Тоже так считаешь?

Посмотрите, это мой мир. В нем есть двенадцать машинок выставленных по размеру, от маленькой к самой большой. Семь книг, сложенных по порядку, от толстой к самой тоненькой. И девятнадцать карандашей выложенных по цвету, от самого тёмного к светлому. Видите, какая игра цвета и соотношение размеров? Идеально. Я не хочу ничего менять, меня всё устраивает. Но кого-то постоянно тянет что-то «улучшить». Они приходят и перекладывают с места на место книги, сваливают карандаши в неразборчивую кучу, путают машинки. Приходиться постоянно возвращать всё обратно. Это происходит постоянно, понимаете? Кто-то постоянно пытается нарушить порядок в моем мире. Кого-то вечно тянет лапать мои машинки, карандаши и книги. Особо одаренным приходит в голову вытаскивать меня из моего мира в какой-то жуткий хаос, неразбериху и парад всеобщего безумия. Не представляете, как это бесит. Приходиться приспосабливаться и мириться с тем, что я живу во вселенной населенной недоумками. Меня никогда не покидало ощущение, что все люди вокруг слепые и глухие. Они толи не хотят, толи, правда, не видят, чем я занимаюсь. Мои карандаши лежат уже практически идеально. Синий, бирюзовый, голубой. Появляется моя мать и выдергивает один карандаш. На белом листе появляются какие-то линии. — Давай порисуем? Женщина, в какое из мест вашего организма вы засунули глаза и мозг? Она не видит, чем я занят? Она слепая, или слишком тупая для этого? Или два в одном? Знал бы хоть кто-нибудь, как она меня бесит. Иногда хочется выцарапать ей глаза. Отец ничем не лучше. Он тоже умом не блещет. Машинки стоят в идеальной последовательности. Ещё четыре штуки и готово. Девять, десять, одиннадцать… Отец сметает их рукой, и они катятся в разные стороны. — Будем играть? Он берет одну из машинок и начинает возить по полу. Это он так играет. Пускай купит себе свои машинки и делает с ними всё, что угодно. А мои, пожалуйста, не используйте для своих даунских развлечений. Он не унимается и садит меня на диван. Включает телевизор и даёт в руки джойстик. — Видишь на экране машинки? Будем ездить наперегонки. У тебя, дядя, какая-то мания. То, что тебе хочется делать с машинками, твоя личная проблема. Меня в неё попрошу не вытягивать. Я встаю и иду убирать последствия отцовского погрома. Первая машинка темно-синяя, потом серая. Почему отец так смотрит? У него явно какой-то нездоровый интерес к машинкам. Красная, теперь чёрная с белой полосой, потом серебристая… Отец отворачивается к телевизору: — Твою мать… Правильно, лучше позови мать. Вы с ней видимо с какой-то общей планеты объединяющего вас безумия. Недавно мать купила мне голубой паровоз с бегающими белыми глазами. Я примерял его ко всему: книгам, карандашами, машинками. Он не подошёл, потому что не вписывается в мой мир. У него неподходящая форма, размер и цвет, значит, он мне не нужен, так что я выбросил его в мусор. Сегодня мать дала мне красную звезду, которая крепится присосками к двери и стеклу. Но она мне тоже не подходит. Я вернулся обратно всё перечитывать, вдруг кто-то что-то изменил. Они так вечно делают. Десять, одиннадцать, двенадцать. Все машинки на месте. Теперь книги. Один, два, три… Мать зачем-то ведёт меня к окну на балконе. — Видишь, — это мир. — Она садит меня на подоконник. — Посмотри, какой он большой. Сколько в нем всего… Она, что совсем дура? Не понимает, что мне всё это не нужно. Если я поставлю эти здания друг на друга и сложу деревья по размеру, они не влезут в мой мир и разрушат его. Нет. Не хочу идти на улицу. Не пойду! Люблю, когда издаваемые людьми звуки где-то далеко, и я их не слышу. Мне нравится тишина, но её нарушает вскрик и «Блин! » голосом матери. Потом подключается отец: — Ты можешь не бросать это по всей квартире? Кто-то может наступить