удивительным зрелищем в консервативном Хогвартсе. Смотря на них, Лили испытывала странные чувства: с одной стороны, было увлекательно наблюдать за ними, аккуратно выглядывая из-за стены, когда их водили по коридорам школы и показывали разговаривающие портреты, которые демонстративно отворачивались и даже не пытались скрыть своего презрения. Но было в этом и что-то ужасное: уже тогда ей казалось, что они слишком другие, не такие как волшебники. Они использовали непонятные слова, показывали странные жесты руками и доставали всевозможные металлические штуки: она видела примерно такие только у дедушки и дяди Дадли, у которого бывала всего лишь два раза за всю свою жизнь. Между ними была пропасть. И дело было даже не в металлических штуковинах и странных словах, магглы просто были другими. В их руках не оживала палочка и не извергалась магия, их глаза не блестели и в них не сверкали искорки чар, а всякий раз, стоило им увидеть хогвартских учеников, колдовавших или варивших зелья, что-то пробегало в их глазах — и это был не страх, а… странный, непонятный интерес. Лили это пугало и, возможно, именно поэтому все дальнейшие годы она была так насторожена по отношению к магглам. Отчего-то, ей не хотелось с ними связываться, а когда в медицинской академии мисс Поттер предложили стажировку в маггловском лекарском колледже, она скромно отказалась, внутренне содрогаясь только при мысли о возможной поездке. — Если магглы не вытеснят нас с нашей же территории, то точно захотят найти способ контролировать и пользоваться нашими силами, — сказал однажды Альбус на одном из многочисленных семейных вечеров. Он заканчивал уже седьмой курс, Лили была на пятом, и к ним по-прежнему приходили магглы на экскурсию. Однажды Лили случайно узнала, что эти люди — дети видных магглов, и что их посещение Хогвартса — это договор между министрами магглов и волшебников. — О, вы только послушайте нашего великого Альбуса, — протянул тогда Джеймс, весело посматривая на брата. В его голосе и глазах не было ни капли злости, но какая-то неприязнь так и висела в воздухе. — Все-то ему и не так. Магглы не угодили, понимаешь ли. А не считаешь ли ты их низшим сортом, братишка? — Глупо отрицать, что у нас разные… возможности, — холодно протянул Альбус, резко откинувшись на спинку стула. — И я не настолько обделен интеллектуальными способностями, чтобы не замечать очевидного и пребывать в иллюзиях. Джеймс расхохотался громко, фальшиво, и этот смех отчего-то был для Лили символичным: казалось, тот вечер был роковым. — А у тебя уже, случаем, нет потайной клички, Альбус? Ну… Лорд Поттер, например, — протянул насмешливо Джеймс, и глаза его сверкали молниями, — а что, звучит… и приспешников в твоем гадюшнике отыскать точно получится. У них… как это там у магглов… наследственность! — Джеймс, — резко одернул его отец, сурово посмотрев из-под очков. Для него тема Второй Волшебной Войны по-прежнему была болезненной и неприятной. — Подожди, отец, не останавливай его, — протянул Альбус, смакуя каждую молнию в глазах брата. — Кажется, кто-то наконец-то овладел приличным словарным запасом, а я-то, дурак, считал, что никакой пользы от сближения с магглами нет, — хмыкнул он, демонстративно поднявшись со стула и откатив закатанные рукава, — а теперь послушай меня, братишка: Лорд Поттер — банально и предсказуемо, поэтому если я и захочу перевернуть этот гребаный мир с его сумасшедшими затеями, то буду всего лишь Альбусом. Да. Просто Альбус. И поверь, это имя будет действовать на общественность намного сильнее, чем какой-либо лорд. Потому что именно простота убивает, а пафос только подводит к насмешке. Хотя, боюсь, до твоего примитивного разума такое обильное количество предложений может и не дойти, поэтому, когда созреешь для ответа, приходи ко мне в комнату, конечно же, не забыв предварительно постучать в дверь. Надеюсь, это-то доступно к пониманию? Тогда Лили не придала особого значения ни ссоре братьев, ни словам Альбуса. Он всегда говорил странные вещи, а его взгляд на жизнь существенно отличался от всей остальной семьи. Да и ей тогда было не до анализа. У нее был пятый курс, экзамены висели на носу, а отсутствие каких-либо существенных проблем и любящие родители были прекрасной почвой под ногами. Только вот через два года почва в момент исчезла: она потеряла родителей, Джеймс окончательно разругался с Альбусом, съехав от них, а Лили доучивалась в пресловутом Хогвартсе, изредка натыкаясь на магглов, нещадно краснея при их мимолетных встречах. Ей было страшно смотреть им в глаза, а ходившие по школе слухи, будто из-за магглов из школы выгнали какого-то слизеринца, который напал на одного из посещающих Хогвартс человека, заставляли ее относиться с подозрением к этим веселым и странно заинтересованным лицам. Однако всего за каких-то два года ее жизнь перевернулась на сто восемьдесят градусов, и тогда она частенько стала вспоминать эту ссору: что-то не давало ей покоя. И вот, стоя перед дверью суда, Лили отчаянно сжимала ручку, не решаясь открыть. Это было последнее, а оттого открытое для публики заседание, на котором должен был прозвучать приговор Альбусу. Мерлин, что она увидит, посмотрев в эти зеленые глаза? Что скажет судья, какая участь уготована брату? Ей было страшно: в зале была как минимум дюжина ее родственников, но их присутствие лишь давило и убивало окончательно. Когда