Скульптура

Элиза болтает ногами в разноцветных чулочках и насмешливо улыбается; в противовес ее улыбке — серьезный, внимательный и цепкий взгляд темно-синих глаз. Огай знает, что она наблюдает за ним. Огай это знает и поворачивается к ней лицом, улыбаясь. Она фыркает и переводит взгляд в окно. За окном — розово-белый цветочный ад. Цветет сакура в этом году обильно, и Элиза каждый день говорит ему, что хочет погулять. Огай рассматривает ее, подмечает мелкие детали и удовлетворенно прикрывает глаза. Золотые волосы вспыхивают пожаром при солнечном свете, а темно-синие глаза кажутся бездонной глубью океана. Каждая черточка лица Элизы идеальна, а фарфоровая кожа всегда гладка и холодна. Огай чувствует себя Богом, Великим создателем, Творцом. Элиза дергает острыми плечами, и даже в таком простом действии видна ее абсолютная идеальность. Нечеловеческая. — Тебе холодно? — спрашивает ее Мори, и она резко качает головой; это напоминает ему игрушку-болванчика, и он улыбается. Что болванчик, что Элиза — просто игрушки. А игрушки созданы для развлечений. Развлекай меня, Элиза, думает Огай, развлекай. Элиза пронизывает его внимательным взглядом темно-синих глаз. Она знает о его мыслях. Конечно же, знает. Иногда ему кажется, что Элиза знает намного больше, чем показывает. Но это лишь кажется. — Что думаешь насчет Чуи-куна и Дазая-куна? — Мори переводит взгляд обратно на бумаги и не ждет ответа от нее. — Полнейшая глупость. Она все также смотрит в окно, любуясь расцветшими вишнями, садящееся солнце пожаром освещает золотые волосы; она выглядит так, будто является картиной какого-нибудь выдающегося художника, но голос ее — живой, звонкий, хлесткий, и каждое слово словно пощечина. Огай кивает. Да, полнейшая глупость считать, что у него ничего не выйдет. Дазай молодец, справился, хотя можно было бы поаккуратнее. А вот Накахара… Кое за ним проследит и воспитает в правильном ключе. — Что ты думаешь о Чуе-куне? — Мори подписывает договор лёгким движением; стопка важных бумаг возвышается над ним небольшой горой. — Вздорный мальчишка, — она поджимает губы. — Но лучше Дазая! Он прячет улыбку; это почти что комплимент. — Ты правда так думаешь? — Кое его исправит, если что. Элиза поворачивается к нему; она насмешливо улыбается, болтает ногами в разноцветных чулочках, и ему кажется, что она даже настоящая. Что она обычная девочка, не понятно что забывшая в здании Портовой Мафии. Сколько раз Элизу путали с живыми людьми — способными чувствовать и мыслить? Сколько раз он смотрел на нее и думал, как она похожа на человека? Сколько еще людей уверены, что она такая же, как и они? О, Огай не может и пересчитать. Слишком долго и муторно. А у него и так дел полно. Он смотрит на нее, не видя саму ее, и Элиза встречает его не по-детски взрослым взглядом. Она не живая, не может чувствовать. Она просто игрушка, куколка, и когда придет время, когда она ему наскучит, Огай просто выкинет ее, сразу же найдя замену. Элиза улыбается ему, словно живая. И Мори путает ее с человеком. Не это ли показатель его мастерства? — Ты мое лучшее творение, — тихо шепчет он. Элиза вздрагивает от неожиданности и перестает улыбаться, замирают ноги в разноцветных чулочках, пропадает насмешливость в темно-синих глазах. Тонкие руки обнимают себя за плечи, почти что до синяков; сама она отворачивается. Элиза плачет.