Другое искусство

Когда реальность вокруг тебя не меняется и остаётся прежней, словно ты в какой-то петле, то начинаешь думать. Размышлять, анализировать буквально все. Много и долго, словно придирок к мелочам было недостаточно. И будет идиотом тот, кто скажет, что от прошлого можно избавиться. Себастьян Кастелланос как раз был одним из этих идиотов, наивно считая, что это все забудется. Но, тем не менее, он находится сейчас во второй СТЕМ, уверенно и тихо подходя со спины к пропащим с ножом в руке. Себастьян смотрит на него, и рана в плече начинает мгновенно ныть, несмотря количество использованных аптечек. Случай заставил уже с самого начала начать ненавидеть этого человека в костюме, но до него не сразу потом дошло, что именно благодаря этому он, собственно говоря, и ходит по полуразрушенному миру. Самый обычный охотничий нож. Крепкий и надежный, в отличие от топорика. Будто этот ублюдок знал, через что пройдется Себастьяну пройти. А он знал. И за это особенно хотелось вонзить это лезвие ему в горло. И особенно за то, что Лили Кастеланнос была именно у него. За все время, что они знакомы, Себастьян постоянно гонится за ним лишь с одной целью. И этот чертов фотограф игрался с ним, натравляя своих чудищ. Очень знакомо, верно, детектив? Валентини проходит вперед, из конца коридора прямо к нему, замершему и сжимающего пистолет. Отчаянного, счастливого в каком-то далеком прошлом семьянину, и растягивает свои губы в широкой улыбке. Он останавливается по середине, и первым начинает разговор, а если быть точнее, то и вовсе монолог: — Когда я лишь начинал творить, то и подумать не мог, что это произойдет со мной. Я знал, что разные люди годятся на разные шедевры. Но впервые столкнулся с этим несколько лет назад. Я не смог определиться, что я хотел видеть в той замечательной девушке, и в итоге испортил все. Себастьян сжал кулаки. Он давно понял, что это именно тот маньяк, которого они не могли поймать, но видеть его результаты бреда мозга и, наверняка, опьяняющей мощи было откровенно мерзко и противно. Кастеланнос не видел ничего прекрасного во взорванных головах, ни в букете из рук, ни в женской подвешенной фигуры. И уж тем более в их слиянии, бессмысленном объединении. И точно так же система не должна была существовать. Себастьян все еще помнит, что происходило тогда, когда он и понятия не имел, что из себя представляет СТЕМ. Прошло три года, но и всей жизни, чтобы забыть весь этот кошмар не хватит. И вот, он снова здесь, среди бесчисленного количества не менее мерзких тварей, один на один с не менее ебнутым психом, который, в свою очередь, невесть что хочет от Себастьяна. — До сих пор жалею об этом. Но стоило мне тебя впервые увидеть… — он поднял взгляд. Восторженный и яркий, едва не пожирающий его живьем, заставивший почувствовать Кастелланоса.. не уютно, мягко говоря. — Ты заменил ее. Изменил мое представление. Забил голову абсолютно не нужными мыслями… Себастьян не понимал, к чему он клонил. Не понимал, что он нес за чушь. Чем может быть набита голова больного ублюдка, помимо того ужаса, что он творит? Стефано говорит выразительно, завораживающе. С паузами, придыханиями, шикарной интонацией. И если забыть, что перед тобой одержимый убийца, то можно невольно заслушаться. Как и засмотреться на его изящные действия, знаки и жесты. — К таким людям, как ты, у меня совершенно другой подход. — Стефано отложил камеру в сторону, на тумбу, и вновь посмотрел на Себастьяна, цепко и внимательно, оценивающе. — Прекрасно, но не совершенство. Не хватает всего лишь пары штрихов, и любоваться тобой можно будет вечно. И не обязательно лепить из тебя совершенно иной шедевр, не нужно тебя сохранять на фото, ведь… Ты уже не сможешь уйти, полностью забыв обо мне. Абсолютное недоумение, непонимание и малой