Шёпот твоего огня

Много лет назад Лань Ван Цзи видел лишь то, что постепенно всё склоняется к тому, что его, уже возлюбленного на тот момент Вэй У Сяня невозможно будет спасти, вытащить из злого рока событий и спрятать от жестокой кармы последствий. Когда еще во время Аннигиляции Солнца Ван Цзи, ведомый лишь собственными убеждениями о том, что Путь Тьмы, избранный Вэй Ином, заведет его лишь в пропасть, в ответ на что пытался вытащить его из глубокой бездны, постепенно разрастающейся в сердце Вэй У Сяня, и лишь один это видел постепенно понимал, что будучи уничтоженным смертью семейства Цзян и падением в недра горы лишь во тьме мог укрыть свою боль. Видел, потому что был зрячим среди слепых, в том числе и среди самого Вэй Ина и Цзян Чэна, которые помешались на жестоком истреблении клана Вэнь. Однако в силу особенностей характера, Ван Цзи никак не удалось бы добиться желаемого, и всё, что ему оставалось, это преследовать Вэй У Сяня и быть рядом, постоянно напоминая ему о том, чем он постепенно становится. Последний же воспринимал эти нравоучения в штыки, а устав возражать вскипал гневом, из-за чего в яростной битве сходились не только их убеждения, но и тела. Ван Цзи первый нарушил личное пространство Вэй Ина, схватив того за руку и довольно крепко сжав, на что Вэй У Сянь оскалился и звонко отбил его сжавшиеся вокруг собственного запястья пальцы, после чего не взирая на кучки блуждающих между ними мертвецов они до того вскипели, что вцепились друг в друга, почти разрывая воротники и даже хватались за волосы, потому что те постоянно развевались нестихаемым ветром и по несчастливой случайности задевали лицо оппонента. — Да кто ты такой?! — кричал Вэй Ин, и злые огоньки в его глазах мерцали темно-красным светом. — Какое право ты имеешь указывать мне и наставлять меня, когда сам не пережил и половины того, что выпало на мою участь, и вовсе не тебя едва живого скинули в недра проклятой горы! Почему, ты думаешь, я избрал этот путь, а? Потому что ничего другого просто не оставалось! Давай, скажи мне, как без силы тьмы я смогу защитить то, что мне дорого, и победить тех, кто в стократ хуже меня самого, и использует методы до того бесчеловечные, что мои ожившие мертвецы просто тьфу! Он яростно расплевался вокруг себя, после чего указал рукой в сторону шествующих лютых мертвецов. — Посмотри, Лань Чжань, посмотри! Мертвые принимают бой, и это дает шанс живым оставаться в таком состоянии даже не чуточку, а намного дольше! Ну чем я перед тобой завинил, чем?! Да, я раскапываю могилы, да, я вынуждаю их тела сражаться за меня, но что в этом плохого? Без меня утратившие свой прежний статус великие семьи никогда бы не выиграли, даже бы не продвинулись туда, куда уже ушел я! Они бы пали достойной смертью мучеников, и на этом их противостояние бы закончилось. — Вэй Ин!.. — голос Ван Цзи не смог пробиться сквозь купол изрыгаемой Вэй У Сянем правды, и он сам не знал, что может сказать, и посмеет ли сказать вообще. «Ну почему ценой именно твоей души должна быть выиграна эта война!» — Замолчи, закрой свой рот! — еще более низким голосом прорычал Старейшина И Лин. — Ты мне друг или враг?! Лань Чжань замер. Пот, смешавшись с кровью, медленной тягучей каплей стек с его виска, глаза до невероятного стали большими. Мужчина крепко сжал губы, из-за чего они неестественно, как для его обычно безупречного поведения задрожали, а цветовая гамма чередовала себя от обескровленных до пурпурно-алых. Лань Ван Цзи смотрел на знакомое лицо и всеми силами пытался удержать себя в рамках своей обычной холодности. Он уже тогда его любил, причем любил так сильно, что внутренне перестал это отрицать, как делал это раньше. Вэй Ин, которому и веселье, и мрачность творили с его лицом лишь неописуемо прекрасные вещи, и даже когда он кричал, плакал или стенал вокруг него разгоралась завлекающая, очаровательная мистика из-за которой от него невозможно было отвести глаза. Все восхищались им, все боялись