Лживые жесты

Поезд ехал с громким стуком, и Лили, рассеянно смотревшая в окно, совсем не замечала того, что творится вокруг. Все ее мысли были устремлены к Франции, к Скорпиусу, а также к приближающемуся новому году, который подступил так незаметно и неожиданно, что она до сих пор не могла смириться с очевидным — прошел уже пятый год, как не стало Альбуса, и второй, как она стала миссис Малфой. Она возвращалась во Францию почти с легким сердцем: могила брата, к которой Лили приезжала аккурат под его день рождения, всплывала в памяти лишь на мгновение, а потом растворялась в ворохе других мыслей, устремлений и беспокойств. Однако тоска, изувеченная, хорошо спрятанная, давала о себе знать — каждый раз, в декабре, когда Лили садилась в поезд и бросала печальный взгляд на напряженного Скорпиуса, который никогда не любил ее отпускать, она чувствовала, как воспоминания окутывают ее сознание и как она больше не может думать ни о чем другом. Лили всегда останавливалась у Алфиты и Джеймса, правда, уже не в своей комнате: ее переделали под детскую для Джиневры, их второго ребенка и племянницы Лили, которой было всего два года, но которая до удивительного была похожа на Джеймса — у нее были даже небольшие веснушки, которые россыпью раскинулись по всему лицу. — Ты забрал все значимые имена, — почти недовольно заметила Лили, держа племянницу на руках — она была непоседлива и так и норовила сбежать от опеки взрослых. И ее карие глаза шоколадного оттенка смотрели с такой неподдельной радостью на все, что Лили невольно улыбалась: улыбка была легкой и немного рассеянной. — Продолжаю нашу семейную традицию, — взлохматив волосы, отмахиваясь, беспечно бормотал Джеймс, — можно сказать, это уже прямо отличительная черта Поттеров — называть в честь умерших родственников. Голос у Джеймса был бодрый и деловой, можно было сказать, что после появления в его жизни Алфиты он воспрял духом и открыл в себе новые возможности: между ними не было ни страсти, ни обоюдного обожания, только лишь глубокое понимание, которое проскальзывало всякий раз, когда они смотрели друг другу в глаза и когда иногда держались за руки. Их счастье было тихим, и спокойствие нарушалось лишь в дни матчей. В такие моменты он собирался рано утром и исчезал из дома почти на неделю, и его можно было увидеть лишь через газетные выпуски и многочисленные репортажи — Джеймс Поттер, как и всегда, был великолепным игроком, а его прошлое, окутанное тайной и близостью со столь интересной фигурой, как Альбус, лишь прибавляло ему шарма. И, как по иронии судьбы, именно в ту неделю, что у них гостила Лили, Джеймс был вынужден уехать на свой новый матч. Алфита смотрела на него слегка обиженно: Рождество в этот раз он пропускал, как и день рождения своего брата, но, не сказав ничего кроме пожеланий удачно добраться, она проводила его долгим взглядом, пока фигура Джеймса не скрылась за стенами домов, а потом, вздохнув, принялась за работу. Двадцать третьего декабря они пошли на могилу к Альбусу, но в разное время: Алфита пришла к нему еще рано утром, оставив сидеть с детьми Лили, и она, по-светлому улыбаясь, слушала рассказы своих племянников — Лили любила и Альбуса, и Джинни одинаково, хоть они и были совершенно разными детьми. Альбус был более молчаливым ребенком и очень скрытным, его волосы, его глаза, все его лицо было копией отца, и, глядя на него, Лили чувствовала острую, такую режущую боль. Порой она пыталась понять, каково было Джеймсу и Алфите, ведь сходство было не только во внешности, но и в характере, и втайне Лили боялась, что он может повторить судьбу отца. Альбус также рано научился читать, был любознательным и обожал играть в шахматы. Особенно, почему-то, он любил играть именно с ней: и первое время Лили даже поддавалась ему, чтобы племянник обязательно выиграл. Правда, через некоторое время она уже стала сомневаться, кто именно поддавался в игре, потому что он был столь хитер, хоть и детской хитростью, что всегда умудрялся ее обдурить. Когда ближе к обеду домой вернулась Алфита, Лили не решилась сходить к могиле. Хотелось дождаться того мгновения, когда сумерки съедят небо, и только тогда в полной тишине и мраке прийти к нему, посмотреть на знакомые буквы и задуматься. О жизни, о будущем… обо всем. — Дети забирают много сил, — с усмешкой проговорила Алфита, когда заметила, сколь задумчива была Лили и сколь большая усталость проступала в ее лице. — Но постепенно ты привыкаешь и уже даже не мыслишь жизни без них. Иногда Лили казалось, что Алфита будто бы старается что-то выудить из нее. Смотрела таким глубоким, долгим взглядом, что ей становилось не по себе: возможно, дело было в том, что Лили почти никогда не делилась подробностями своей жизни, а может, она просто что-то упускала из виду, но Лили всегда стремилась сбежать из-под этого цепкого взгляда, закрыться в своей комнате