Если бы ты любила мечтать...

А на пляже-то холодно! Оттого, наверное, и пусто, что в одну, что в другую сторону. Дующий с моря ветер залетает под длинные полы пальто, пока ты идёшь по песку вдоль кромки волн, стегает холодом ноги и почему-то задницу. Вспоминаешь маму, хорошулечку твою, оставшуюся в России. Она ради тебя научилась тыкать в ярлык скайпа, и каждый день вещает с экрана, шлёт уйму вопросов и советов. Искренний смех рвётся с твоих губ, ведь её ежедневные заветы («доченька, главное, чтобы самое ценное было в тепле») сейчас как никогда актуальны. «Вот бы сейчас натянуть рейтузы на окоченевшие булки, о да-а-а-а», — мечтаешь, потирая озябшие ладони. На твой смех живо оборачивается Чонгук. Он держит дистанцию на шаг впереди, как несгибаемый вожатый ясельной лагерной группы. — Что тебя так рассмешило? — Эм-м-м… — теряешься ты. Так сразу не сообразить, о чём надо соврать. Не про панталоны же резать правду-матку? Переводишь взгляд на собственные руки и брякаешь: — Да вот, перчатки дома забыла… Чонгук на тебя смотрит дико. Ну да, ты и сама не знаешь, что тут смешного, но с апломбом пытаешься выкрутиться: — Да забей, русская народная шутка… Чонгук всё равно не ведётся. Он останавливается, стягивает с себя мягкой вязки перчатки и впихивает их тебе в руки. — Сказал же тепло одеться… — Ой, нет, зачем? Мне нормально! — мнёшься ты, но парень сурово смотрит на тебя, и огромные перчатки, кажется, сами залетают на ладони. Глаза закрываются в блаженстве от того, как внутри них тепло. Айщ, какие у него горячие руки. Он весь, наверное, горячий, как печка. «И весь, и ВЕЗДЕ, о ма-ма-май»… — подсказывает тебе расплавившийся от жара мозг. Подозрительные мыслишки пускаются в пляс, и ты их не ловишь, растаявшая, словно Снегурочка по весне. — Боже… — стонешь от кайфа, тиская изнутри ткань перчаток. — У меня даже задница согрелась, не надо никаких панталон с начёсом. — С ума сойти… — доносится до тебя хриплый кашель, и ты поражённо открываешь рот. Это что, сказано вслух? Судя по тому, как ускоряется Чонгук, загребая тяжелыми кроссовками песок, так оно и есть. Да чтоб тебя! Вечно у тебя язык молотит отдельно от мозга! Ты останавливаешься, смущённая донельзя, кричишь в широкую спину парня: — Это не то, что ты подумал! — Я понял, понял! Ещё одна русская народная шутка! Догоняй! — ветер приносит его звонкий смех. И ты смеёшься тоже.

***

— Знаешь, Чонгук, ты гад… — выдаёшь ты, присмотревшись сзади к его шапке. На темно-синем грибочке болтается до боли знакомый карабин. Мировая знаменитость, которого ты только что обозвала ругательным словом, только хмыкает, уменьшая широкий шаг. — С чего это я гад? — весело блестит он глазами, стоит тебе его догнать. — У тебя есть точно такая же шапка! — тычешь ты ему в голову обвиняющим жестом. — Тебе меня не жалко? — Воу, воу! Не точно такая же! — улыбается Чонгук на твоё возмущение. — Эта синяя, а та — чёрная. И потом, каждая моя шапка — счастливая, как я мог её лишиться? Это же как оторвать от себя кусочек счастья… — И сколько их у тебя таких счастливых? — Да кто их считает… — Знаешь, что… — злобно пыхтишь ты, — от тебя бы не убыло, если бы одной не досчитался! Я бы продала на али экспрессе и тоже стала бы на энное количество вон счастливее… Громкий мужской хохот вспарывает пустоту пляжа — перебивает громкий звук накатывающих на берег волн и крики чаек. Ты всё ещё в восторге от того, как смеётся Чонгук: то закидывает голову назад, то опирается руками на коленки. Смех такой заразительный, манкий, хочется слушать и слушать. А ещё присоединиться. Ты смеёшься тоже, от всей души, в голос, со слезами. — Интересно, а зачем на этих шапках карабины? — отсмеявшись и утерев слёзы, спрашиваешь ты. Медленно бредёте по пляжу. Несмотря на солнечный день, холодает на глазах, с моря катит фронт ледяного воздуха. Ты ёжишься, кутаясь в шарф и надвинув шапку по самые брови. — Сюда цепляется что-то типа шнурков. Элемент дизайна такой, длинные верёвки сзади свисают… — неопределённо крутит пальцем рядом со своей шапкой Чонгук. — Аха-ха! — хихикаешь ты. Неуёмная фантазия вскипает, вкладывает в рот бездумные слова: — А зачем снял? Они как поводья у лошади! Ещё на пятки шпоры и иго-го, покатай меня, большой жеребец! Сквозь шум волн слышишь, как у парня сбивается дыхание. Он спотыкается на вязком песке, поворачивается к тебе всем телом. Неожиданно пылкий взгляд проходится по тебе с ног до головы. Ты смотришь в ответ, обезоруженная и недоумевающая. — Что? — Ты только что назвала меня жеребцом. Хочешь на мне покататься? Осознание накатывает как волна: со всего маха, хлёстко, по макушку. Ты поражённо хлопаешь ресницами, пытаясь вдохнуть просолённый воздух. — Боже, я не… Ох, мать моя женщина… — выдыхаешь, краснея всеми видимыми и невидимыми частями тела. — Я не это… имела в виду… БЛЯДЬ… Зажмуриваешься от стыда и машешь руками. Картины одна хлеще другой мелькают вспышками под сомкнутыми веками. Бля-я-я-ядь. Гулкий ржач растекается по округе, и ты вздрагиваешь. Так он шутит? Решаешь одним глазком взглянуть на парня. Занятная картина: Чонгука шатает по песку, того и гляди — рюкзак перевесит, и парень шлёпнется на задницу. Руками он зажимает живот и не смеётся, а воет, сведя брови в одну линию. — Скажи… вы, русские, все такие… странные? — отдышавшись, выдавливает он, пока ты потерянно молчишь, пережидая созданную тобой бурю. Ты расстроенно пожимаешь плечами. — Русские, конечно, все с прибабахом. Но я — с самым большим прибабахом на свете. — Мне нравятся русские… — фыркает навеселившаяся звезда. — Только вот… Что такое блядь и сприбабахом? — А-а-а-а! Умоляю! Не пиши это себе на кофте!..