его, но лишь Второй Нефрит находил это его состояние убийственно ужасным, потому что видел, что на самом деле скрывается за этой красотой. Тот Вэй Ин, которого он знал и которым полюбил всеми силами пытался найти причину для смеха, а когда видел плачущее лицо то стремился немедленно исправить это. И вот сейчас, когда бывали минуты и плакал он сам никто не мог заставить его улыбаться и забыть свои печали. Всё, что он делал для других не возвращалось ему благими делами, никто не мог увидеть ту ужасающую пропасть, что разрасталась у него на груди, и насколько он был в ней одинок и предоставлен на растерзание тем силам, которых по своей же воле впустил в свое сердце. Никто не видел, но только не Лань Ван Цзи. Он преследовал Вэй У Сяня, делая вид, что следует за ним на поля сражений, бранил его, кричал, дрался с ним и всячески пытался донести в его дырявый котел, который именовался головой, что же он делает, в какое безумие себя заключил! Никто никогда не смел бранить Вэй У Сяня так, как это делал Лань Ван Цзи, и никто никогда не осмелился бы поднять на него меч. А Лань Чжань смел, причем так сильно, что лицо его то бледнело, то зеленело во время этих боев. Они кричали друг на друга, дрались и расходились лишь затем, чтобы восполнить силы, а после очередной бойни снова сойтись в ссоре. Казалось, что они никак не могут дать понять друг другу что-то важное, но если Вэй У Сянь желал, чтобы его оставили в покое, то Лань Ван Цзи, который во время обучения с ним в Гу Су стремился к тому же не давал ему спуску, часто мелькал перед глазами, не давая о себе забыть, будто в одночасье стал отражением того Вэй Ина, который годами ранее не давал спокойно дышать ему самому. Его любовь к Вэй Ину была таковой, что боль, скапливающаяся в душе последнего сильнее всего ранила именно Нефрита, ведь он чувствовал её, но ничего не мог сделать, потому что Вэй У Сянь уже был на той стадии своего разрушения, что во многих видел лишь врагов, ближе всего подпуская к себе лишь свою шицзе. Мучаясь постоянными сомнениями и противоречиями Лань Чжань не находил себе места, не мог успокоится и уже не мог остановится. Его дыхание сдавливало грудь, если глаза не видели Вэй У Сяня, а во время их общей перебранки иссушенное криками горло благоговейно и милосердно не позволяло потерять голос. Лань Чжань уже плохо осознавал, что доходя до точки кипения хватал Вэй Ина за руки или локти, а с какой отчаянной преданностью смотрел ему в глаза! Этот взгляд был откровенен и обнажен, и сумей прочитать его и правильно понять, еще и правильно на него ответить, — и этот мужчина твой. Больше всего на свете Лань Чжань хотел спрятать свою любовь от этой сокрушающей сердце и душу боли, но не мог, у него не было на это никаких прав, как и права на то, чтобы признаться в своих чувствах. За исключением шицзе лишь он один видел то, как Вэй Ин собственными руками умерщвляет собственную душу, но в отличие от всех был единственным, кто открыто и громко мог сказать об этом прямо в лицо. «Ты ведь должен понимать, — в тягостном мучении думал Ван Цзи, с силой сжимая челюсть, — ну почему же ты не понимаешь?! Всё, что я хочу до тебя донести, так это не то, прав ты или неправ, а то, что эта война сжирает твою душу, и ты меняешься столь стремительно, что забываешь самого себя. Почему ты один должен приносить себя в жертву, при этом все сильнее абстрагируясь ото всех, замыкаясь в этом зловонном одиночестве… Вот же он я, рядом, и я кричу тебе не потому что зол, или ты в чем-то провинился, а потому что ты не слышишь меня!» Однако на вопрос «Ты мне друг или враг?» Ван Цзи ничего не ответил и молча отвернулся, продолжая усмирять особенно буйных мертвецов игрой на гуцине. Вэй У Сянь тоже словно отрезвился и тут же переключил свое внимание на не вовремя потерянный контроль. Солнце как раз садилось, и хоть день был довольно светлым, но расплывшееся на земле кровавое море делало этот закат огненно-красным, и небо отражало в себе эту