Не будет больше богов

— Сядь, избранный Инноса, и послушай. Времени для большой передышки уйма. Навоевался. И не надо класть меч подле себя. Ах, да, привычка! Понимаю, потому что сам жаждал магических знаний настолько, что дозволенного Инносом стало мало, поэтому он ослепил меня… Внимательно слушаю и смотрю в невидящие, затянутые бельмом глаза. Ксардас больше не кутается в плащ — в этом месте тепло, но не душно, хотя даже ветерок не дует. Оно походит на пустыню, но не раскалённую солнцем-детищем Инноса. Ступать по камням, по крайней мере, не горячо — вовсе не так, как по Варанту, где сапоги с толстыми подошвами не спасают от обжигающего песка. — По дороге расскажешь, — огрызаюсь и иду вперёд. Ладонь на рукояти меча, то и дело оглядываюсь — привычка срабатывает. — Говорю, сядь! Нам некуда больше спешить, — настаивает на своём Ксардас. Судя по тому, что голос тише, он не собирается сдвигаться с места. Он всегда всё делает по-своему. Я не сажусь, а таращусь в неживую долину, словно разрезанную пополам рекой. Вода то поблёскивает от падающего на неё света, то внезапно по ней расплывается тёмное пятно. — Белиар наделил способностью жить и видеть в кромешной темноте в обмен за служение ему, — продолжается рассказ. Так-то так, но отчего-то именно Ксардасу пришла в голову мысль изгнать богов. Я избран Инносом, Ксардас остался бы беспомощным слепым стариком без Белиара. Мы с ним сильны. Среди людей. Но для богов мы игрушки. Продолжаем путь. Хотя прошли до Миртаны аж из Нордмара, однако ни я, ни даже старый некромант усталости не чувствуем, как и голода с жаждой. Только восторг, что это место, где не будет больше богов, наше. Останавливаюсь и опираюсь на отобранный у погибшего короля-избранника Инноса скипетр. Гляжу на зубцы на навершии, на сгусток света между ними, яркого, как до изгнания богов. Продолжаю путь: дорога одна, непривычно лёгкая, без препятствий в виде нагромождения скал или обрыва. Только сухой — без единой капельки влаги — камень. Тучи, серые, тяжёлые, не дарят дождь. — По твоим словам выходит, что Белиар — благодетель, — язвлю. Старые привычки никуда не деваются. — Попахивает предательством. Ксардас прекрасно чувствует, куда идти. Он никогда не спотыкается и не оступается. Останавливается, чтобы закутаться в плащ. Не повернув головы, ехидничает: — Ты себя не ощущал предателем, когда погиб Робар. И это он знает. И ведь прав! Всё, что я испытал, — удовлетворение оттого, что месть свершилась. Перед смертью Робар II понял — надеюсь, — что вершить судьбы, потому что ему захотелось, не имеет права. Он пал — не от моей руки, но меча Ли — прежде верного ему генерала. — С чего меня должна мучить совесть? — искренне удивляюсь. — С того, что он засунул меня за барьер? За один неугодный ему факт моего появления на свет захотел сломать мне жизнь? Усмехаюсь, вспоминая выражение лица короля, когда он увидел меня в Венгарде. С трона вскочил от неожиданности. Но некуда ему было деваться: надежды ни на кого не осталось. А ещё я подлил масла в огонь, заявив, что Ли, бездумно осуждённый им генерал, приплыл со мной на корабле в Миртану… Сладко от этих мыслей даже сейчас. — А теперь представь, что что-то подобное испытал я! — Ксардас разворачивается спиной ко мне. Старый некромант обижен на богов? На всех троих? Или?.. Прослеживаю, куда повёрнуто его лицо. А повёрнуто оно к скале, что по ту сторону реки. Никто из нас не говорит, я вслушиваюсь в звук водопада. Только когда собираюсь спросить, куда двигаться, меня озаряет. Не Ксардас слеп, а я. Потому что не замечаю в упор огромной, высеченной прямо в гладкой скале — насколько же искусным надо родиться мастером — статуи. В прорезях шлема, где должны находиться глаза, чёрные и бездонные, будто чертоги Белиара, провалы. И по лезвию меча, что статуя держала в руках, стекает вода — детище Аданоса. В остальном огромная фигура походит на Инноса — того самого, привычного моему взгляду. Богов не трое… — Если вспомнишь, то и Белиар, и Аданос — это отделённые от Инноса части, — вторит Ксардас моим мыслям. — Не было никаких трёх богов. Был один. Выходит, все легенды Морграда — одна большая ложь? А как же убийство Зверя, потоп, унёсший всё живое, в том числе и жизни? Война с орками, в конце концов? Реки крови, мои погибшие друзья? — Он что, развлекался так? — хотя говорю насмешливо, однако на душе горько — оттого, что избран Им и сражался с Его же чудовищами. Хоть бы Ксардас что-нибудь сказал! А то ведь нарвался на божественный гнев и лишился зрения. Потом Иннос его… Пожалел? — Какое это имеет значение? — отмахивается он. — Самое главное: и ты, и я — мы сами себе боги. Он разворачивается и идёт вдоль берега. Спешу за ним, стараюсь запомнить каждый камень, чтобы однажды вернуться к порталу, а после — и в мир, где не будет больше богов.