Когда нет настоящей жизни, то живут миражами. Все-таки лучше, чем ничего. © А.П. Чехов
Слабые лучи рассветного солнца заглянули в окно, игриво отражаясь от стеклянного кувшина с водой возле кровати, а затем легонько пощекотали веки спящего мужчины. Тот, поморщившись, с недовольным кряхтением пригладил бороду и то поднялся с ложа. Воспоминания о кошмарном сне ещё не рассеялись полностью, заставляя сомневаться: а не наяву ли он видел, как любимая жена изменяет ему с его же братом? И будь это разовое сновидение, мужчина не придал бы этому значения. Однако сон повторялся вот уже шестую ночь к ряду. И это было самое отвратительное. Но любая ночь заканчивается, и любые кошмары можно прогнать, стоит лишь немного поесть, а затем включиться в работу. Надо вставать. Потерев глаза кончиками грубых пальцев, он глубоко вздохнул и поднялся на ноги, почёсывая свой зад. Ещё одно ничем не примечательное утро и ещё один рабочий день на металлургическом заводе. Облегчившись и умыв лицо, Джон Марксон натянул на свои опухшие ноги брюки, а затем с удивлением обнаружил, что место его жены пустует. Обычно она встаёт на пару часов раньше него, чтобы набрать воды, разжечь печь и приготовить завтрак мужу и детям, но сегодня всё было иначе. Мэри не разбудила его, а на маленькой кухне, из которой обычно каждое утро разливался сладкий аромат свежих булочек и жареных яиц, никого не было. Порция яичницы Джона стояла на столе, одинокая и холодная. Где она шляется в такую рань? Он почти уверен, что какой бы легкомысленной его жена ни была, детей в воскресную школу она всё же отвела, но куда она могла бы подеваться? А, да какая к черту разница. Наверняка зацепилась языком с какой-нибудь подружкой на рынке, или зависла у прилавка, не зная, какой из пучков пахучей травы сделает варёную картошку вкуснее. Эта умница любую ерунду превратит в кулинарный шедевр. Что тут скажешь – настоящая женщина. В чем-чем, а в хранении очага она была великолепна. И несмотря на небольшой достаток, который приносил Джон в дом, Мэри умудрялась вложить его целиком, не потратив ни копейки на чепуху вроде новых платьев или блестящих побрякушек. Казалось, она и вовсе не проявляла к ним малейшего интереса, в отличие от всяких цветочков и травинок. Мужчина хмыкнул, застёгивая пуговицы на своей рубашке и натягивая подтяжки. Стоило бы купить ей что-нибудь в подарок. Старается же бабёнка не меньше его, неужто не заслужила приятной мелочи? Да, болтает временами без умолку, да, хохотушка, но разве не за смех и ямочки у щек на милом личике он её полюбил восемь лет назад? Жуя едва тёплые, но всё такие же вкусные яйца, Марксон предается нежным воспоминаниям. Ах, Мэри, по ней ведь все мужики их цеха сохли! Пройдет мимо, бёдрами качнет, вертихвостка, хихикнет да убежит, засмущавшись взглядов, которые сама же и вызвала. Цокая своими тонкими каблучками на красных сапожках. Хитрый мышонок. Джон отпил кофе, довольно облизывая тонкие морщинистые губы и улыбаясь. Почти чувствуя поцелуй, который Мэри оставила ему перед сном. Фредди и Лотти были так на них похожи. Дочурка так вообще копия матери. И так же заливисто смеётся, курносый ангелок. А Фред будто бы с пелёнок понял "что к чему в этом мире", ходил с видом ученого, чего-то всё время мастерил и крайне редко улыбался. Но глядя на сестру, таял, словно льдинка на поверхности воды по весне. Такова уж была Шарлотта, вызвать улыбку на лице для неё было особенной радостью и редким талантом. Как-то Фред её шлёпнул за то, что она хотела посмотреть его деревянного солдатика. Завидев слёзки на круглом лице обиженной дочки, Джон впервые вмешался в процесс воспитания. К сыну он обратился строго, но с напутствием: "Фредди, ну в конце концов, мальчишка ты или подонок? Ты защищать девчонок должон, а не лупить! Женщины они ж того, по натуре любопытные. Ну так дай ты ей поглазеть, поиграться, тогда у неё соблазна не