Затаив дыхание...

      Дыши, дыши же! Дыши, прекрати помирать, ты же взрослая! Прекрати смотреть и прекрати помирать!       Бесполезно. Беззвучные вопли не помогают вернуть настрой, годный для равнодушного лечения занятного кровоподтека. Сыльги снова и снова пытается уделить ему внимание, но после слов хулигана, взгляд так и сползает на «больное место».       Какое равнодушие и какое спокойствие, когда ниже области лечения, поблизости от ее лица самый натуральный, совсем не подростковый стояк распирает грубую джинсу.       Девушка дышит как не в себя, склонившись низко и почти видит собственные выдохи, касающиеся чужого налитого паха. Как они толкаются в упругий бугор и возвращаются обратно, лаская теплой волной ее красные щеки и загоревшиеся губы. Это так похоже на прикосновения…       Хочется зажмуриться и взмолиться всем Богам, чтобы выгнали прочь картины всяческих действий с толстым, твердым, горячим… Черт!       Гореть ей в геенне огненной.       Сыльги нервно вздыхает, водит глазами и снова разбивается о пленительные картины сильных бедер, крепких длинных ног, плоского живота с блядской дорожкой, убегающей под джинсы. Чертов порнушный Ви, ничто его не портит, ни грязь, ни синяки.       Сыльги чувствует его расплавленные взгляды. Не помогает собраться с силами осознание того, что он знает, куда она смотрит. Догадывается, что она чувствует. И от этого… Мысли кружатся в диком хаосе, путая и сбивая с выбранного пути.       Она так долго одна. У нее так давно никого не было. Совсем немного жаркого удовольствия от красивого парня. Разве это плохо? Он ведь может дать его. Ему уже можно. Все должно быть просто, как у других. Отключить мысли, забыть про возраст. Запихнуть в дальний угол правильность и гордость. Взять то, что так уверенно предлагают.       Как будто черт нашептывает соблазнительные слова на ухо Сыльги, согнав с другого плеча праведного ангела.       Ее пальцы гладят чужой твёрдый живот совсем не в жесте лечения. Кружатся вокруг пояса джинс, куда убегает синяк, трогают мягкую поросль дорожки.       — Расстегнуть?.. — волос касается горячий шепот.       Сыльги молчит. Но в этом молчании, разбиваемым каждым выдохом прячется важный для парня ответ. Изысканно длинные пальцы тут же нащупывает пуговицу на поясе и медленно ее высвобождают. Молния зубчик за зубчиком разъезжается, и края ширинки охотно расходятся под давлением мужской плоти, спрятанной в ткань белья.       Сверху доносится стон то ли облегчения, то ли мучения, и Сыльги обливается восторженным ужасом. Бедра дрожат, внутри схватывает оглушающим желанием. Со всей скоростью летит в преисподнюю, но она устала бороться.       Девушка смотрит во все глаза. Пытается вернуться мыслями к синяку, скрытому теперь за резинкой брендового белья, но мокрое пятнышко под пупком, там где прижато навершие, коротит разрядом по нервам. Длинные очертания твёрдости, фактура вен, скульптурные грани верхушки — тонкая ткань почти ничего не скрывает. Только она отделяет женское пытливое любопытство от мощи мужского желания. Только ткань и последние ошметки сознательности. Но и эти остатки сдуваются прочь, когда ее ладонь мягко перехватывают и прижимают к горячему влажному паху.       — У меня ТАМ тоже болит, нуна…       — У тебя здесь… синяк? — Сыльги не спешит убирать руку, чувствуя, как крепкий член дергается, приветствуя ее. Боже, и стыдно, и смущающе, но так обжигающе сладко касаться его.       — А ты проверь… — дышат ей в ухо провокацией, и рука Ви перестает прижимать ее, словно вручает карт-бланш на дальнейшие исследования.       И Сыльги тонет по макушку в безумии. Неторопливо проводит пальцами по выпуклым линиям прижатого члена. Твёрдый, сильный, трепещет в нетерпении. Большой, как Ви. Широкий, как Ви. Идеальный, как и сам блядский Ви. Она сжимается жменью на стволе, и хулиган стонет не сдерживаясь, гудит баритоном ругательства, дышит гулко. Подаётся бедрами, сам потираясь о женскую руку, толкается в ритме, древнем как сама жизнь. Сыльги его ловит ладонью, жмет, раскатывает вязкое, густое удовольствие.       