дверь скрипнула и она зашла вовнутрь, все головы резко обернулись к ней. Заседание еще не началось, но людей уже было так много, что с трудом можно было протолкнуться. Однако, когда все увидели вошедшую, то сразу образовалась небольшая дорожка из надоедливых, наглых журналистов. — Скажите, мисс Поттер… — Вы знали о деятельности вашего брата? — Мистер Поттер обвиняется как минимум в двенадцати терактах… — Что вы будете делать, если ваши родители пострадали именно из-за него? — …а где же мистер Джеймс Поттер? Неужели разлад в семье?! Свет софитов слепил, но Лили, непринужденно улыбаясь, медленно шагала вперед, к первой скамье у деревянного забора, что отделял ее от того места, где должны восседать судьи и где скоро будет сидеть в клетке ее брат. Каждый ее шаг отдавался в ушах эхом, дышать становилось так сложно, что Лили в какой-то момент непроизвольно схватилась за кофту, сжав ее в районе груди, а потом, опомнившись, отцепилась, выпрямив спину. Она уже видела Розу, дядю Рона и даже бабушку, которая поминутно промакивала глаза платком. Ей вдруг стало так неловко, что захотелось провалиться сквозь землю: Лили знала, что вся семья была явно не на стороне Альбуса, отчасти из-за поведения последнего. Он никогда не старался быть хорошим сыном, а уж внуком и братом — тем более. Ал был закрытым и необщительным, а если он и затевал разговор, то непременно начинался скандал. Умело определяя слабые места противника, он бил с точностью убийцы, а его улыбка, холодная, задумчивая, становилась вишенкой, которая была далеко не всем по вкусу. Наверное, из всей семьи он общался-то только с ней, да и то это было скорее не общение, а обоюдное молчание. Альбус любил спускаться к ней по ночам в гостиную, когда они жили на каникулах дома, чтобы молчаливо смотреть на тлеющий в камине огонь. В такие минуты Лили любила брата еще сильнее, чем обычно, ведь он единственный ничего не ждал от нее, не заставлял ее прыгать выше головы и не пытался вылепить из нее победителя. Это был просто Альбус Северус Поттер, который принимал людей такими, какими они были, и не пытался ничто и никого приукрасить. И Лили отвечала ему тем же: она принимала его со всеми недостатками, со всем высокомерием и грубыми словами. Но могла ли она принять его, если он действительно окажется террористом? Простит ли семья ее любовь к нему? Садясь подле Розы и внимательно наблюдая за родственниками, Лили вдруг осознала одну очевидную вещь: в их семье такой разлад, что каждый готов заклевать другого, стоит лишь совершить одну ошибку.***
три года назад, ноябрь. — Альбус, — проговорила Лили, когда последний уголек в камине погас и комната наполнилась приглушенной темнотой, озарявшейся лишь слабыми лучиками восходящего солнца. Она куталась в плед и кусала нижнюю губу, испытывая такой спектр эмоций, что хотелось просто закричать. Но Лили лишь прикусила язык, отвернувшись. И зачем она только позвала его, будто ей есть, что сказать? — Да, Лили, — глухо проговорил брат, и Лили вздрогнула от звука его голоса, робко посмотрев на знакомый профиль. Лицо Альбуса было словно вылито из мрамора: оно было идеальным, безразличным и холодным, будто не у него умерли родители всего неделю назад. На секунду у Лили сбилось дыхание от одной только мысли о них. Боль от потери была такой мощной, что перекрывала все. — Что же делать? — просипела она, чувствуя, что еще чуть-чуть и точно разрыдается. Слезы, которые она так старательно толкала внутрь, стояли в горле. Альбус повернулся. Посмотрел затуманенными дымкой глазами и вдруг улыбнулся такой улыбкой, которую, кажется, она не видела у него никогда. От одной только этой улыбки сердце Лили сжалось. — Как что? Сдавать экзамены, поступить в Академию и стремиться к поставленной цели. Одним словом, жить, как тебе бы хотелось. Лили отвернулась. Внутри пролетела мысль о том, что у нее-то совсем нет никаких целей, и что она совсем не хочет никуда поступить, и что до чего же легко ему, умному и дальновидному, рассуждать. Альбус был так спокоен, что это даже злило, ей казалось это просто невозможным: до чего же легко у него получалось жить, несмотря ни на что. Тяжело вздохнув, Лили поймала глазами солнечный лучик, который медленно проскальзывал от стола к книжному шкафу, и она задумалась еще сильней, ощущая, как солнце заполняет комнату с каждой минутой все больше. — Альбус. — Ну что? — протянул он лениво, расслабленно откинув голову на сидение дивана и повернув ее на тридцать градусов к ней. Вдруг на его лицо упал солнечный луч, и один зеленый глаз его стал светлее другого, и эта двойственность так шла ему, что Лили не сразу спросила наконец то, что давно хотела. — А ты? Что бы хотелось сделать тебе? Что ты хочешь сейчас больше всего? Он молчал, и молчание это отчего-то не приносило сейчас былого уюта. И то ли дело было в двойственности в его лице, то ли в самих глазах, в которых вдруг застыло такое жесткое и холодное выражение, что ее руки мелко задрожали, но Альбус больше не был тем, кто принимал всех такими, какими они есть. Он вдруг стал человеком, который сломает, искалечит, подомнет любого под себя. — Я? — насмешливо хмыкнул он, прикрыв на секунду глаза. — Я бы хотел сбежать.***
Черный человек Глядит на меня в упор. И глаза покрываются Голубой блевотой, — Словно хочет сказать мне, Что я жулик и вор, Так бесстыдно и нагло Обокравший кого-то.