будет! И тогда она вона, через минуту ужо тебе его отдаст, интерес потеряет. Знает же, что это не девчачья игрушка. Не переживай, малыш, она ж сестра твоя. За порог дома твой солдат не попадет." Сынок насупился, но игрушку уступил. И когда Шарлотта вернула ему солдата ещё до обеда, на лице Фреда вместе с глупой улыбкой сияло озарение: а папка-то был прав! Тогда у ребёнка и проснулся интерес к делу родителя. Джон водил его пару раз с позволения начальника в цех, показывал, как он отливает рельсы для железной дороги. Тот со всей серьёзностью, на которую способен пятилетний мальчик, вышагивал по бетонному полу, едва поспевая за огромными шагами отца и вертя головой, пытаясь рассмотреть и запомнить всё, что видит. Сейчас, проходя по мосту, Джон радовался, что создал хорошую семью, несмотря на то, что сам он рос... Не в самой лучшей. Отец его беспробудно пьянствовал каждые выходные после унылой и бесприбыльной работы в типографии, пока мать успевала воспитывать четверых мальчишек-сорванцов, за домом следить, да торговать мясом на рынке. Джон мать не то что любил – боготворил. И вместе с братьями он насмерть готов стоять, как только видел руку отца, занесённую для удара. Нэшу Марксону постоянно что-нибудь не нравилось. И работа ему не та, и рыба на столе не досолена, да и вообще жизнь не такая. Он всё время мечтал стать известным музыкантом, да вот только делать для этого ничего и не думал. И эти витания в облаках Джон с самого детства засунул подальше. Одними мечтами ты себе на хлеб не заработаешь. Особенно в такое тяжёлое время. Да, несмотря на нелёгкую судьбу, Джону удалось добиться того, чего он никогда не видел сам: счастливой, дружной семьи. И в таком радостном настроении он направился в свой цех, уверенный, что всё в его жизни идёт как надо. Чему он не придал значения, так это тому, что Мэри пропадала так же внезапно и раньше. Если быть точнее, то ровно каждый месяц. А этим утром, отведя уже восьмилетних детей в школу, направилась вместо рынка в лесную чащу. И пока муж обрабатывал металл для будущих реек, она брела меж высоких сосен и раскидистых елей в самую глушь, надеясь найти травы для древнего обряда. О них ей рассказывала ещё бабка, которая, будучи повитухой, знала абсолютно всё о полезных свойствах произрастающих в близлежащей местности кустарников и зелёных былинок. Обряд тот должен происходить на новой луне, близ реки. Там же её будут ждать и другие, её верные подруги, давшие клятву служения Рианнон. Ради процветания, счастья и благополучия восемь дев проводили этот обряд каждый год по весне вдали от любопытных мужских глаз и нежных детских ушек. Мэри ни разу не пропускала эти встречи, и с нетерпением ждала их, ведь именно в кругу таких же как она, девушка чувствовала себя свободной, сильной и по-настоящему любимой. Сестринство дало ей ту заботу, какой она не смогла бы получить ни от отца, ни от мужа. Нет, это было сродни узам дочери и матери, таким, что не разрушит ничто на свете. Богиня, как и полагает быть матерям, отличалась строгим, холодным лицом, но горячими и ласковыми руками. Она могла послать своим детям суровую зиму, что заставляла их выть с голода, но наградить за терпение тёплой и солнечной весной, после какой любое семя прорастает быстрее, и радостно тянется к свету, чтобы созреть под его благодатным вниманием. Мэри собирает чабрец и вербену, складывая в карман на переднике платья. Ноги гудят и ноют от долгой прогулки, но женщина уверена, что её старания стоят этой жертвы. К тому же, сделанный из растений отвар легко снимет и боль, и усталость. Призадумавшись, Мэри бережно срывает завернутыми в платок пальцами паслёновый гриб. Она была уверена, что Джон не узнает об её маленьком "увлечении", ведь в ту часть погреба, где хранились снадобья, яды и отвары, он не заглядывал ни разу за восемь лет брака, наивно считая, что Мэри хранит там соленья на