Жарко, душно, девушка взмокла под толстым свитером. Выпавшие из хвоста пряди волос завиваются влажными локонами. Она их откидывает назад и ловит томный черный взгляд.       — Снимешь… кофту?.. — Ви кивает на одежду и смотрит жадно, хищно, откидывается назад для лучшего обзора. Его голодное любопытство щекоткой пробегает по горячей коже. Сыльги закусывает губу, мучительно раздумывая и все-таки решается. Тянет свитер через голову, откидывает его в сторону. Парень тут же впивается взглядом в спортивный бюстгальтер, совсем не скрывающий острых, торчащих вершин.       Он подкидывается на кровати, тянется к ней руками, но Сыльги упирается в голую грудь, ровно туда где недавно мазала синяк.       — Если не хочешь все свернуть, не трогай меня, — негромко произносит она. — Я хочу сама…       Ви состраивает скорбное лицо, но не настаивает.       — Я слишком долго ждал, чтобы все испортить… — вздыхает он и откидывается обратно на постель. Мужское тело растекается по покрывалу, будто предлагая себя в пользование. — Так что я целиком и полностью твой…       Мурчащие бархатные нотки льются в уши, заполняют Сыльги до краев, и она влипает в школьника как муха в мед. Какой он сногсшибательный, лежит в ее постели, ждет. Она давит позорные стоны, кусая пальцы, пересаживается с пуфика на кровать, опираясь коленями прямо меж расставленных ног. Смотрит, любуется, впитывает ошеломительную картину.       Влажное пятно на его белье ширится, густеет, и Сыльги возвращает туда руку, мажет пальцами, растирая смазку по ткани на головке. Покрывало сминается в охапках мужских ладоней. Парень, облокотившийся на локти, выглядит как порнозвезда — в одних джинсах, съехавших на бедра, хрипит как солист рок-группы, и вид имеет настолько жаркий, что вышибает из головы последние здравые мысли.       — Вот тут болит? Или тут?.. — шепчет она, лаская навершие, спускается к основанию, скрытому джинсой. Проходится обеими руками по длинным ногам, расставленным по обе стороны от нее. Она давно мечтала это сделать — от паха до коленей, по литым упругим мышцам.       — Везде болит. И очень давно… — скулит парень, когда женская ладонь возвращается к «больному месту».       — Но что-то ты не выглядишь в шаге от больницы, — цыкает языком Сыльги, поглаживая пальцем резинку трусов. Опирается на чужие ноги и переступает коленями через бедро, задумав следующий шаг.       — Синяки — мелочь… Я же говорил, что на мне все заживает моментом. У меня болит по-другому. Там. Внутри. Все горит и печет… — дразнящий смех растекается по комнате, и тут же сменяется кудахтаньем, стоит только Сыльги нырнуть ладонью под белье.       Свихнуться. Горячая твердая нежность дрожит под рукой, коротит мозги жаждой. Влажный, упругий, порозовевшая налитая головка торчит из-под края резинки. Хочется ее… Попробовать…       Сыльги склоняется совсем низко, дыша туда ужасом и гулким желанием.       — Детка, пожалуйста… Айщ! — толкается Ви ей почти в губы и взвывает, получив шлепок по животу за пошлое словечко.       Чувство власти над ним пьянит. Пусть на один вечер, даже на какие-то жалкие минуты, но он сейчас ее. Сейчас эта убийственная красота, заключенная в сильном жарком теле школьника принадлежит ей, плавится по мановению ее рук, мечется по постели, прося большего, и хочется, ужасно хочется дать то, что так необходимо им обоим.       Джинсы вместе с бельем тянутся с бедер в четыре руки, застревают у Ви в коленях, но это неважно. Вся красота, мощь, трепетная сила мужского тела у девушки перед глазами, и она снова склоняется, касается губами жесткого…       Настойчивый звонок в дверь разрывает звенящую стонами тишину. Девушку отбрасывает с кровати под бешеные матюки парня:       — Сучий, блядь, Чон Хосок! Как же ты, блядь, не вовремя!