кровь, наполняясь багряным цветом… Вэй У Сянь не имел собственного шатра, он либо ночевал где-то глубоко в лесу, либо же желая поспать на мягком просто занимал любой попавшийся на глаза, наперед зная, что никто не посмеет потревожить его или прогнать прочь. Ван Цзи тоже не имел шатра, и пользовался гостеприимством других адептов, но сегодня, проследив глазами за движениями Вэй Ина, молча последовал за ним, войдя в обширный шатер, внутри которого находилось много полезных вещей, в том числе спальное место с бархатными одеялами и маленькими подушками, а также низкий столик, на котором громоздились чистые белые полотенца. В углу стоял таз с горячей водой, на поверхности которой плавали крошечные головки роз. — О, как удачно, — улыбнулся Вэй Ин, умываясь над исходящим паром тазом. — Какого… Увидев, что Ван Цзи вошёл вслед за ним в шатер, Вэй Ин удивился, но тем не менее выражение его лица вновь сменилось привычным безразличием. — Я хочу поспать до полуночи, — укладываясь на мягкие подушки, Вэй У Сянь сделал довольное лицо от мягкой бархатной поверхности, — не будешь ли ты любезен, Лань Чжань, растолкать меня после полуночи. Я хочу уединится в одном из лесных кладбищ. По лицу Лань Чжаня невозможно было понять, насколько его душа преисполнилась покоем, пока он смотрел как растянувшись словно ленивый кот Вэй У Сянь, не скрываясь, зевал и вел себя свободно и вальяжно, точно так же, как когда-то в Гу Су. — Зачем? — было спросил Ван Цзи, запоздало подумав, что это глупый вопрос. — Там еще остались нетронутые могилы, — как ни в чем не бывало ответил Вэй Ин. — Должен же кто-то ими заняться. Ван Цзи, положив гуцинь на стол и сняв верхние одежды посмотрел на ищущего удобное положение для сна Вэй У Сяня, и тихо произнес: — Вэй Ин… — Ой, всё, — повернувшись к нему спиной, мужчина недовольно буркнул: — Ты весь день мне мозг ложечкой ковыряешь. Могу я хотя бы вне битвы спокойно предаться отдыху?! А любые твои замечания подождут до утра, или лучше вообще растворятся в ночи. Я так устал… Сказав это он обнял руками подушку, скомкал ногами одно из одеял, оплетаясь вокруг него как плющ и почти сразу же сладко засопел, по привычке распахнув губы. Ван Цзи же оставалось молча опустить глаза в пол. Его неспособность донести свои мысли до Вэй Ина казалась проклятием, ведь за годы в Гу Су он привык, что многие понимают его если не с полуслова, то хотя бы с одной фразы, но вот в случае с Вэй У Сянем короткие стежки, прошитые словами в полотне его разума не работали и это сильно смущало и озадачивало адепта Ордена Гу Су Лань. Он никак не мог сказать Вэй Ину чего на самом деле хочет и что видит, поэтому гнев, кипящий между ними был весьма ожидаемой реакцией. Один не мог ясно дать понять, чего хочет, а другой воспринимал любые слова этого человека как осуждение или вежливую брань. Однако несмотря на все их распри, эти двое довольно быстро сгруппировались, и во время сражений не отходили друг от друга, удачно ведя битвы и отбивая атаки. Ван Цзи был похож на пастуха, стерегущего стадо во главе которого стоял черный матерный баран, до зубового скрежета упираясь рогами и клокоча «праведным» гневом. Почувствовав усталость, Ван Цзи медленно склонился над тазом с водой, который недавно использовал Вэй Ин и, не долго раздумывая, погрузил руки в воду, стараясь плескать её как можно тише и умылся, чувствуя легкий запах исходящий от головок маленьких роз. Вполне возможно, что в таз добавили розовой воды, почему она так сильно и благоухала, но это было неважно. Вытершись полотенцем, взятым со стола, Ван Цзи сделал пару шагов внутри шатра и внезапно прислушался. Ровное сопение, доносящееся с горы подушек, неожиданно теплой волной прошлось по его слуховым ощущениям, наполнив сердце приятной теплотой. Тихий и мирный Вэй У Сянь был похож на свернувшегося в клубочек котенка, лениво зевающего внешним распрям. Лицо Ван Цзи будто бы посветлело, жемчужный свет улавливался в сиянии его глаз. Вытащив из белой