зиму. Она вернулась домой по тропе вдоль реки, то и дело поглядывая ласковым взором на вековые деревья и зеленеющие кустарники. Оставив индюшку запекаться в печи, женщина отправилась встречать детей из школы. Лотти радостно щебетала о том, какие у нее ровные получились стежки на вышивке, а Фред, явно устав от долгого изучения грамоты, то и дело дёргал мать за рукав блузы, с горящими глазами расспрашивая, что же она приготовит сегодня на ужин. Джон вернулся с работы как и всегда к заходу солнца, когда обеденный стол был уже накрыт. Мэри протёрла руки полотенцем, выходя из кухни на звук открытой двери. – Здравствуй, дорогой. Как ты? Джон спешно разулся, кряхтя при разгибании спины, прошёл к Мэри и стиснул её в своих объятиях. Та пискнула, но руки на плечи ему положила. Он выдохнул, ощущая её тепло, и чувствуя, как вкусно от неё пахло корицей. Закрыв глаза, он потёрся бородой об её нежную ладонь, и улыбнулся, слыша её хихиканье. Борода колется. – Привет. Устал... – Я знаю, милый. Проголодался? – Как пёс. – Мой руки, и садись. Тебе нужно отдыхать. – А малыши? – Я их накормила, сейчас играют в комнатах. – Эт хорошо... О, я тебе того... Ща, погодь. Нехотя он разомкнул руки и отошёл к вешалке. Порыскал в своей куртке, а затем вернулся и протянул Мэри небольшой мешочек. – Что это? – Ну ты открой, посмотришь... Я того, не знал, чего тебе больше приглянется, поэтому.. Жена улыбнулась, рассматривая вынутый золотой кулон в виде пчелы. Бережно перебирая в пальцах цепочку, она подняла взгляд на мужа. – Сам выбирал? – А кто ж ещё! Я как увидал, думаю, ну, кто ж у нас как пчо́лка всё жужжит да трудится? Ясно дело – Мэри! – Ха-ха! Будет тебе! Спасибо, Джон, очень красиво. Застегнёшь? – Эка, тут я тебе не помощник. Пальцы как сардельки, того гляди сломаю, больно хрупко́ там всё. – Хорошо. Ну давай, иди умывайся, да за стол. – Будет сделано, мэм! Это мы мигом... Остаток вечера прошёл спокойно. После ужина Джон почти сразу же направился в спальню, отсыпаться после тяжёлого рабочего дня. На самом деле, изо всех сил надеясь, что его ночные кошмары рано или поздно прекратят появляться перед его глазами. Когда видишь что-то неоднократно во сне, рано или поздно начинаешь сомневаться в истинности того, что происходит наяву. Мэри же, сидя в кресле гостиной, просматривала страницы старой книги, бережно поглаживая рельефный кожаный корешок. Освежив память о необходимых для ритуала ингредиентов, она приняла ванну и легла рядом с мужем и взглянула на его одутловатое, красное, но пока спящее – умиротворённое и приятное лицо. Женщина улыбнулась, вспоминая застенчивый взор мужа, когда он вручил ей подарок. Он любит её и верит ей. И пока это так, всё у них будет хорошо.***
Следующая неделя привнесла в семью Марксонов некоторые неожиданные перемены. В Дерри приезжал старший брат Джона, Уолтер. Чарли и Томас, младшие, жили и работали на востоке Джорджии, а потому Джон смирился, что сможет общаться с ними только по переписке. Но в целом у них всё было путём, а значит, волноваться не о чем. Уолтер же заезжал из Уэллса на праздники, чтобы обсудить с братом новости, да побаловать своих племянников подарками. Особенно детям нравились крохотные модельки судов, размером с чайную чашку, которые Уолтер сам и строгал на перерыве между сменами в верфе. Мэри Уолтеру тоже нравилась. В первый свой визит в Дерри, как раз на свадьбе Джона, он взглянул издалека на входящую в сопровождении девушек фигуру Мэри, и с присвистом, пробасил: "Эка какая чаровница, ну-ка признавайся, чем она тебя околдовала, а Джонни?" Большего одобрения Джон в своей жизни не слышал. Он был более скромен в выражениях, и слегка застенчив, но то касалось только женщин. Уолтер же себя считал Дон Жуаном, да и лицом, как думал Джон, вышел лучше. Сейчас же, помогая старшему брату расположиться, он с поддельным интересом слушал (в четвертый раз) рассказы Уолтера