Об отвратительной погоде, любимых булочках и том, что болеть - плохо.

—Отвратительно, —Юркова поежилась, натягивая ворот куртки выше спрятала ладони в карманах. По спине в такт шагам бил полупустой рюкзак. На руке болтался пакет с купленными, почти что вырванными в самый последний момент из-под носа какой-то мадам булочками. Погода в Москве не радовала. Мерзкая, промозглая, с дующим прямо в лицо ветром, от которого волосы разлетаются в стороны и в глаза, и накрапающим мелким дождиком, который таковым и не назвать. Гадость, а не погода. Марина такую только и ненавидела. Кончик носа уже успел замёрзнуть. В голове красивыми образами всплывали картинки, как она сейчас придёт домой, в тёплую уютную квартирку, заварит любимого чая и скользнёт под одеяло дожидаться возвращающуюся с учёбы Иру. Мимо пролетевшая женщина под сорок зарядила пакетом по бедру Юрковой. С губ рвались ругательства, но девушка проглотила их, сжав зубы, и поспешила перейти дорогу на зелёный. Целлофан шуршал при каждом шаге. На холодный кончик носа упала крупная капля воды. Вторая, третья. Через несколько минут мелкая морось сменилась полноценным ливнем. Марина шмыгнула носом. Чёртова погода. До дома оставалось ещё немного, но пока она петляла по пошедшей мелкой паутинкой трещин бетонке, дождь вымочил её полностью. Стоило войти в подъезд, как она спугнула какого-то мелкого пса, которого снова пустила в подъезд старая бабка, живущая на два этажа ниже них. Сколько бы они не возмущались по этому поводу, бабка всё так же делала что хотела. Лифт в доме не работал вот уже третий месяц, чинить его, по всей видимости, никто не собирался, приходилось на пятый этаж подниматься пешком. Ключи звенели в руке. Пальцы не слушалась, открыть дверь получилось только со второй попытки. Марина скользнула внутрь квартиры, закрывая дверь на верхний замок, и поспешила скинуть обувь. Ступни замёрзли, синие носки в белую полосочку и вовсе промокли в пальцах и неприятно липли к коже, ни капли не грея. Куртка была мокрая насквозь, как и джинсы. Девушка скинула рюкзак и пакет у стены, на ходу расстёгивая замок верхней одежды. Куртка оказывается на крючке для одежды. Носки и вся мокрая одежда - в стирке, её место занимает домашняя тёплая кофта, а пакет, шелестя целлофаном, рухнул на клеёнчатую поверхность скатерти стола. Марина шипит, дотрагиваясь до холодных батарей и падает на стул, щёлкнув чайник. Включать отопление в квартирах никто не собирался в ближайшее время, а тёплые халаты и одеяло грели мало, чай спасал лишь на время. Щелчок вывел из дрёмы. Заснула. Марина трёт щёки холодными пальцами, дрожит, ежится. Бросает в чашку заварку и заливает кипятком. Горячая керамика обжигает подушечки пальцев, стоит только к ней прикоснуться. Отдельная степень мазохизма, но до чего же приятная, когда в квартире не больше 16 градусов. Юркова спешит укутаться в покрывало, устроившись на диване. Выпускать чашку из рук так не хочется, но, если она прольёт хоть немного чая на обивку - Ира четвертует её. На часах было без пятнадцати пять. Скоро должна было вернуться Ира. Глаза вновь слипались. Бессонные ночи не прошли для неё даром. Марина повела плечами медленно моргнула. Нет-нет-нет, она должна дождаться Иру, встать, помочь ей. Длинный зевок прервал все мысли, Марина зажмурилась, зевая. ...—Меня не было всего ничего, а она уже умудрилась простыть, —сквозь дрёму доносилось тихое недовольное ворчание. Марина поднялась, чтобы помочь Ире – уж её-то голос она узнает всегда и в любой интонации – но её прижали к обивке. —Лежи, горе луковое, тебе вставать нельзя. —Почему? —Ты ещё и спрашиваешь! —поморщилась Петроченко. Марина смаргивает мутную сонную пелену с глаз и ежится от бросаемого на неё взгляда. —Ты что, под дождь попала? Я же просила тебя взять зонт. Юркова втянула голову в плечи. —Я забыла, —тянет она. Ира округляет глаза и отворачивается, копошась в аптечке. Из-за спины плохо видно, что она ищет. —Держи, —Петроченко протягивает ей градусник, —Может быть ты чего-то хочешь? Марина ведёт плечом – градусник оказывается холодный и от контраста с тёплой кожей по всему телу бегут мурашки. Телефон, включившийся так невовремя, показывает полшестого. Чай уже успел остыть и был абсолютно безвкусным. —Хочу горячий чай, —медленно говорит она. —И булочку хочу. Ира моргает. —Хорошо, я заварю тебе чай и принесу булочку. Тебе с маком или с корицей? —она поднимается с края дивана, на который успела присесть. Юркова мельком отмечает, что та даже не переоделась в домашнее. —Ни ту, ни ту. —А? —Хочу булочку, но не ту булочку, —повторяет Марина. —Я хочу рогалик. Иди ко мне, мой милый рогалик, —протягивает руку, обнимая девушку за бедро, а второй удерживая градусник. Устоять на ногах, когда тебя тянут на себя и сам ты уже устал от долго хождения – тяжело. Ира с писком приземляется на Юркову, стараясь не придавить и не ударить её ненароком, но девушка лишь теснее прижимает её к себе. —Марина, отпусти, —вяло просит Ира, —Мне чай тебе ещё заваривать. —Не хочу. —Ты болеешь. —Вот именно, исполни маленькую просьбу больной, полежи со мной. Петроченко закашлялась. —Если я заболею... —тянет она. —Это будет на моей совести. Я знаю, —улыбается Юркова. Ира вздыхает и утыкается носом в её распущенные влажные волосы. Вредничать и ворчать дальше почему-то не хотелось.