Она (не) одна

      Третьи сутки после того-что-называют-битвой-на-базе-Мстителей. Маленькая квартирка из программы обеспечения вернувшихся, некоторые уцелевшие вещи из камеры хранения — скромно, но лучше, чем ничего. Ничего уже есть. В голове. И этого вполне хватает.       Серость сумерек закрадывается в комнату, поглощая всё на своём пути. Свет включать не хочется. А зачем? Для кого? Она одна. Снова. Но на этот раз уже окончательно и бесповоротно.       — Ты ничего не ешь уже второй день. Это вредно для человеческого организма. — Голос до боли знакомый. На секунду возвращающий в Шотландию, где у них всё было почти хорошо. Внутри всё сжимается. Она скучала. По этим правдивым словам, неопровержимым фактам, чересчур правильно выстроенным предложениям. И сейчас можно лишь чуть-чуть повернуть голову и снова увидеть его. Но она не хочет. Не хочет, чтобы это снова начиналось. — Ванда? Ты меня слышишь?       — Слышу. В этом и проблема... — Голос хрипит от долгого молчания. Потому что говорить не с кем. Было не с кем.       — А разве это проблема? Хелен же говорила тебе, что это не так опасно, как кажется.       — Она просто не знала, что это убило в общей сумме тринадцать человек. И я не хочу, чтобы это повторилось... — Воспоминания накатывают с головой. Ведьме-преступнице, да ещё и сумасшедшей, было сложно где-то спрятаться. И ещё сложнее было расстаться с ним. Но Хелен помогла. Ванда была здорова. До этого дня. И Вижн поддерживал всё это время. Даже если просто был рядом. Был. Она не хочет смотреть на него, но должна. Его глаза всё такие же голубые, контрастирующие с мягким жёлтым светом камня. Этого чёртового камня. — Тебя нет. Ты мёртв. Уходи.       — Но ты ведь не хочешь, чтобы мы ушли. — Она не хочет. Но и не хочет, чтобы это продолжалось.       — Мы?       — Сестрёнка, ты что, забыла обо мне? — Нет. Пожалуйста. Только не это. Только не снова.       — Не забыла. Но ты тоже мёртв. И я уже избавилась от тебя. — Она понимает, что он — всего лишь плод её воображения. Что это не её брат. Ему она такое никогда не сказала бы. Но всё равно каждое слово режет скальпелем по сердцу.       — Избавилась? Серьёзно? Я всегда был с тобой, малышка. — Он снова улыбается. Как тогда. Как до всего этого. Когда он был жив. Когда они были вместе. До Альтрона, до Гидры, до смерти родителей. Когда брат был жив, и они были с ч а с т л и в ы. — Я соскучился.       — И я соскучилась. Но по тебе, Пьетро, — слёзы появляются на глазах, как только имя слетает с губ — а не по этим кошмарам.       — Перестань называть это кошмарами, чёрт возьми! — Её Пьетро никогда не кричал.       — Ты же знаешь, мы здесь только потому, что так хочешь ты. Ты не можешь по-другому. — Вижн пытается выиграть контрастом с надрывным криком Пьетро. Вот только контрастирует это ещё и с безумием происходящего.       — Нет, я могу! И я не хочу вас видеть! Хватит! Стоп! Уходите! — Она знает, что нельзя, но кричит на них. По факту сама на себя. Ударная волна красной энергии разбивается о холодные стены. Треск упавшей чашки пронзает повисшую тишину.       — Ванда, ты ведёшь себя, как ребенок.       Ванда смаргивает слёзы и гордо поднимает голову. Насколько это возможно. Привычка всегда выглядеть достойно перед Романофф срабатывает быстрее разума, кричащего об иллюзорности Наташи и абсурдности всей ситуации в принципе.       — Перестань говорить мне это. — Максимофф говорит сквозь зубы. Она никогда не признается себе (уже призналась) в том, что после этих, как оказалось, пяти лет хотела бы услышать от Романофф хоть что-нибудь. Строгое замечание, язвительную фразочку, слова, обращённые даже не к ней, — что угодно. Но не услышала. И сейчас тоже не слышит. Сейчас говорит не Наташа.       — Ты сама так думаешь — она пожимает плечами, как ни в чём не бывало. Так, как будто только что сказала простую истину. Вот только Ванда уже путается в том, что — истина, а что — ложь.       — Хватит, пожалуйста! Я не могу больше так! Не могу видеть вас, слышать! Хватит! Вы мертвы! — Мужества хватает ненадолго. Наташа права: она всё ещё маленькая девочка. Она не может контролировать свои эмоции, свои силы. Себя. — Ну, кто следующий? Кто ещё появится в моём сознании? Тони Старк? — Она пытается говорить с насмешкой. Сквозь слёзы. Но вот только кому? Самой себе?       — А я всё ждал, когда же ты удостоишь меня своим драгоценным вниманием.        Серьезно?.. Вот он. Сидит на подлокотнике дивана, скрестив руки на груди. Совсем как настоящий. Или он и есть настоящий?       Господи, так не может продолжаться. Она перепробовала уже все методы преодоления галлюцинаций, которые успела выучить наизусть несколько лет назад. Вот только не помогает. Уже ничего не помогает. Абсолютно н и ч е г о.       Она окончательно запуталась. Она совсем одна (или нет?). Ей больно. И страшно. Она больна. Она опять сумасшедшая. Она опасна для общества. И для себя. А их слишком много. Они так похожи на настоящих (а может, они настоящие?). Они рядом. Они смотрят на неё. Улыбаются, смеются. Они издеваются над ней. Боже, пожалуйста, хватит. ХВАТИТ.       Пистолет из тумбочки у виска (Наташин, как та красная куртка, сейчас мирно висящая на стуле) прекрасно справляется с задачей. Они исчезают. Все до одного. Отличный способ. И почему Хелен о нём не гов...