об его участии в осаде Луисбурга. Да, тот похвастаться любит. Да и рассказывать мастак. Они поужинали, выпили по стакану бренди, и что-то в поведении брата начало беспокоить нетрезвый ум Джона. Тот и раньше отличался излишней приставучестью, но сегодня как-то излишне любезничал с Мэри. Масла в огонь подливали и кошмары, которые снились ему вот уже вторую неделю к ряду. Как думаешь, Джон, способен ли твой братец на бо́льшую подлость? Мужчина отобрал у жены бутылку, собираясь налить ещё стакан. Та, только посмотрела на него взглядом, который подвыпивший муж истолковал как возмущённый. Да чё ей не нравится то? Не будет он пить больше, чем дозволено, она это и сама прекрасно знает! Или она хочет, чтобы он так же как Уолти языком чесал? Так, Джон, успокойся. Это же женщина. Его женщина. Она бы не стала так с ним поступать. О чем она тогда печётся? Поди подвеску посеяла, растяпа! –Ладно, утром разберёмся! Сказал он и повел брата спать. Опустившись на подушку, он уже забыл о причине своего беспокойства и подумал, что всё-таки хорошо, когда семья вместе собирается. Детишкам есть кого послушать и чем поиграть, да и Джон с Мэри могут побыть наедине. Как давно у них не было Этого? Кажется, с месяц или два? Может сводить её погулять на выходных? Да, было бы хорошо. Отличный день и не менее приятный вечер! Приезды Уолтера Мэри всегда раздражали. Сегодня был как раз такой день. Прямо с порога тот начал отпускать сальные шуточки про неё и Джона, а тот, казалось, будто треснет сейчас от восторга. Да, Джон любил свою семью, и радость от встречи с братом она могла понять. Но каким же слепым нужно быть, чтобы не заметить, как он пытается кадрить твою жену?! Миссис Марксон весь вечер сдержанно улыбалась, и старалась как можно скорее закончить этот вечер. Детей было решено отправить спать раньше, чем взрослые сядут за стол. Джон и Уолтер сидели друг напротив друга и разговаривали о работе, а потом начали обсуждать любовные похождения Марксона-старшего. Опять. Мэри молча подавала еду, убирала тарелки, подливала спиртное. Сердце подсказывало, что не стоит давать мужчинам больше одной бутылки, но вторую достал сам Джон и от её предупреждения о боли в голове отмахнулся. Мэри наклонилась через стол, чтобы забрать стакан, но почувствовала руку на своей заднице. Уолтер незаметно, как бы в шутку, пощупал её через несколько слоёв ткани, но они ни коим образом не спасали от этого мерзкого ощущения. Щеки Мэри залились гневным румянцем и она с мольбой взглянула на Джона. Сделай же что-нибудь, не сиди как тюфяк! Разве ты не видишь, что он творит?! Муж посмотрел на неё с искренним недоумением. Деликатно, но звучно отрыгнув, он пробурчал что-то невнятное и побрел в комнату, таща за собой и брата. Мэри с тихим выдохом повела плечами в отвращении и ушла на кухню мыть оставленную мужчинами гору посуды. Она с беспокойством глянула в сторону погреба. Близился день ритуальной встречи, а наличие в доме лишней пары глаз являлись серьезной помехой. И неприятности только начинались! Утомительный день и не менее ужасный вечер.***
На утро Джона разбудил шум, исходящий с первого этажа. А ему снова снился этот мерзкий сон. Мэри, любимая Мэри, и так сладко стонала... Но не под ним. А под Уолтером, который так мерзко, не по-человечески ухмылялся. Они делали Это прямо на их обеденном столе, там, где ели и пили их родные дети! Совокуплялись, словно животные. Их потные, скользкие тела дергались в лунном свете, будто плясали под дудку самого Сатаны! Джон похлопал себя по щекам, пытаясь согнать это омерзительное наваждение, поворчал себе под нос и встал с постели. Умыв лицо, он спустился, чтобы увидеть, как Мэри держит в руках кастрюлю, замахиваясь на поднявшего вверх ладони Уолти. Заметив Джона, она выпалила, кинувшись в объятия мужа. – Ты проснулся, наконец-то! Джон, я прошу тебя, угомони этого нахала! – Я чего-т не пойму, а