и ему будет боль… Она сломала мою пирамиду из кубиков! Вот что случилось. Я подбежал к ней, но здесь ни следа от пирамиды. Кубика на кубике не оставили. — Ты слышал? Не бросай… Десять кубиков в первом ряду, потом второй. Почти готово. Неимоверно тупые существа. Неужели так трудно смотреть куда идете? Не хотите натыкаться на пирамиды, не ходите там, где я их строю. Это не так сложно понять. Мать опять вытащила самую большую из моих семи книг, села с ней в кресло и посадила меня рядом. — Император произнес: «Вы все, получив семя, через год должны были вернуться с результатами своих трудов во дворец. Но никто из вас не знал, что… — что-то в этом роде она несёт не переставая. Интересно прям зашибись. Хоть бы посоветовала, чем заняться, ожидая окончания её бессмысленной несвязной болтовни. Стоп. Точно, как я раньше не заметил? Один, два, три, четыре, пять… Пятьдесят шесть букв в строчке, а строчек? Сейчас. Раз, два, три… Что она делает?! Она захлопнула книгу! — Что такое? Я закончила, ты что, не слушал? Какая же она тупая. Как она может закончить, если я нет? Она что, не понимает, что я считаю? Она смотрит на ту же страницу и не видит чисел? Ума у неё, конечно, палата. Вот эта страница. Пятьдесят шесть букв в одной строчке, всего строчек тридцать две, а вместе это сколько? Тридцать два и тридцать два, плюс тридцать два… Мало кто может также как и я. Вот, сколько людей может слёту посчитать, сколько будет пятьдесят шесть умножить на тридцать два? Мать точно не может. Она, наверное, даже не знает, сколько букв в строчке. С кем я живу?.. Всякие бараны, чтобы уснуть, считают себе подобных. Я вычисляю вероятность выбрать с первого раза один из десяти красных карандашей среди двухсот чёрных. Мои расчёты нарушает стук двери, мать кричит: — Одиннадцать вечера! Давно она устроилась работать говорящими часами? И вообще, они задолбали орать по вечерам. Шум сбивает меня со счета. — Неужели, вы вспомнили, что я существую. Он умер, да? Этот остроумный вывод сделала моя старшая сестра. Как-то я пытался пересчитать количество кусков металла которые она носит на своем лице, шее и руках, но не смог долго смотреть на это убожество. — Заткнись! — рявкнул отец. Когда он успел присоединиться к этому театру безумия? — Ты где шлялась? Сестра ушла к себе со словами: — Я заткнулась. Спасибо, а то задолбали своими криками. Теперь можно спокойно продолжать. Двести чёрных по отношению к десяти… Мне когда-то пришла идея делать разноцветными карандашами отметки на стене, когда я слышу, как собачатся мать с отцом. Но я не стал, потому что не хочу портить свои карандаши. — Он не виноват, что таким… — резкий стук двери заглушил её слова. Отец входит в мою комнату. Что он делает?! Нет! У меня с рук выпадает зелёный карандаш. Он тащит меня за собой и хлопает железной дверью, потом ещё одной. Я не хочу! Не хочу! — Смотри. Дети играют на площадке. — Отец машет руками в разные стороны. — Это — велосипед. Вон там пацаны играют в футбол. Мне плевать! Плевать! Придурок. Я не хочу на это смотреть! Мне не нужен твой дурацкий мир, у меня есть свой! То, чем заниматься все эти люди, мне неинтересно. Здесь вообще нет ничего интересного. Хотя, стойте, есть. Согласен, в этом мире тоже есть что-то полезное. Камни. Их так много, и все разных размеров. Этот самый большой, он впереди. За ним тот, что немного меньше, теперь ещё один. Отец, обращаясь к какой-то невидимой суке, тихо говорит: — Бесполезно… Наконец-то я вернулся. Нельзя же так делать, дебил. Эти камни не стоят того, чтобы вылезать в эту дыру. Меня устраивает то, что у меня уже есть. Нужно проверить, вдруг что-то изменилось, пока меня не было. Двенадцать машинок, семь книг… всё на месте. Мне нравится, когда никто ко мне не пристает и ничего вокруг не меняется. Но иногда