ткани свой гуцинь, он положил его на стол, легко пройдясь пальцами по струнам. Он не желал будить Вэй Ина, но и мелодия, которую он хотел сыграть, не была похожа на Песнь Очищения, которая была способна усмирить мятежное сердце. Но Ван Цзи не был бы собой, если бы легко пробежавшись пальцами по струнам не заставил их звучать приглушенным мирным потоком слабой мелодии, что спустя минуту обратилась в тихое движение водопада на горе Дафань. Сила воды издавна была известна как самая мягкая, но и самая стихийная сила, однако сейчас, тот «водопад», который воспроизводил Лань Чжань, по ощущением напоминал омывающие тело теплые волны, а создаваемая движениями воды пена мягко ласкала кожу, десятки мелких пузырей, на мгновение задерживаясь на её поверхности, тут же лопались, и это создавало непревзойдённый эффект мурашек, с той лишь разницей, что они хоть и не были сухими, но как будто были острее, то есть чувствовались сильнее и ярче. Играя на гуцине Лань Чжань то и дело присматривался к поведению Вэй Ина. Тот, повернувшись на спину, легко заулыбался, с уголка губ потекла тонкая нить слюни. Он выглядел так расслабленно и беззаботно, что сложно было поверить, что несколько часов назад он словно умалишенный разносился свирепой бранью над умытой кровью земле того адского побоища, что устроили его лютые мертвецы. Сейчас же он был похож на самого обычного человека с его маленькими радостями, одной из которых был безмятежный сон. Лань Ван Цзи смотрел в это лицо и понимал, что оно прекрасно настолько же, насколько печальным был его владелец. Но он не мог утешить это лицо, не мог приласкать эту кожу, не мог омыть её дождем из поцелуев. Он не мог даже смотреть вот так, если Вэй Ин не был без сознания или же не спал. Руки Лань Ван Цзи были связаны, его собственные чувства стали тяжелой цепью, вес которой он не мог ни с кем разделить, и сказать тоже не мог. Храня эту любовь глубоко в сердце он позволял ей буйно цвести, отравляя свой покой, но увы это было одно из тех испытаний, которые он не мог победить. Да, его способности поражали, и он никогда не проигрывал. Лишь существование Вэй У Сяня дало понять, что он вовсе не безгрешен, и не так уж бесподобен. Его грех, его самая сильная страсть и самая прекрасная музыка были лишь этим человеком. Из-за того, каким стал Вэй Ин, Лань Чжань уже не имел над ним ни малейшего превосходства, ведь тот считал его врагом, желающим отдать под суд в Гу Су, а потому не доверял. Это ранило искренние побуждения Лань Чжаня, но даже не смотря на сильное чувство обиды и стыда за собственные мысли он уже не мог отступить. Словно тень он шествовал за ним, невидимой тоской, будто шлейфом, опоясываясь взглядом вокруг его души и тела… Сыграв на гуцине еще минут десять Лань Чжань мягко прекратил мелодию, однако эхо содрогающихся струн продолжило блуждать внутри шатра. Поднявшись и сделав несколько шагов он опустился рядом с мирно спящим Вэй У Сянем и внимательно посмотрел на его лицо. То хоть и было бледным, но легкий румянец все равно проступал, тонкие алые губы неприлично блестели, а ниточка слюны, скатывающая с уголка губ тут же была уничтожена легким движением рукава Ван Цзи, что почти невесомо коснувшись стер её, не оставив на коже ни единого покраснения. Вэй Ин обнимал рукой край скатанного в валик одеяла, другой же его конец покоился между его ног. К слову, он так и не снял своей мантии, очевидно поленившись при пробуждении вновь одеваться, но сейчас полы и воротник разошлись, и если бы не штаны, вид оголенных ног должно быть шокировал бы многих, в том числе и… — Ван Цзи… — слабо пробормотал Вэй У Сянь и улыбка тут же исчезла с его лица. — Не брань меня на чем земля стоит, пощади… я уже почти собрал свои кишки, дай мне засунуть их обратно, и я покажу тебе. Боялся я тебя! Последнее он уже выкрикнул, лягнув ногой, но ни во что не попав сразу же успокоился и теперь повернулся на другой бок, лицом к Лань Чжаню. Тот, подперев ладонью щеку, едва склонил