что у вас тут происходит? Мужчина нахмурил лоб, пытаясь соображать. Действительно, что у них происходит? Ты прекрасно знаешь и сам, Джонни. Не нужно закрывать глаза на правду, ты же видишь, как она раскраснелась при виде тебя. Эта сучка играет с тобой, Джон. Не верь ни единому слову. – Джонни, уйми свою жену! Я на кухню зашёл воды попить, пошутил слегка, мол, какая она сегодня милашка, а она на меня как накинется! Ей-богу, еле отбился! Какая темпераментная! – Он врёт, Джон, не слушай его! Ты же видел, я защищалась! Он пытался меня поцеловать, представляешь! Это ужасно! Пожалуйста, скажи ему, пусть уйдет! Джон, ещё не отошедший от сна, скривил недовольное лицо и осторожно отодвинул Мэри от себя, глядя то на неё, перепуганную, то на брата, спокойно улыбающегося. Марксон метался, думая, кому верить: своей супруге, которая пока не давала повода в себе усомниться, или родному брату, с которым они росли бок о бок. Ну да, он бывало перегибал со своими шутками, но ведь то – шутки. Мэри просто перегибает палку! Женщины часто раздувают катастрофу из сущего пустяка. Поняв, что молчит уже довольно долго, он строго посмотрел на жену и проворчал. – Не выдумывай, Мэри, не буду я выгонять собственного брата! Видишь, он пошутил. – Конечно, Мэри, я же ничего плохого не сделал! Уж прости, если моя манера общения для тебя непривычна. Хотя для такой красавицы как ты такое внимание должно быть приятным! – Видишь? Он извинился. Всё, не трясись. У меня выходной, я тебя гулять позвать хотел. Взгляд Мэри для него был нечитаем. Но что-то при виде неё в нём оборвалось. Уж настолько были жалостливые, эти большие серые глаза. Он вздохнул и чмокнул её в макушку. – Ладно, не хочешь, как хочешь. А ты, Уолти, что думаешь? Прогуляемся к бережку, по пивку возьмём? – С радостью, дружище! Он с улыбкой кивнул Уолтеру и ушёл в комнату переодеваться. Через десять минут мужчины вышли на улицу, оставив женщину в доме одну.***
Мэри судорожно выдохнула, дёрнув узкими плечами. Вытерла щеку, которой недавно касались губы чужого мужчины, и с отвращением сморщила нос. В груди что-то кольнуло, когда Джон сказал "не выдумывай". А если это повторится? Что он скажет тогда? Но случилось нечто хуже. Первое время после их утреннего разговора Уолтер немного поубавил свой пыл. Следующие несколько дней он помогал по дому, сколотил вместе с Джоном скамейку, которую они поставили на крыльцо. Играл с Фредом, приносил Шарлотте конфеты с ярмарки. Принёс он подарок и Мэри: браслет из речного жемчуга. Тогда-то, как подумала Мэри, она и совершила роковую ошибку: поцеловала его в щеку в знак благодарности. Но ухмылка Уолтера говорила Мэри, что он её воспринял иначе. Как и Джон, лицо которого начало краснеть, а кулаки сжались сами собой. Он подлетел к ней в мгновение ока и отвесил звонкую пощечину. Настолько сильную, что женщина упала наземь, и от шока не могла подняться. Только смотреть, как его ноздри раздуваются, как глаза, словно обезумев, смотрели сквозь неё. Он стоял на месте и просто смотрел на неё. Она ещё ни разу не видела в нём такого гнева. Словно на нее смотрел уже не Джон, не её любимый муж, а совершенно чужой человек. И этот человек пугал её. Пугало и то, что в этот вечер как раз должна была состояться её долгожданная встреча с сестринством. Но теперь он не отпустит её. Что если он вообще запрёт её в доме?! Уолтер подскочил к Джону, бормоча ему что-то, кажется, пытаясь успокоить, но Мэри не могла разобрать слов. В ухе, по которому попал Джон, противно звенело, и она не могла теперь слышать ничего, кроме своего собственного бешено бьющегося сердца. Пока Джон переключил своё внимание на брата, крича ему что-то, она быстро пришла в себя и уползла в погреб. Забрала приготовленную холщовую сумку, и выскочила из дома, совсем забыв запереть заветную дверцу своего тайника. Она бежала и бежала, почти не глядя под ноги, боясь опоздать. Но