кое-какие изменения могут меня порадовать. Например, исчезновение моего отца, которого я последний раз видел семнадцать дней назад. Моя сестра, стоя на кухне, кричит так громко, что я отчётливо слышу её голос: — Ты понимаешь, что это бесполезно?! Тот же вопрос. Мне кажется, что наша мать глухая, поэтому говорить с ней бесполезно. — Он никогда не изменится, понимаешь, никогда! — Я не могу его бросить, — каким-то странным голосом отвечает мать. — Он мой сын! — Он идиот! — сестра хлопает дверью. Мать уже стоит в моей комнате. Что ей нужно? Зачем она пришла? Засунуть пальцы в мои волосы и прикоснуться ко лбу слюнявыми губами. Гениально. — Все будет хорошо. Я помогу тебе. Помогу, мой родной… Ну, помогай, тебе никто не мешает. Я как раз не закончил выставлять машинки. Четыре я уже поставил, осталось восемь. Ты будешь что-то делать? С каждым днём меня просто поражает гениальность этой женщины. Она хочет мне помочь, но при этом стоит и ничего не делает. Тогда хотя-бы перестань мешать и уйди. Меня бесит одно твое существование. Строить большую пирамиду не трудно. Сначала нужно выложить квадрат из кубиков двадцать на двадцать. Потом выстраивать на нем такие же квадраты, но пошагово уменьшать их на один кубик. Я строю уже четвёртый ярус семнадцать на семнадцать. Рядом появляется чья-то тень. — Я тебя ненавижу. Это моя сестра. Один, два, три, четыре… девять. Осталось поставить ещё девять кубиков и четвёртый ярус готов. — Я хочу, чтобы ты сдох! Шесть, семь… Ну вот. Она стала прямо перед нужным кубиком. Я же не могу заменить его жёлтым, мне нужен красный. За ним нужно тянуться через её ноги. Достал, теперь жёлтый. Она ушла как всегда вовремя. Не могла уйти раньше, перед тем как я полез за красным кубиком? Она что ли вообще не понимает, чем я здесь занимаюсь? Будто не видно. Здесь и ёжику понятно. Красный кубик, потом жёлтый, красный, жёлтый… Мать заходит ко мне в комнату, опирается на стену и закрывает рот рукой. Она издаёт странные звуки. Это плач? Определённо. Он бывает, когда мне больно. Зачем она плачет, если мне не больно? От её тупости иногда хочется биться головой об стену. Она зовёт меня, ещё раз, и ещё. Тебе надо ты и подходи. Только осторожно, я только что достроил башню, не задень её. Всегда что-то портишь. Хоть бы раз помогла. Приходит, стоит, плачет и ничего не делает. Будто не видит, что мне нужно помочь. Мать выбегает из ванной и врывается в комнату сестры: — Что это такое?! — Просто задолбало всё, понимаешь? Ты и этот придурок. Задолбали! Мое мнение хоть кого-то в этом дурдоме интересует? Вы вообще помните, что я тоже здесь живу? Вы меня тоже задолбали. Я не могу сосредоточиться на цифрах, вы меня вечно сбиваете. Мне постоянно приходиться считать заново. Один, два, три, четыре, и тут ваши дурацкие крики. Мне нужно считать снова, снова и снова. Но это, вижу, никого не волнует. Вокруг опять этот неправильный хаотичный мир, а дрожащий женский голос повторяет: — Она умерла, понимаешь, умерла. Ты хоть что-то чувствуешь? Хоть что-то?.. И опять плачет. Уже надоела. Мне не больно, хватит плакать. Когда мне будет больно, тогда мы будем плакать вместе. А сейчас мне не больно, так что, пожалуйста, заткнись. Странное какое-то место и событие. Яма, гроб, люди в чёрной одежде, цветы, корзины. Что на этот раз за праздник? Раз, два, три, четыре. Возле гроба стоит четыре свечи в стеклянных разноцветных банках. Синяя, зелёная и две красных. Они стоят как-то криво. Почему этого не заметил организатор этого сборища? Куда он вообще смотрел? Я подхожу и выставляю их в ровный ряд. Мне нравятся эти свечки. Я возьму их с собой и добавлю в свой мир. У меня будет двенадцать машинок, семь книг, девятнадцать карандашей и четыре могильных свечки. С ними мой мир станет куда богаче, больше, ярче и светлее.