голову, думая о чем-то своем. Губы Вэй У Сяня снова стали мокрыми, очередной водопад слюней хлынул с уголка рта, но Ван Цзи не спешил соблюдать чистоту. Он, будто набравшись храбрости, медленно протянул прямые пальцы к лицу Вэй Ина, едва коснулся кончиками волос, затем глаз, носа. Вэй Ин поморщился. Ему, наверное, было щекотно и он нахмурил брови, но при этом надул губы и, очевидно подумав о чем-то хорошем, снова расплылся в улыбке. Пальцы Ван Цзи тем временем были в миллиметре от его губ. Едва ощутимо коснувшись указательным нижней губы он провел черту и отнял пальцы, чувствуя на них скользкую влагу. Поднеся руку уже к своему лицу он чуть-чуть распахнул собственные губы и прикоснулся к ним пальцами, опять же проведя черту. Он внезапно задрожал и сжал губы в тонкую ниточку, но затем с довольно очевидной яростью обнажил зубы, челюсть при этом была плотно сжата. — Сурово… — снова пробормотал Вэй У Сянь, и к Ван Цзи наконец-то вернулась способность ясно мыслить. Он только сейчас понял, что игра гуциня позитивно сказывается на состоянии Вэй Ина, но… начал-то он играть явно с другим намерением, то есть и с этим тоже, но на первом месте было что-то еще, что-то другое. Вэй У Сянь тем временем облизал розовым языком свои губы, Ван Цзи стрельнул глазами на это движение и будто бы немного расслабился в лице. Во всяком случае из агрессивного он теперь выглядел потерянным, и сидя на коленях рядом со спящим Вэй У Сянем испытывал муки сравнимые лишь с муками любви. Кто станет так крепко засыпать рядом с человеком, который питает к нему особые чувства? Только такой дурак как Вэй Ин, не видящий дальше собственных убеждений. — Дурак, — вторя собственным мыслям, тихо произнес Ван Цзи. — Но почему ты не можешь быть только моим дураком?.. Очередной порыв связать, усыпить и тайно под покровом ночи вывезти в Гу Су с каждой такой битвой становился лишь сильнее, но сейчас, чувствуя на себе это интимное уединение и успокаивающее бездействие разума и тела Ван Цзи склонился над лицом Вэй У Сяня, закрыл глаза и легко коснулся его губ своими, всего ничего сжав свои губы на его нижней губе. Другой порыв, нашёптывающий ему ощутимо потянуть за эту губу был тут же подавлен железной выдержкой Лань Чжаня, но тем не менее уступив собственной слабости он провел по нижней губе Вэй Ина своим языком, от которого, будь в шатре чуть холоднее, точно бы исходил пар. Когда Вэй У Сянь проснулся на дворе давно уже забрюзжал рассвет, и с довольно глупым после долгого сна лицом и распатланной головой он в удивлении повернулся на читающий какой-то манускрипт Лань Чжаня и звонко воскликнул: — Лань Чжань, я же просил разбудить меня в полночь, ну как ты мог! Ван Цзи, с беспристрастным лицом читая столбики иероглифов, не удостоил его взглядом. — Ты спал так крепко, что даже храпел. Я не выдержал шума и вышел патрулировать, а когда закончил на улице уже была видна утренняя заря. — Храпел? — удивление на лице Вэй У Сяня было до того смешным и наивным, что все же подняв на него взгляд Ван Цзи едва ли не впервые в жизни почувствовал порыв прыснуть со смеху. — Да я же обычно так много не сплю, вернее в последнее время мне сна нужно было часа два-три. О, я все понял. Очевидно, мое тело, чувствуя твое присутствие решило, что оно снова в Гу Су, вот я и вырубился по привычке. — Чтобы позлить меня поздним пробуждением? — Ага, — с ребяческой улыбкой быстро выпалил Вэй Ин и тут же одёрнул себя. — А ты откуда знаешь? — Во сне ты постанывал, что Холодный источник нужно было назвать Голубым, — как ни в чем не бывало сказал Ван Цзи, и неожиданно для себя Вэй Ин отчего-то залился густой краской. — Что-что я там бормотал? Лань Чжань, а ты не пальцем деланный, да? Подшутить надо мной решил? Это было верным умозаключением, вот только шутил Ван Цзи с беспристрастным лицом, поэтому уличить его в шалости было почти невозможно, но Вэй Ин залился таким громким смехом, что откинувшись на подушки долго не мог прийти в себя, болтая