части сказанных слов. Детектив не сдержался. — Что ты несешь? Какие штрихи, какой нахуй шедевр, какое фото?! С чего он не должен уходить из проклятого места, чьи создатели — больные на голову мудаки?! Недолгое молчание, всего лишь секунды, за которые Валентини решает для себя все. Стефано прикрывает глаз. — Я имею ввиду то, что больше не допущу такой глупой ошибки. И я приложу для этого все свои силы. Он исчезает, оставляя за собой синюю дымку, но и она через секунды полностью испаряется, словно и не было никого здесь ранее. Себастьян в растерянности, ведь впервые сталкивается с этим и даже не знает, что думать. Будто сплошной непрерывный круг. Себастьян с огромным трудом выбрался из него, но был затянут вновь, на сей раз добровольно, что хуже всего. Он оказывается в длинном коридоре. Куда более длинным, чем тот, в котором они вновь встретелись и, собственно, в этом было единственное отличие. Картин не было. Не было крови и поворотов. Лишь прямо, к огромной двери. Но стоило пройти десяток метров, Кастеланнос заметил, что расстояние между ним и выходом никак не сократилось. Его гложило странное чувство. — Что за хрень? — вопрос, заданный самому себе, конечно, остался без ответа. На его вопросы не могли ответить те, кто полностью знал, что здесь происходит, какая речь о нем самом? Себастьян обернулся, встречая взглядом Валентини и невольно отступил назад на несколько шагов, наставляя дуло огнестрела. Что он, блять, задумал? Чего он хочет добиться этим? В прочем, убирать вариант, что это всего лишь псих, тешущий свое эго, отклонять не стоит. — Нет смысла так противиться. Тебе так же не хватает солнца, чтобы полностью раскрыться и паразить всех своей красотой. Он шагает вперед, на что Кастелланос стреляет. Бесполезно, художник не дает себя ранить, а стоит ему моргнуть, коридор становится вновь пуст. Себастьян хмуро молчит и дальше идет вперед, ведь, собственно, ничего больше и не остаётся. Следом через время доносится: — Я готов тебе дать этот свет. — чувствует легкое касание к спине. — Кроме меня, никто это не сделает. Никто не увидит в тебе такого потенциала… Себастьян резко разворачивается, но кулак ни на что так и не натыкается. Кастелланос открывает не запертую решётку и видит лишь одни развилки с множеством дверей. И глаз, огромного количества нарисованных кровью глаз повсюду. И до уха доносится непонятное копошение, и мужчина мгновенно оборачивается на звук. Внезапная близость заставляет его отшатнуться. —Я повторюсь, но в тебе слишком много гордыни. Ты слишком упрям, и эта упрямость принимается за неимоверную тупость. Не вынуждай меня все опять портить. — Кастелланос видит, что Валентини откровенно злится, но все же нажимает на спусковой крючок. Однако Стефано уже не было на месте. И как бороться против него? —…опять? — задался он вопросом. Похоже, речь о той девушке. Кастелланос даже предположить не может, о какой именно, ведь все его жертвы были одинаковы в том, что сильно выделялись. Он проходит к первой комнате и осторожно выходит. Она была бы обычной, если не картина с кровавой постановкой. Детектив уже было берется за рукоять ножа, чтобы с силой вырезать полотно одно из очередных картин с жертвой, чье дело досталось ему, к слову, но с силой оборачивают уже его. — Не смей! — в глазу пылает ярость, желание защитить свое творение, и в этот раз уничтожить его так просто не выйдет. Он кидается на него, хватает его руку с холодным оружием, второй ладонью сжимает шею детектива, прижимая к стене. Тот даже на мгновение замирает от насыщенности разрушающей эмоции, но приходит в себя и давит запястья фотографа, пинает коленом в живот, что больше приносит результата: убийца отступает, отпустив его, и едва не сгибается — удар был сильным. Кастелланос достает огнестрел и стреляет по Стефано, но