и с тоской вздохнуть. Она так не любила расставаться хоть и на время со Скорпиусом, что всякий раз тосковала. В Англии для нее больше ничего не существовало, и лишь племянники да брат вынуждали ее возвращаться сюда, слоняться по дому, заходить иногда в комнату Альбуса, которая была не тронута и почти всегда закрыта, а потом долго смотреть на книжную полку и вспоминать, как много всего произошло в ее жизни за несколько лет. Возвращаясь в эту страну, она всегда боялась найти призраков своего прошлого: ей совершенно не хотелось видеться с Розой, которая вот уже второй год являлась главной помощницей Джейка и самого Томаса. Лили видела его лишь в газетных вырезках и однажды на улице. Но он прошел мимо, даже не заметив ее, и Лили это, право, очень обрадовало: она знала, что так будет лучше для всех и что ей же лучше никогда с ним не видеться. Джейк должен был жить новой жизнью, находить для себя новые привязанности, поэтому, когда Алфита поведала ей слухи о том, что, на самом деле, Розу и Джейка объединяют связи чуть более интимные, чем просто работа, она почти рассмеялась. Поезд с громким шипением остановился, и Лили, не сразу отреагировавшая, моргнула, а потом присмотрелась. Люди быстро-быстро покидали вагоны, и она не спешила подниматься, боясь влиться в толпу — гораздо разумнее казалось просто подождать. И она сидела, всматриваясь в знакомые пейзажи за окном, вспоминая одинокую могилку брата, и почти не испытывала тоски — в этом году она провела Рождество вместе с Алфитой и племянниками, подумав, что не стоило оставлять их в одиночестве, и Лили была почти уверена, что Скорпиус если не рассердился, то непременно был раздосадован данным ее поступком. Они были со Скорпиусом сравнительно недолго, жалкие пять лет — разве сравнимо это с той серой вечностью, которую носила под ребрами Лили до появления его? Точно нет, поэтому сейчас она ценила каждый день, каждое мгновение, которое они проводили вместе, и испытывала непередаваемое, такое живое, глубокое счастье. Скорпиус был скрытен и побольше части молчалив. По его лицу никогда нельзя было понять, что он чувствует или о чем думает, а глаза, казалось, всегда были покрыты тонкой пленкой. Настолько безэмоциональным и равнодушным он был. Только вот Лили чувствовала где-то на уровне интуиции каждое его чувство, видела даже в его лице тени эмоций и всегда догадывалась о его мыслях. Они могли не говорить, хватало лишь одного взгляда, чтобы она сразу могла понять, что именно он хочет сказать, какая тягость его одолевает. Первое время Скорпиус почти никогда не делился тем, что по-настоящему его тревожило. Прятал все в себе, лишь изредка сотрясая собственные эмоции, и Лили, учившая его делиться своими чувствами, учившая его принимать их, всегда смотрела на него прямым, открытым, безмятежным взором, а потом обнимала, прижимаясь ближе, вдыхая такой знакомый, родной аромат. С виду они едва ли казались влюбленными: рассеянная Лили, которая вечно задумывалась и будто пребывала в каком-то ином мире, и безразличный, криво скалившийся Скорпиус — она знала, что люди говорили о них за спинами, знала, что все считали, будто это коммерческий брак, и никогда не стремилась их разуверить. Ей хватало того, что показывал ей Скорпиус, когда они оставались наедине. Хватало его холодного взгляда, в котором она всегда видела хорошо спрятанную нежность, хватало его сильных рук, в которых всегда можно было найти спасение, и его необузданной жажды просто жить, несмотря ни на что. В своей любви Лили находила собственное утешение и желание двигаться, стремиться к чему-то. И зная, что Скорпиус был предан ей и замечал лишь ее одну, она никогда не беспокоилась о будущем, уверенно следуя за своей интуицией и за своими чувствами. Франция, каменная, холодная Франция, встретила ее тихим гулом на перроне и каменным асфальтом. Снега нигде не было, и Лили, все еще помнившая роскошные усыпанные сугробами поля Хогвартса, тоскливо зашагала вперед. Новый год должен был наступить уже через два дня, и Лили, оглядываясь по сторонам, замечала, как красиво были украшены улицы — все только и ждали праздника, уповая на лучшее. Скорпиус не знал о том, что она должна была приехать; ей хотелось устроить сюрприз, а чувство вины, которое все-таки давало о себе знать, заставляло Лили идти чуть быстрее, направляться прямиком к офису, где он работал. Совсем недавно Скорпиус получил повышение в крупной фирме, и Лили, любившая наблюдать за тем, как много трудился он дома, как много скапливалась на его столе книг, всевозможных отчетов, лишь с улыбкой, в шутку, просила иногда его наконец уделить время и ей. А теперь, идя вдоль знакомых улиц, улыбнувшись еще светлее обычного, Лили на секунду положила руку на живот, но тут же убрала ее, опомнившись. Едва ли она могла сказать, как и когда поняла, что беременна. Просто в один из дней, что она гостила