всё прошло куда лучше, чем она опасалась. Розалин, старшая в их компании, увидев женщину, улыбаясь, подошла и ласково обняла её за плечи. Все страхи и печали будто бы разом улетучились в этих тёплых объятиях. – Мэри, ты как раз вовремя! Стой, ты что, бежала? Что стряслось? – Прости, Рози, сегодня сумбур в голове. Совсем забыла... Вот, я собрала подношения. – Ничего страшного, милая. Ты просто умница! Идём, Винни и Катрина тебе оставили немного вина. На глазах Мэри проступили слёзы. Как она была благодарна сообществу за их доброту! Девушки сели на брёвна возле костра. Они общались, пили, танцевали и пели любимые песни. А затем обряд состоялся: женщины облачились в белые платья, подожгли собранные травы для окуривания и разложили их в круг рядом с подношением Рианнон: цветами, фруктами, вином и мясом птицы. Прочли необходимые молитвы, держась за руки. Наконец Мэри почувствовала это прекрасное чувство лёгкости по всему телу: то было освобождение. От всех мыслей, что тяготили её, от воспоминаний, что причиняли боль. Встреча окончена, сёстры собирались идти по домам. Мэри стояла попрощалась с девами Рианнон и ступила вперёд, на дорогу, ведущую к дому. И только женщина наконец расслабилась, наблюдая за покачивающейся на ветру травой, свободная от всех тревог, наполненная любовью Богини, как заметила стремительно приближающийся мужской силуэт. Запыхавшийся Уолтер встал напротив неё, пытаясь говорить. – Ты это... Куда унеслась?.. Мы там всё решили, всё хорошо... Джон даже сказал ужин приготовит! Видишь.. всё хорошо! – О, да я решила немного голову проверить.. Вы меня здорово шугнули. Хоть детей не перепугали? – Нет, нет. Он какой-то странный стал, не находишь? На ровном месте завёлся. – Я... Мэри отвела взгляд, сомневаясь, стоит ли говорить Уолтеру всю правду. Да и клеветать на мужа не хотелось. Мужчина кивнул, впервые с таким пониманием, и заботой в глазах. – Да ладно, я же и сам всё вижу. Ты ведь на меня не в обиде? – Нет, что было – то прошло. Да и ты... Поменялся. – Уже не такой нахал, м? Он легонько ткнул её локтем в бок. Мэри рассмеялась. Кажется, Уолтер не такой уж и плохой, когда перестаёт играть в дамского угодника. – Нет, уже не такой нахал. Они пошли по улице. Уолтер отпускал не такие уж и плохие шутки, а Мэри спокойно поддерживала разговор. О погоде, о новой скамейке, о детях, которые уже совсем скоро станут большими. Мэри впервые обратилась к мужчине ласково. – А что ты, Уолти? Почему сам семью не заведешь? – Да что-то знаешь, не берут девчонок на судна! Были бы, я бы уже сто раз женился. А в свободное время я больше с братишками, да с друзьями общаюсь. Такие вот у меня дела! Женщина одарила его тёплой улыбкой и коротко обняла, прежде чем они зашли в жилище. – Я надеюсь, ты обязательно встретишь свою судьбу. – Спасибо, Мэри. Хорошая ты женщина. Джону с тобой повезло.***
Джон смотрел на это иначе. Он смотрел, как Мэри сидит на полу, раскинув ноги, и ему казалось, будто она продолжает улыбаться. Будто этой пощёчины ей было мало! Конечно мало, Джон. Можно ударить ещё и в живот, для профилактики. С первого раза не дошло – значит дойдет со второго... К нему подскочил брат. Он схватил его за локти, оттаскивая подальше от уползающей Мэри. выглядел, как и всегда: опрятным, с прилизанными патлами, будто педик. Но нет, он глаз на его жену положил, предатель! Что он там лепечет? – Джонни, дружище, ты чего руки-то распускаешь?! Совсем из ума выжил? Хочешь повторить отцовский путь, так давай, чё ж ты сразу на детей не накинулся? – Отпусти. – Ещё чего! Приди в себя, брат, ты откуда этой дури понабрался? – Это я – прийди в себя?! Это разве я за чужими женами приударить решил? Ты скажи-ка мне, Уолти, тебе жить надоело? – Да что ты бормочешь-то? Ничего не сделала она, и я тоже. Кстати, где она? Лицо Джона, казалось, переключилось, будто бы стрелка на железнодорожных путях. За одно