и тот оказывается быстрее, исчезнув и оказавшись за спиной детектива. Последний просто не успевает обернуться и ударяется спиной о пол, только успевая осознать, что его только что повалили влегкую. Итальянец крепко устраивается на нем и не дает себя скинуть, но не спешит приступать к издевательствам или диалогу, сверкая глазом. Себастьян все еще пытается вырваться, понимая, что, на самом деле, безумно вымотан. — Вот, что привлекло меня в тебе. Эта.. страсть, такая яркая и неисчерпаемая. Твоя неумолимая агрессия. Все твои эмоции и чувства, Себастьян, что ты даешь прочитать. Ты живой и настоящий. Страсть? Какая нахуй агрессия?! О чем он говорит?! Валентини честно признается: — Я все еще не знаю, как хочу тебя видеть. — он невесомо проводит пальцами по его скуле, уворачиваясь от удара. — Но я знаю, как буду работать с тобой. — Отпусти меня! — Чтобы вновь потерять чудесный снимок? — он хмыкнул. — Вынужден отказать. Не сопротивляйся. Я больше чем уверен, что это принесет тебе... некоторое удовольствие. Особенно после этих слов Кастеланнос с двойным усердием и упертостью принялся за попытки вырваться. Или тупостью. Ведь давно еще надо было понять, что Стефано от него не отстанет. — Больной псих, — бросает сквозь сжатые зубы Себастьян, — да чтоб... Его тирада прерывается легким и тихим смехом, Себастьян замирает. Как бы глупо мужчина не старался задеть фотографа, тому до этих слов дела нет. Его губы трогает усмешка. — Всего лишь создатель прекрасного. В ответ молчат. Мужчина шумно дышит, хмурясь, и Стефано легко проводит по его груди, с интересом ощупывает торс и бока. Художник не собирается останавливаться и оттягивает кофту детектива ниже, едва ощутимо прикусывает за ключицу. У него жаркое дыхание. Кастелланос вздрагивает, сжимая ладони. Ждет подходящего момента, но Стефано его не предоставит. — Зачем тебе это? Стефано вновь смеётся. Вообще странно, что до него все еще не дошло. — Не могу не проявлять интерес, когда рядом находится мой объект вдохновения. — считай, новая муза, но, пусть он и произнесе это вслух, Кастелланосу это ничего не даст, будем честны. Если не считать ещё кучи вопросов. — Более того… Это ты заставил меня делать это. Почему до тебя ничего не доходит? Глупый, глупый детектив. Знает, как распутать обреченное дело, но сложить простые факты так и не может. Это полностью сбивает его с толку, ведь Себастьян и предполагать не мог, что с ним случится что-то из подобного разряда. Он чувствовал дежавю, как тогда, в самом начале своей карьеры, когда он не видел очевидного перед носом. — Я не... — он хмурится, даже как-то растерянно посмотрев перед собой. — Детектив. — Это меняет дело? — поднимает бровь фотограф. — Ты им остаёшься. — Это чушь! Это... Стефано усмехается, что заставляет Себастьяна резко замолчать. — Тебя именно это волнует сейчас? — он задирает верхнюю одежду. Кастелланос дёргается и никак не хочет отвечать. Он вообще готов думать и говорить о чем или о ком угодно, но лишь бы не о данной ситуации. Ладони проходятся по мыщцам, очерчивают шрамы и недавние раны, смелый язык кончиком касается за ухом, губы мнут чувствительную кожу, зубы оставляют следы в виде собственнических метках. Багровые засосы расцветают друг за другом, именно это хотел видеть Стефано Валентини. На его лице сначала отображается недоумение, следом — удивление, а потом уже и самодовольство. — А ты говорил, что в этом не заинтересован. И детектив все ещё принимает тщетные попытки выбраться с требованием в виде очередного крика: «Слезь с меня!», тяжело дышит и пыхтит какие-то оскорбления. Ему действительно стыдно. Прежде всего, перед собой, и Валентини это замечает. Он мурлычет тому в ухо: — Ты прекрасен. Еще было прекрасно осозновать, что он не настолько противен детективу, как казалось раньше.