***
— Ты моя способность, — отрезает Ринтаро, и Элиза послушно замолкает. Внутри что-то с оглушительным звоном лопается — бум! бум! бум! — и распадается на маленькие, но очень острые осколки, режущие чуть ли не до крови. Внутри словно целое море — холодные волны поглощают ее целиком, она задыхается, захлебывается, тонет в этом шторме и заглатывает соленую воду, пытаясь вдохнуть спасительный кислород. Элиза смотрит на Мори и выдыхает: не заметил. Элиза кивает и убивает того человека, посмевшего покуситься на жизнь Ринтаро. У того человека, навсегда запомнит она, яркие синие глаза, смирившиеся и пустые. У нее такие же, знает она. И это на самом деле, объясняет всё.***
Ринтаро покупает ей множество красивых платьев — яркие, дорогие, разных цветов. Элиза рассматривает каждое из них и думает, что это похоже на подкуп. Она не носит ни одно из них; старое кроваво-красное платье лучше новых нарядов, а еще на нем не видны капли крови. Элиза проводит каждый день рядом с Мори, и она уверена, что это худшее наказание. Иногда ей кажется, что она в Аду, и, натыкаясь на острые взгляды Ринтаро, она верит в это. Элиза не знает его настоящего имени, лишь горькое и царапающее нёбо «Ринтаро» крутится на языке. Так он представился в тот день. В день, уничтоживший всё, что только можно. Элиза заедает горечь дней приторными тортами, начиная ненавидеть любые сладости. Она улыбается: насмешливо, зло, радостно, фальшиво, вежливо. Элиза примеряет множество масок, и каждая из них — идеальна. Настолько, что хочется кричать. Элиза закрывает глаза и считает до трех.***
«Мне не больно, мне не больно, мне не больно». Элиза шепчет три слова, и Ринтаро дергается. Смотрит на подавленную, слабую, отчаянную Элизу, как она обнимает себя руками за плечи, как кусает губы, чтобы не разреветься, как стирает дрожащими руками слезы, и отворачивается. — Успокойся, — бросает ей он одно холодное слово. Не бывает железу больно, знает он. Элиза — всего лишь искусственный человек: сталь, скрытая под кожей. Элиза вздрагивает и замолкает. Кутается в тонкое платье и дует на тонкие ладони. Сегодня почему-то слишком холодно.***
У нее не слезы, а концентрированная кислота — разъедает щеки, не больно, терпимо, но неприятно. На ее теле нет ни единой раны, хотя она сотни раз вставала под пули, добровольно разрешала резать себя ножами. Ее дело — защищать Мори Ринтаро, давно уже не странного врача. И не ее дело, что будет с теми детьми. И пусть детям по пятнадцать, они все еще наивны и не понимают, что от человека с острым взглядом темно-красных, как кровь, как ягоды боярышника, глаз, стоит держаться подальше. Она — никто, ничто. Она — режим защиты для Мори Ринтаро. Она любить не умеет. И поэтому Элиза отворачивается; у нее нет сил смотреть на них.***
— Я человек? — спрашивает Элиза, не надеясь на ответ. Ринтаро отвлекается от документов и удивленно приподнимает брови. — Конечно же, нет. Мори смеется так, словно услышал самую смешную шутку в жизни.***
Элиза закрывает глаза. Ей не больно. Кажется, она все-таки заставила себя поверить в это, раз сейчас ей все равно, что у ребенка под ее ногами синие глаза. Совсем как у нее. Совсем как у того человека, который стал ее первым трупом. «Я сталь, я сталь, я сталь.» «Я железо, я железо, я железо». Ей не холодно, не страшно, она не чувствует ничего и не умеет любить. Ее дело — защита Мори Ринтаро, ей не страшны ни пули, ни ножи, и лишь только острые взгляды темно-красных глаз пугают ее. Элизе хочется крикнуть во все горло одно-единственное слово: «Перестань».***
Ты думаешь, что я бронированная машина. Что же, бронь ты создал сам.