мгновение его выражение поменялось со слепой ярости до ужасающего спокойствия и ясности, которого Уолтер за всю жизнь у брата не видел. Словно Джон поумнел раз в десять, или выучился актёрскому мастерству за две секунды. Он умиротворённо улыбнулся и ответил, на что Уолтеру пришлось состроить гримасу уразумения. – Ты прав, брат. Что-то мне нехорошо... Давай-ка ты приведёшь её обратно, а я в качестве извинений приготовлю нам всем ужин? Запеку целый горшок картошки! – Вот, другое дело! Узнаю старину Джона! Я пошёл за ней. А ты сиди здесь и остывай, бенгальский огонь блять! Мэри! Уолтер похлопал его по плечу и побежал из дома в одной рубашке, перебирая длинными ногами, словно олень, неминуемо удирающий от дула ружья. Это сравнение Джона развеселило. Он даже и впрямь улыбнулся, а затем побрёл в погреб за картофелем. Там он увидел небольшую дверцу, которая обычно запиралась на ключ. Но сейчас, словно проститутка, покачивающая ногой, зазывая, эта дверца поскрипывала, обнажая своё содержимое. В основном – бесчисленное множество засушенных пучков травы, названий которых Джон не знал. Но ещё были и банки. Соленья? Мужчина взял в руку одну и открыл её. Внутри лежал десяток паслёновых грибов. Отличный способ наказать изменников, как думаешь, Джонни? Она не досталась тебе, она отдала сердце другому! Так пускай её сердце перестанет биться вместе с его сердцем! Пускай они отправляются в ад! Глаза Марксона лихорадочно загорелись. Былая злоба вернулась, и ворвалась в его разум, заполняя собой все его мысли. Уолтер побежал за ней, да так быстро, будто хотел успеть с ней ещё разок перепихнуться. Что ещё можно делать в лесу ночью? О, эти двое опять его обдурили. Думали, Джон, несчастный дуралей, поверит в их раскаяние? Как бы не так! Но Джон обещал им ужин, и ужин они и получат. Последний в их жизни. Мелко покромсав грибы на доске, он закидывает их на дно горшка. Засыпает соль и перец, а затем забрасывает добрым фунтом картофеля и перемешивает, прежде чем засунуть в печь. Остаётся дождаться их возвращения... Он видит, как Мэри жмётся к Уолтеру, прямо на пороге их дома, и последние его сомнения улетучились. Они заслуживают этого. Джон продолжает играть в дурака, улыбаясь, кивая плачущей (разумеется, фальшиво, эта сука всегда мне лгала) Мэри и усаживая их за стол. Джон подаёт горшок с заветным блюдом и раскладывает ужин по тарелкам. Супруга хлопает в ладоши, она так рада, что Джон впервые что-то приготовил, и зовёт детей попробовать тоже. – Джон, как вкусно! Сколько раз я ни готовила картошку, но так хорошо у меня не получалось! Скажи, что ты такого туда добавил? – Ну, знаешь, как говорят... Это.. Хороший повар своего секрета не рассказывает. Она улыбается, и подносит ещё одну вилку ко рту. Мужчина не сводит с него взгляда, с неподдельным интересом ожидая – что же будет дальше? Но ничего не происходит. Не происходит ни когда ест Уолтер, ни дети. Может он по ошибке взял что-то другое? Или из-за долгой готовки в печи они утратили свои свойства? Джон опускает взгляд в свою тарелку и отделяет вилкой кусочек картофеля от гриба. Он думает, стоит ли поесть и ему, или просто подождать подольше? – Ты чего такой хмурый, брат? Не голоден? – Устал, Уолти. Я очень устал. Пожалуй, я лягу сегодня пораньше, идёт? – Конечно, Джонни! Увидимся утром. Мэри обыденно бросает вслед поднимающемуся по лестнице мужу, но в ответ ничего не слышит. – Спокойной ночи, Джон! Мужчина сделал вид, что ушел в спальню, но на деле тихо сел на верхней ступеньке, почесывая бороду в раздумьях, прислушиваясь к звону металла о тарелки. Так проходит час, семья пьёт чай, и теперь что-то начинается. Он слышит плач Лотты, она говорит матери о боли в животе. Первым порывом Джона было вскочить и прибежать к дочери, но он себя остановил. Они все грешны. Все. До. Единого, Джон. Он медленно сел обратно. Следующим пожаловался Фред. Его сын. Его