застой

Жизнь - неплохая штука. Иван мысленно повторяет это по пять раз в день: когда стоит в прославленных московских пробках, когда мрачно переругивается с недовольными бабками у подъезда, когда в очередной раз заваривает лапшу быстрого приготовления, купленную на последние деньги. Он уже давно не драматизирует. Хватит с него претензий на трагического героя и мученика. Когда Иван это понимает, жить становится не то что бы лучше, но легче. Он смеется, когда смотрит новости, покупает продукты по скидке в Пятерочке, радуется хоккейным победам и приходит в ярость от поражений. Он - обычный человек. Он живет и до сих пор удивляется этому. Иногда смешно становится - все ставки ставят, когда ж он уже подохнет-то, а он их разочаровывает. Некрасиво даже как-то, не по-людски. Европа, поди, каждый год на поминки собирает. Ну ничего, с них не убудет. На собрания стран он почти не ходит. Иногда в его однушку на окраине Петербурга заявляется Альфред Джонс, и они выпивают вместе, сидя на балконе, и говорят обо всем на свете. Альфред - нормальный мужик, понимает Иван. Поехавший чуть-чуть, конечно, активный, но ему простительно. Зато шутит смешно и в хоккее разбирается. Наверное, Иван не должен ему доверять. Наверное, но он все равно доверяет. Иван относится ко всему просто. Деньги, которые он получает от правительства, Иван переводит на счет детского дома неподалеку или звонит Наташе и ведет ее в ресторан. Иногда они даже ходят в Большой театр и смотрят "Лебединое озеро", любимый ее балет. Наташа выряжается в свое лучшее платье и обвешивается драгоценностями, Брагинский в лучшем случае гладит любимый свитер. Летом он ездит в Крым, как "настоящий патриот". Селится в дешевом санатории, завтракает в окружении пенсионеров, ходит на море. Иногда он встречает на центральном пляже Ольгу. Они долго и упрямо смотрят друг на друга, а потом садятся рядом на прогретых солнцем камнях и молча едят горячую кукурузу. Ольга тоже относится ко всему просто. Европейцы так не могут или просто не хотят. Они упрямо произносят высокопарные речи о чести, высшем предназначении и достоинстве. Легко говорить о том, чего у тебя никогда и не было. Иван смутно припоминает, что и сам был таким. Давно, лет двести - триста назад, но был. На завтрак выходил в парадном мундире и писал длиннющие письма-рассуждения, а потом долго смотрел из окна на вишневый сад. И даже, прости господи, перчатки духами брызгал, как провинциальная барышня. Надуманное величие рассыпалось слишком быстро. При коммунистах он поменял понятия и образ жизни, после - поменялся сам. Осколки тысячи личностей впивались в ладони, забивались в легкие так, что невозможно дышать. Было больно, и больше, честно говоря, не хотелось. А потому приходилось не мириться с окружающей действительностью, а полностью погрузиться в нее, стать единым с своим народом. Народом - непонятным, ожесточенным, со всей его глупостью и почти детской наивностью. Так легче - когда твердо стоишь на ногах. Когда крепко привязан к земле. Альфред говорит, что они похожи. Не две половинки одного целого, конечно, но близко к тому. Оба - неполноценные. И обоих никто особенно не любит. Бывшая колония и бывшая империя. Иван не согласен. Америку за спиной не называют неправильным. Отсталым. Авторитарным. Не смотрят свысока и не смеются презрительно. Америка сам себе на уме с самого рождения, а он всю жизнь старался быть как они - как Европа. И кто же он? Коммуняга и вообще даже азиат. Так жалко и противно. Было. Было противно, а сейчас - ничего. Пусто как-то. Переболело, затянулось, а теперь даже смешно иногда от своей наивности. Никому не нравишься - и что теперь? Утопиться? Плакать, читая комментарии в твиттере? Нет, спасибо. Он молчит, когда его представителей на Евровидении освистывают, и лишь выпивает рюмку-другую, слушая новые заявления польских политиков. Он не хочет ничего доказывать и махать кулаками, потому что знает, что ничего, черт возьми, не изменится. Осенью он покупает в кредит новую машину. Они с Альфредом ездят на рыбалку, несмотря на то, что Америка постоянно пугает рыбу своими нескончаемыми разговорами. Зимой они семьей ездят на Красную поляну и катаются на лыжах. Спокойная, размеренная жизнь. Человеческая жизнь. Без взрывов пушек, слез и драмы. Наверное, это неправильно. Наверное. Но так легче. Альфред говорит, что, возможно, они не правы. Иван слушает и каждый год идет голосовать за одного и того же кандидата. Хотя бы нет войны. Хотя бы нет революции. Хотя бы.... Все стабильно. А если и нет - не его проблемы.