Первая встреча

В какие же невообразимые места порой заносит учёных с их научными конференциями! Стоит город — три ларька, дохлый голубь, и серое небо над всем этим великолепием, которое, кажется, тоже мечтает поскорее уехать в Москву… И — нате вам. Конференция!.. Обо всём этом думал профессор нейробиологии Евгений Степанович Соболев, тащивший за собой сынишку семи лет по улицам шахтёрского городка, больше напоминавшего руины какой-то древней цивилизации. Маленький Ваня останавливался на каждом шагу, крутил головой, задавал вопросы — словом, всячески осложнял движение, проявляя ко всему вокруг истинно научный интерес. Профессор Соболев уже давно решил, что его сын обязательно станет нейробиологом и втихаря, пока не видели жена и тёща, старался подсовывать ребёнку научно-познавательные книжки. «Мечтайте, мечтайте, — мысленно отвечал он воинствующему семейному лагерю. — Не станет Ваня ни юристом, ни адвокатом, а именно нейробиологом. Если он в меня, то могу представить себе, какой вклад мальчик сможет со временем привнести в науку». Ваня такому раннему образованию был только рад: он часто болел, ни с кем не общался, и большую часть времени проводил дома, за книгами. Профессор Соболев до сих пор удивлялся, каким чудом ему удалось уговорить жену отпустить ребёнка с собой в поездку. Перед отъездом Соболевых младшего и старшего было пролито больше слёз, чем если бы их обоих отправляли на войну. Марина Соболева заботливо укутала Ваню шарфиком и бросила на мужа суровый взгляд: мол, попробуй только привезти домой ребёнка с насморком! Может быть, думал Соболев-старший, жена пошла на попятный потому, что все её мысли в последнее время были заняты недавно родившейся дочкой, маленькой Алиной. Ваня был немало разочарован, увидев вместо обещанного товарища по играм кричащий, красный от гнева комочек пелёнок. Мама обещала, что комочек вырастет, но ждать оставалось долго, очень долго, так долго, что всё желание ждать этого чудесного момента пропадало навсегда. Словом, Ваня Соболев, несмотря на сдувавших с него пылинки родителей, как и все болезненные дети, всегда чувствовал себя немного одиноко. Рождение сестры только усугубило это чувство, и теперь Ваня ещё больше времени проводил в раздумьях. Именно это его свойство и склоняло профессора Соболева к мысли, что однажды из его сына вырастет гениальный учёный. Путешествие с отцом было первой в жизни Ваниной поездкой. Он ждал её с нетерпением, не спал всю ночь накануне, но теперь обшарпанные дома и пустынные улицы, увиденные при свете дня, не вызвали у Вани ничего, кроме разочарования. Конференция оказалась скучной. Ваня ёрзал на скамейке, рисовал карандашом в блокноте странные картинки (среди них, между прочим, было бесформенное облако зелёного цвета, похожее на оживший мох, и странный человек в белом халате и с длинными чёрными щупальцами). Подписав последнюю картинку загадочной надписью «Симбионт должен быть в каждом», Ваня хотел было начать следующий рисунок. Ему до смерти хотелось нарисовать солдата — грозного, устрашающего, в противогазе и с автоматом в руках, как вдруг Ваня заметил открытую дверь и полоску света, заманчиво поблёскивающую в дверном проёме. Стрелка на больших, круглых часах, висевших в аудитории, казалась парализованной: во всяком случае, Ваня несколько раз закрывал то один глаз, то другой, но ему по-прежнему казалось, что стрелка не движется. Скрипнув, дверь заманчиво приоткрылась чуть шире. Сердце мальчика заколотилось. Он не помнил случая, чтобы он когда-нибудь уходил без спроса. Его никогда не ругали и не наказывали… Ваня не мог представить себе, чтобы родители рассердились на него, да и не очень-то хотелось представлять. Но… Ваня сам не помнил, как оказался за дверью. Бросив на скамейке блокнот и карандаш, он стремительно оказался по ту сторону двери и на минуту остановился, чтобы приложить ладонь к колотившемуся от волнения сердцу. Коридор академии, где сейчас выступал с докладом профессор Соболев, был почти пуст, и только в его дальнем конце слышался приглушённый разговор. Ваня затаился, прислушиваясь к тому, о чём говорили две тёмные фигуры за «морозным стеклом» закрытых дверей, ведущих на лестницу. … — Как ваши дела с проектом «М-2», коллега? — спросил один из голосов — низкий, приглушённый и слегка шепелявый.  — Пока его тормозят проблемы с инвестициями, — недовольно ответил резкий женский голос. — Мы делаем всё возможное, но, боюсь, что реализация проекта займёт много лет…  — Доктор, — недовольно перебил её первый голос. — Мне кажется, что вы недостаточно используете наши связи наверху. Под предлогом разработки биологического оружия, мы притянем на свою сторону целую армию молодых учёных, которые в своё время станут… хе-хе!.. Сами станут подопытными кроликами. Но если дело встанет, нам никогда не добиться ни результата, ни государственных наград.  — Вы знаете, — мрачно отозвалась женщина, немного помолчав, — на что мы с мужем пошли ради этого эксперимента. Мы разорвали все связи с родственниками и друзьями, чтобы ничто не мешало нам полностью посвятить себя проекту «М-2». Нам пришлось даже отказаться от сына… Когда он вырастет, опекун расскажет мальчику, что от него отказались родители-алкоголики. Он никогда не узнает правду…  — Чш-ш! — вдруг шикнул первый голос. Обе фигуры резко обернулись, и Ваня почувствовал, как его пристально разглядывают через непроницаемое стекло. Не помня себя от страха, он бросился бежать. В другом конце коридора была ещё одна лестница, и Ваня сбежал по ней вниз, опомнившись только на улице. Там было тихо, пустынно, и только солнце искрилось на окутывавшем город снеге. Оглядевшись по сторонам, Ваня решил пойти к набережной. Город манил неизведанными переплетениями улиц, да и в академию, где его заметила странная парочка заговорщиков, возвращаться совсем не хотелось. … Пройдя несколько улиц, Ваня вышел к набережной у небольшого, насквозь промёрзшего, как вынутый из морозильной камеры кубик льда, озера. На берегу озера, на корточках сидел мальчик лет десяти. Он был на удивление легко одет для зимы: только затёртая тонкая куртка и лёгкие ботинки, которые никак не могли спасти его от мороза, к вечеру становившегося всё крепче и крепче. В руках мальчишка держал зажигалку: должно быть, пытался хоть как-то согреться и с мрачной сосредоточенностью смотрел на плясавший в его ладонях крошечный язычок огня. Услышав шаги, мальчик поднял голову и окинул Ваню тяжёлым, недружелюбным взглядом. Теперь Ваня разглядел, что у незнакомца была разбита губа и оторван рукав куртки — должно быть, в драке.  — Чего надо? — мрачно спросил мальчишка, заметив, что Ваня разглядывает его. — Пошёл отсюда. Здесь я живу.  — Здесь? — с ужасом переспросил Ваня. — Послушай, — сказал он, делая шаг навстречу незнакомцу, несмотря на то, что тот воинственно нахмурился и сжал кулаки. — Хочешь пойти со мной?  — Ага, щас. В приют меня опять умыкнёте. А я туда не вернусь. Сказал — не вернусь, значит, не вернусь. Лучше уж здесь подохну. Тут хотя бы не достаёт никто. Ваня молчал. Незнакомый мальчишка казался ему чем-то вроде раненого дикого зверька — хотелось отнести его домой и полечить, но в благодарность за добрые намерения в ответ слышалось только недовольное шипение.  — Тебе холодно? — спросил Ваня, садясь рядом с мальчиком. Несмотря на всю его воинственность, Ваня совершенно его не боялся. Во всяком случае, боялся гораздо меньше одноклассников, которые дразнили Ваню и время от времени отбирали у него очки.  — Сам-то как думаешь? — буркнул незнакомец. — Вот дурак-то. Лишь бы ляпнуть что-нибудь… Да чего ты ко мне пристал в конце концов? Отвали. Что ты понимаешь… У тебя вон шарф, варежки… Мамочка на прогулку собирала?  — Ну, да, — признался Ваня. Мальчик как-то пристально посмотрел на него и вдруг улыбнулся. Ваня робко улыбнулся в ответ. Ему хотелось что-нибудь сделать для своего нового друга. В любом случае, ему почему-то хотелось считать мальчишку другом, даже если тот не был с этим согласен. Внезапно, Ваню осенило, и он, стянув с шеи шарф, протянул его незнакомцу.  — Держи. Сейчас ещё варежки отдам… Мальчишка, онемев, держал в руках Ванин шарф. Ваня заметил, что костяшки пальцев у него были разбиты в кровь. Незнакомец силился что-то сказать, но не мог. Неужели ему так давно не приходилось никого благодарить? Неужели ему так давно никто не делал ничего хорошего?..  — Ваня!.. За спиной мальчиков послышался крик, и подбежавший профессор Соболев подхватил Ваню на руки.  — Ну, куда ты ушёл? — с досадой спросил он. — Что на тебя нашло? Я весь город обегал, тебя искал, а ты… С бомжами местными беседуешь. А если он болен чем-нибудь заразным? Пошли, пошли, у нас через час обратный поезд. Мальчик долго провожал Ваню взглядом. Потом, когда профессор Соболев удалился, неся на руках сына, мальчик опустил взгляд на шарф, который держал в руках. Он был мягким, тёмно-зелёного цвета, напоминавшим о тепле родного дома и любящих руках — обо всём, чего маленький житель набережной почти никогда не видел в своей жизни.

***

Глядя, как доктор Соболев, вооружившись передатчиком, один отправляется в темноту, черневшую в конце одного из многочисленных коридоров «Убежища М-2», Сергей Беркут почувствовал, как какое-то смутное воспоминание промелькнуло в его памяти. «Вот не могу отделаться от ощущения, — подумал он, провожая Соболева пристальным взглядом, — что я этого ботаника уже видел. Когда-то очень давно… Вспомнить бы только, когда и где…» Соболев, будто почувствовав на себе взгляд, обернулся.  — Беркут… — сказал он тихо. — Ты только давай там… Без самопожертвований.  — Самопожертвования? — хмыкнул Беркут. — Да не дождётесь… Он не слишком-то вдумывался в то, что сказал. Его мысли были заняты другим. Голос. Ну, конечно, он уже слышал когда-то давно этот голос — мягкий, негромкий, одним словом — интеллигентский… «Хочешь пойти со мной?..» «Тебе холодно?..» «Держи. Сейчас ещё варежки отдам…» Доктор Соболев вопросительно смотрел на Беркута, прикидывая, что же могло заставить этого сурового солдата выпасть из реальности.  — Со мной-то всё будет в порядке, — сказал наконец Беркут изменившимся голосом. — А вот отпускать одного тебя, учёная башка, это чистое безумие. Ты тут выжил по ошибке, которая второй раз может не повториться.  — Сергей Данилович! — возмутился Соболев. — Я бы попросил…  — Проси, проси, — перебил его Беркут. — Передатчик ты отдашь мне. Я буду разговаривать. А то я тебя знаю: опять начнёшь кудахтать, а время, между прочим, поджимает…  — Сергей Данилович!  — Да не колотись ты!.. Дядя Беркут всё устроит. Слушай, что я говорю, рядовой, и соблюдай субординацию. Соболев с возмущением посмотрел на Беркута, но промолчал. В глубине души он чувствовал, что не хотел бы второй раз оказаться в потёмках «М-2» наедине с темнотой. Невидимый друг из передатчика — это, всё-таки, совсем другое… «Придётся признаться себе, что мне здорово не хватало бы этого вояки, — подумал Соболев. — Он хоть и склочный, но от него так и веет уверенностью». «Что же, — думал тем временем Беркут, — не оставлять же в самом деле этого хлюпика одного… К тому же, должен признаться, в этой чёртовой лаборатории так тихо… Мертвецки тихо. Мне бы сейчас здорово не хватало болтовни нашего учёного-ботаника». Беркут старался не думать о том, что, когда он снова остался один в коридоре, где, казалось, сами стены были ему врагами, ему на минуту вдруг стало также одиноко и холодно, как в тот зимний день, когда незнакомый мальчик в очках протянул ему шарф. 2019