наследник. Он плакал только дважды, при рождении, и когда впервые разбил коленку. Но сейчас... Он тихо скулил и топал ножками, как побитый щенок. Джон сжал зубы, сдерживая себя. Он и подумать не мог, что всё будет.. Так. Мэри отводит детей в уборные на первом этаже, и судя по шагам, она начала слегка прихрамывать. – Мэри? Мэри, ты чего? А, Уолтер. Джон и подумать не мог, что родной брат станет ему как рыбья кость поперёк горла. – Мне что-то нехорошо... Голова.. Так кружится... – Подожди, присядь, я принесу тебе воды. Марксон прислушивается, и замечает, что детский плач стих. Неужели это... – Мэри, у тебя тоже земля плывёт перед ногами?.. Я что-то тоже неважно себя чувствую... Рукам так холодно... – Уол... – Мэри? Мэри! Джон! Джон, или сюда, с Мэри что-то не так! Джон слышит шум, но теперь уже не выдерживает и вскакивает с места. Он спускается и видит сидящую на стуле жену. Её голова лежала на столе, а руки безвольно свисали вниз, как у сломанной куклы. Кожа бледно-серая, как лён, а волосы разметались в стороны. Любимая фарфоровая чашка опрокинута и её янтарное содержимое стекает на пол. Уолтер тяжело дышал, оперевшись о дверной проем, но грудь его вздымалась всё реже. Взглянув на младшего брата своими узкими зрачками уже почти невидящих глаз, и тихо проговорил. – Это... Это ты сделал, да? Что.. что ты туда положил?... Что.. ты наделал, Джонни? И тут пелена с его глаз спала. И правда, что он наделал? Он только что обрёк свою семью на смерть, из-за своей глупой ревности! Джон втянул ртом воздух, и издал тихое "а.." на выдохе. Сила будто покинули его в один момент, и закричать, как бы он ни хотел, он не мог. Что же я натворил, Господи? Что со мной произошло? Да ладно тебе, Джон, ты же именно этого хотел. Да и они бы погибли в любом случае. Не стоит бороться с неизбежностью. Он обхватил голову руками, дыша всё чаще, чувствуя боль от сжатых между пальцами и вырываемых волос. Он смотрел перед собой, на падающего Уолтера, а слева от него сидела уже мёртвая Мэри. Его Мэри... А его дети! Глаза расширились в холодящим спину ужасе. Он ринулся к ванной, и распахнув дверь, обнаружил малышку Шарлотту на горшке в точно такой же позе, как и у её матери. В соседней комнате уже не розовой попкой кверху валялся Фредди. Джон проскулил, царапая кожу на щеках ногтями, пытаясь убедить себя, что он спит. Но боль была реальной. Как и всё, что он видел вокруг. Он взревел, протяжным, звенящим басом, словно бы так разрывающееся от агонии сердце могло бы хоть на долю секунды перестать ныть. Рыдая, даже не стараясь вытирать пузырящиеся сопли со своей бороды, он перенёс тела детей, жены и брата в центр комнаты, и разложил их в круг. Теперь уже не сомневаясь, Джон побрёл к шкафу и достал банку с оставшимся единственным грибом. Сквозь заплывшие мокрые глаза он не рассмотрел его белую шляпку. Просто закинул в рот целиком и быстро прожевав, проглотил. А затем вернулся в комнату, лёг в центре круга своих родных и закрыл глаза. Вскоре ему показалось, что они все на светлой, лесной поляне, усеянной мелкими цветками дурмана. Дети смеются, Мэри гладит его волосы, и с обожанием смотрит в его глаза. Уолтер что-то снова рассказывает. И они вместе. Они счастливы. Через несколько дней соседи заметили ужасный смрад, исходящий со стороны дома Марксонов. Особо ответственная соседка, прихватив мужа, решила проверить, всё ли у них в порядке. Дверь оказалась не запертой, но видит Бог, Гибсоны не хотели, чтобы она была открытой. Увиденное потрясло их настолько, что от миссис Гибсон до конца этого года в ответ на вопрос "Что же там случилось?" можно было услышать только одно: Джон не мог сделать это всё сам, наверняка его заставили. Заставили не люди, а силы, что нам неподвластны. Тёмные, ужасные силы. Это Оно... Оно пробудилось! Это конец ознакомительного фрагмента. Подробности в группе в контакте "девятнадцать минут налево".