Русалка

Этот странный шёпот не давал Мэтту уснуть уже третьи сутки. Манящий зов, будто поднимающийся с глубин древнего океана: «Приди ко мне! Приди ко мне…» Ворочался с бока на бок — бесполезное ожидание сна. Усталость валила с ног, веки намертво слипались, но на границе сновидений загадочный сладкий голос начинал разливаться в воздухе. И тогда он подскакивал, как ошалелый, в холодном поту, хватался за голову, закрывал уши ладонями. Ледяной, могильный холод царствовал в эти минуты в его одинокой квартире, щипал мерзкими костлявыми пальцами кожу, просачивался в лёгкие, сдавливал горло и выворачивался наружу горячими слезами — навечно поселившееся внутри чувство вины. Карен не стало две недели назад. Её размякшее, распухшее тело нашли прибитым к берегу Гудзона. Грязная блузка, драные капроновые колготки, мусор и песок, застрявшие в волосах, глубокий порез на лбу — Мэтт не видел, но отчётливо ощущал, как вода безжалостно растерзала женщину, которую он когда-то любил. Едва ли она была похожа на ту, прежнюю Карен Пейдж, но это была она: лежала на металлическом столе, как дохлая рыба, под мерзко дребезжащей лампой городского морга. Навсегда заглохла музыка её сердца, остановилось дыхание и бег горячей крови по венам, исчез аромат нежной кожи. Его и Фогги пригласили на опознание, но Мэтт не произнёс ни слова — как мог он признать в этом трупе ту, что живее всех живых? Никаких признаков насильственной смерти. «Утопленница», — буднично заключил проводивший вскрытие патологоанатом за закрытыми дверями, обращаясь к своему коллеге. Мэтта стошнило на каталку, стоявшую в коридоре. Пару месяцев назад она сказала, что любит его. Неожиданное, неудобное признание. Карен была несвойственно самой себе пылкой и откровенной, умоляла его заняться с ней любовью. Её признание опалило его и напугало до такой степени, что он солгал, ответил, что не чувствует того же и не хочет её. «Карен ведь не Электра, — думал Мэтт, — с ней я всегда мог себя контролировать, всегда принадлежал самому себе, не терял рассудок. Тогда почему у меня так дрожат колени? Так клокочет сердце, разрывает грудную клетку? Нет, это слишком, я совсем не думал об этом, а она не понимает, о чём просит. Ей не нужна эта жизнь. А я не готов впустить кого-то в свою». Так он ей и сказал. Почти выпалил. По-отечески поцеловал в лоб и бросился бежать что было сил. Прочь от себя самого. Человек без страха, до смерти испугавшийся любви. Карен не упрекала его, не винила и ничего не требовала. «Насильно мил не будешь. Что я могу сделать, если он всё ещё любит её?» Но в каждом движении и слове её появились неприкрытые, бесстыдные нежность и забота. Уходя из офиса «Нельсон, Мёрдок и Пейдж», она всякий раз подходила к его рабочему столу, проводила рукой по тёмным мягким волосам и желала ему удачи «во всём, что уготовила эта ночь». А Мэтт стал от неё отдаляться: делал это нарочно и трусливо, вырезал из течения будней. Он прекратил просить её о помощи как коллега-адвокат и как Сорвиголова, не делился переживаниями и не звал посидеть вместе с ним и Фогги в «Josie’s». После открытия конторы Мэтт частенько заявлялся в дом Карен среди ночи, просил залатать его раны, но больше он не тревожил её покой. Она бродила за ним незримой тенью, ставила на краешек стола ароматный горячий кофе и ждала, сама не зная, чего. — Чем занят? — робко спросила она, чуть склонившись над его столом: это был последний вечер, когда он говорил с Карен. — Ничем интересным, — отозвался Мэтт, не поднимая головы. — Расскажи, — настаивала она, — позволь, я помогу. — Не нужно, Карен, спасибо, я уже попросил Фогги. Даже не думал повернуться в её сторону. Её лоб коснулся его затылка, и по телу Мэтта пробежал электрический разряд — щёлк! — Это несправедливо… — негромко произнесла она. — Не избегай меня, прошу. Мэтта оглушало собственное сердцебиение. Он нехотя, но испуганно отстранился и, наконец, развернулся к ней всем телом. — Не придумывай, — словно бросил в неё эти слова, — я не избегаю, просто… мне не нужна твоя помощь. — Потому что она моя? Нервно поднялся со стула: его бросило в жар. — Да, Карен, — его ровный тон был словно хлыст, — потому что она твоя. Надел пиджак, собрал документы и ушёл домой. Той ночью он не мог уснуть: бродил по дому и искал оправдания своим жестоким словам: «И ничего такого я не сказал, просто не хочу причинять ей боль и давать пустые надежды». А на рассвете его будто пронзила молния. Всё было ясно, как никогда до этого: «Господи, я ведь люблю её». Сорвался с места и помчал к её дому: молить о прощении, валяться в ногах — что угодно, только бы Карен простила его ужасную выходку, стёрла из воспоминаний гадкие, лживые слова. Но её не было. На кухне стояли опустошённая бутылка скотча и треснутый стакан. Потом были звонки. Долгие и изматывающие. Ожидание, доводящее до исступления. Безрезультатные поиски. И, наконец, вызов в полицейский участок. Опознание, похороны. Целая череда искалечивших сердце и разум событий. Вереница тщетных страданий и бессмысленных «а что, если бы?..». И литры алкоголя. «Она бы так никогда не поступила, — говорил он себе, — только не моя Карен. Это несчастный случай, я знаю!» «Приди ко мне!» — в этот раз Мэтт был уверен, что голос ему не мерещился, не доносился из подсознания. Он наяву, здесь и сейчас. Зов привёл его на берег Гудзона, далеко от городского шума. Яростный ветер трепал полы пиджака, щекотал в носу, взлохмачивал волосы. Волны с визгом обрушивались на берег, облизывали песок и редкие острые камни. Игривый смех прозвенел над волнами. Что-то было в нём до боли, до крика знакомое. Щемяще знакомое. Всплеск воды — огромный плавник поднялся и в мгновение скрылся. Мэтт нахмурился и приблизился к самому краю реки. Ботинки намокли, тело продрогло, а зубы стучали, как картечь. «Где же ты?» Он по пояс зашёл в воду и несмело, чуть слышно прокричал: «Карен! — помотал головой. — Неужели схожу с ума?» Двинулся назад. Что-то задело ногу. Мэтт остановился и, вздрогнув, стал крутиться по сторонам. Хладная ладонь коснулась его руки, дёрнула под воду. Длинные гладкие волосы с запутавшимися в них цветами обвились вокруг шеи, морозные губы накрыли рот. Мягкий, ласковый поцелуй. Касание длинных ресниц. Обнажённое студёное тело прижалось к нему в отчаянном порыве, руки сплелись вокруг стана. На запястьях бренчали мелкие ракушки. «Прости меня, — шепнула Карен, — не сердись, не скучай, моя любовь». Вынырнул, жадно глотая воздух. Ветер стих, волны успокоились. Тишина сдавливала в тиски, рыдания перекрыли кислород. «Вернись ко мне, — шептал Мэтт, напрасно проводя руками по водной глади, — не оставляй меня, Карен…»