у Алфиты, Лили вдруг проснулась рано-рано и ощутила, что в ней будто что-то изменилось. Она не могла полноценно дать описание этому чувству, однако в тот же вечер сходила к знакомой целительнице и лишь получила подтверждение тому, в чем и так была уже убеждена. Эта новость принесла ей столько радости, что, наверное, именно поэтому она решила, что больше не может оставаться в Англии, что ей до безумия хочется увидеть Скорпиуса и рассказать ему обо всем, обо всем! Радость переполняла Лили, когда она поспешно собирала чемоданы, и Алфита, наблюдавшая за ней в скептическом молчании, лишь пожала плечами — еще никто не знал об этой чудесной, прекрасной новости, и Лили казалось, что будет правильнее сперва поведать о ней именно Скорпиусу. Звук каблуков отлетал от стен проспектов; людей было мало, а те, кто все же ходил вдоль магазинов, с любопытством заглядывая в витрины, едва ли замечал Лили, которая, легко улыбаясь, шла, слегка призадумавшись. Ей так хотелось прямо сейчас в раз пересечь все расстояние и оказаться в одно мгновение прямо напротив Скорпиуса, что это чувство лишь придавало большую энергию. Поэтому она совсем не удивилась, когда вдруг оказалась у здания офиса, где непременно должен был быть сейчас Скорпиус, и, оглядевшись по сторонам, она аккуратно приблизилась к дереву и внимательно стала наблюдать за людьми, которые то выходили, то заходили в здание. Раньше она частенько приходила сюда и, прижавшись к этому самому дереву, ждала Скорпиуса, чтобы потом пойти вместе с ним домой, и, улыбаясь, тихим шепотом рассказывать ему обо всем произошедшем за весь день. Он слушал всегда молча и лишь изредка что-то уточнял или переспрашивал, и ей думалось, что только в такие моменты Скорпиус наконец расслаблялся — многочисленная работа, груз воспоминаний и родители, которых он всегда держал на расстоянии, слишком сильно давили на него, порождали эту холодную безразличность. Наверное, именно поэтому она всегда старалась отвлечь его от тяжелых мыслей и душевных мук, почти беззаботно рассказывая о чем-то неважном, замечая, как иногда улыбка появлялась на его устах. За одну только эту улыбку Лили готова была отдать многое. С каждой минутой на улице темнело все сильней, гирлянды, развешенные вдоль фонарных столбов, начинали сверкать ярче, пестрее, и Лили, зачарованная, смотрела на них, осознавая, что больше нет ни тоски, ни печали, ни душивших мыслей: была одна лишь надежда на будущее и было ее тихое счастье. Скорпиус вышел одним из последних, и, не поднимая головы, почти что прошел мимо, но в какую-то секунду, словно ощутив ее присутствие, резко оглянулся и посмотрел почти в упор. Впрочем, осознание пришло к нему не сразу: его взгляд, расфокусированный, блеснул на мгновение, и Лили, улыбнувшись, махнула ему рукой, не обращая внимание ни на что другое, кроме него. — Почему ты не сказала, что приедешь сегодня? — почти безразлично спросил он, быстрым движением взяв у нее чемодан. Лили не сопротивлялась, и, улыбнувшись лишь сильнее, аккуратно взяла его за другую руку. Они шли молча и неспешно, сопровождаемые светом гирлянд и умиравшим небом — новый год близился, и в нем было столько надежд и устремлений, что Лили, вздохнув едва слышно, мечтательно прикрыла всего на секунду глаза. — Что с тобой? — спросил Скорпиус, и только тогда она поняла, что все это время он бросал на нее быстрые, слегка обеспокоенные взгляды. Но Лили лишь улыбнулась, и, когда они свернули в безлюдный переулок, она, не удержавшись, вдруг резко обняла его, прижимая ближе, так, чтобы между ними не было ни одного лишнего сантиметра, а потом с улыбкой произнесла: — Давай в следующем году обязательно съездим к твоим родителям в поместье? — Зачем это? Плечи его напряглись, и Лили, хоть и не видела, почему-то была уверена, что он едва нахмурился. — Не знаю, может… в новом году нужно обязательно успеть сделать то, на что никогда не решался? На что не хватало душевных сил? Отстранившись аккуратно, он серьезно посмотрел ей прямо в глаза, словно что-то считывая, а потом, слегка склонив голову, усмехнулся, почти точно так же, как и раньше: уверенно и даже развязно. — Ты сегодня очень странно себя ведешь, Лили, — наконец проговорил он, и, уверенно взяв ее за руку, крепко сцепил пальцы, кивнув головой в сторону. — Пойдем. Нам еще столько нужно успеть. Стук каблуков отлетал от стен, и Лили, радостно рассказывая об Англии, о небольшом снегопаде, выпавшем ближе к Рождеству, о своих племянниках, то и дело едва уловимым движением касалась своего живота. Почему-то казалось, что о таком стоило говорить лишь у себя дома и именно завтра, потому что новый год, которого все они так ждали, хоть и не оправдал все надежды и принес новые, едва ощутимые разочарования, был желанным гостем. В новый год стоило непременно верить в чудеса. И в то, что все обязательно будет лучше, чем оно есть сейчас.