ногами в воздухе и обнимая себя руками. — Лань Чжань, а, Лань Чжань, — мягко позвав его, он перевернулся на живот и подпер обеими ладонями подбородок, чуть склонил голову, смотря на сверкающий, словно белый нефрит, лик Ван Цзи. — Что? — спокойно ответил тот не отнимая лица от манускрипта. — Спасибо, — мягко выпалил Вэй Ин, и Лань Чжань медленно поднял на него свои светлые глаза. — По ощущениям, что я сейчас испытываю, я точно могу сказать, что ты играл мне на гуцине. Спустя минуту повисшего между ними молчания, Лань Чжань спокойно ответил: — Вздор. Я бы не стал играть тебе. — Почему? — обиженно надувшись, сразу же погрустнел Вэй Ин. — Во-первых, многовато-то чести. «Ну, это в стиле Ван Цзи», — подумал Вэй У Сянь, а вслух спросил: — А во-вторых? — Сам же сказал, что терпеть не можешь никакой музыки, кроме своей Чэнь Цин. — Но ведь не все чувства угасают, — снова не взвешивая как следует свои слова, быстро сказал Вэй Ин. Он и подумать не мог, что этой своей фразой мог разворошить пламя, что позднее спалило бы его до пьянящей дрожи внутри. — И потом, я же не со зла. Просто ты всю неделю гудел над ухом о том, как все это неправильно, пока я раскапывал очередную могилу. Ей-богу, хоть бы раз взял в руки лопату и помог бы мне раскапывать драгоценное сокровище. Так нет же, стоишь где-то рядом, словно белый призрак, и нудишь о том о сём. Хотя твои одеяния, пожалуй, стоят своих денег, потому что с какой стороны ты бы не стоял мне всегда подсвечивает и… постой, а почему ты светишься, я даже как-то не подумал об этом. На последней фразе брови Ван Цзи слегка поползли вверх, и он с шумом замотал манускрипт в продолговатую трубочку. Вэй Ин, зачувствовав угрозу, тут же юркнул под одеяло, оставив торчать снаружи лишь руки, что сжимали края. — Лань Чжань, а, Лань Чжань, — снова тихонько позвал он и его лицо приняло обиженный вид. — Ты ведь еще сыграешь мне на гуцине, правда? — Что значит «еще»? — Я не спал так крепко с тех самых пор, как ты сбросил меня со стены и побил, и два дня я не мог встать с постели. — Это ты меня сбросил, — довольно резко поправил его Ван Цзи и встал из-за стола. — И как тебе могло быть больно, если ты упал на меня! — Но ведь я же пытался перевернуть тебя в полете, но ты сам же мне и помешал, — возразил Вэй У Сянь и его голова наконец-то показалась наружу. — Если я когда-нибудь вернусь в Гу Су, я обязательно обличу тайник с припрятанными сосудами «Улыбки Императора», вот так-то. — Ты посмел спрятать алкоголь на территории Ордена?! — было вскипел Лань Чжань, но тут же замерев перепросил: — «Вернусь в Гу Су»? Вэй Ин открыл было рот, но под пристальным взглядом Ван Цзи тут же отвернулся, впившись глазами в мертвую точку. Больше ничего не сказав он молча поднялся, отряхнул свои одежды, разгладил их и направился к выходу из шатра. — За непринужденную праздную беседу… — отодвинув рукой край разделяющей ткани, Вэй Ин не удостоил Ван Цзи своего взгляда. — Я сердечно благодарен. Кто бы мог подумать, что приятное забвение настигнет меня в твоей компании. Увидимся. Последнее он произнес все-таки стрельнув глазами в его сторону и тут же пожалел об этом, потому что сомкнувшись своим взглядом с его почувствовал непонятную для сердца тяжесть и какое-то чувство нарастающей вины, словно он предал и спешил уходить. Ван Цзи же, плотно сомкнув губы, помрачнел и опустил голову. Как раз в этот момент завлекшие небеса пепельно-серые тучи издали громкий грохот и тяжелый ливень дождя, закрыв собой все вокруг, превратил любые звуки в сплошной белый шум. Через несколько недель под такие же раскаты грома Лань Ван Цзи, израненный и избитый выводил Вэй У Сяня из резни в Безночном городе, а еще через два дня в одиночестве оставил его у подножья горы Луань Цзан, чтобы вернувшись в свой Орден принять тридцать три удара от рук своих же собратьев. И даже истекая кровью он ни о чем не жалел и ни в чем не раскаивался, лишь в том, что не остался со своей любовью до самого конца…