Все, что было. Все, что могло бы быть.

Доктор обожает праздники. Он обожает их не потому, что в эти дни можно собраться большой семьей за одним столом и поздравлять друг друга до потери пульса. У него семьи-то в общем-то и нет, все кануло в лету. Он обожает их не за вечный шум вокруг и не за самую вкусную еду, какую все готовят аккурат по праздникам. Доктор любит атмосферу. В эти дни никогда не бывает скучно. Все иномирные захватчики, униженные и оскорбленные инопланетяне, и даже простые существа-жертвы обстоятельств - все они так или иначе почему-то выбирают днем Х именно праздники. Нет, конечно же, такое случалось и в другие дни, но праздники все существа необъятной Вселенной любили какой-то странной, не менее необъятной, любовью. Стоит вспомнить одно только Рождество и многие жители Англии уже готовы начать читать молитвы всем известным им Богам. Однако, факт постоянной опасности не заставляет их всех спешно покидать родную страну и справлять праздник где-то в другом месте. А там и опасности, и приключения. Они не могли бы существовать в полностью пустых городах. Санты-убийцы, "рождественская звезда" и падающий космо-Титаник по-прежнему теплятся в уголках его двух сердец отдаваясь тупой болью и тоской. В эти дни было по-настоящему здорово. Вероятно, виной этому (да кто ж так ему позволит сказать) были спутники. Постоянные. С ними всегда было как-то по-другому. Теплее, легче, веселее. Даже если вокруг планировал развернуться настоящий Ад с Сатаной, огнем и котлами. Рождество обязано быть потрясающим. В этот день принято дарить и получать подарки. И даже если ты вечно одинок, обязательно какой-нибудь прохожий просто улыбнется тебе и поздравит с праздником. Иногда этого достаточно. Даже крошечный знак внимания все равно откладывается в памяти. Подарки не всегда должны быть материальными. Доктор тоже следует традиции и почти никогда не изменяет себе. Спутникам впечатления, Земле - спасение. Из года в год одно и то же. Он не против, честно. Он всего себя отдает Вселенной ради того, чтобы все в конечном счете заканчивалось каким-никаким, а хэппи эндом. Вселенная этого, кажется, не замечает. Вселенной этого, кажется, постоянно мало. Она берет лишь больше и больше, отбирает жизнь за жизнью, ставит точки над "i" и обиженно дуется, отвернувшись в сторону. А иначе как объяснить еще тот факт, что своего одинокого ребенка с каждым годом она лишь больше обделяет подарком на Рождество? Доктор ведь не старый дед, несмотря на прожитые им столетия бесконечных потерь. Доктор совсем-совсем еще юн душой. И где-то там, глубоко-глубоко, теплится детская обида, какая возникает, когда ребенку не купили на праздник игрушку, которую он так сильно хотел. Глупое сравнение. Люди ведь не вещи. Но все равно так до глупости тоскливо, что хоть на изнанку вывернись - не пройдет. За каждым счастливым мгновением Рождества обязательно последует такая потеря, которая ударит "любимца" Вселенной больнее, чем в прошлый раз. Хотя, Доктор уже давно перестал понимать, больнее ли становится с каждым разом или вся эта муть скрутилась в один тугой ком, который распутывать будет еще больнее. Нечестно. Глупо и нечестно. И хочется как маленькому забиться под стол, обнять коленки и не высовываться пару часов, просидев в тишине, разгоняемой только собственными не озвученными мыслями. Все хотят получать подарки на Рождество. И Доктор не исключение. Правда, навряд ли можно назвать подарком, к примеру, смерть Астрид на том треклятом корабле, где не выжил почти никто. Это Рождество было паршивым. Снега было много, хоть выходи, да валяйся в нем, изображая ангелов на снегу, или выстраивай баррикады для игр в снежки. Не с кем было. Большие снежные хлопья, кружась на морозном воздухе восторга тоже не вызывали. Они всего лишь мягко падали, как и положено. И некому было ловить их, по-детски открыв рот и ловя языком. Рядом никого не оказалось. Ни бегающих детей, ни гуляющих взрослых, ни спутников. Ни постоянных, ни временных. Одинокое унылое Рождество. На елке (обычной, а не той, что хочет распилить тебя на несколько частей), поставленной в угол комнаты, блекло мерцала гирлянда, пластмассовый Санта тихо скрипуче играл на трубе, гудела мягко старушка ТАРДИС. На кухне сиротливо осталась стоять не открытая бутылка какого-то странного, но, вероятно, хорошего космического напитка. Хотя, Доктор, был согласен даже на самое дешевое земное вино, если бутылку было бы с кем распить. И ничего не происходило. Вообще. На мили вокруг, казалось бы, легла оглушающая тишина, прерываемая только шуршанием и потрескиванием снежных хлопьев. Сегодняшнее Рождество служило самым ярким примером того, каким оно не должно быть ни для кого. Тем более не для Доктора, чья жизнь сплошные приключения, опасность и веселье. Паршивое и одинокое Рождество. Доктор лениво откидывается в кресле в своей комнате, открывает несчастную бутылку и переливает ее содержимое в любимую кружку. Какая разница из чего пить, даже если это какой-то там праздник? За окном золотой вихрь танцует на морозном воздухе вместе со снежинками и все четче приобретает силуэт Роуз. Доктор невесело фыркает и хмурит брови. В этот раз подарок Вселенной даже больнее и обиднее, чем обычно. Девушка широко улыбается, кружится под снегопадом и возводит руки вверх, стремясь не то дотянуться до неба, не то словить все самые красивые снежинки кончиками пальцев. На ней из одежды всего лишь легкое белоснежное платье, волосы растрепаны, ноги босы. Но она продолжает ступать по мягкому ковру не оставляя ни следов, ни трескающего звука. А как же иначе? Звездная пыль - подарок Вселенной - не может себе такого позволить. Не может позволить себе запечатлеть саму себя на страницах истории. А вдруг кто увидел и записал бы про самопоявляющиеся следы ступней на снегу? Вряд ли в это кто-то поверил бы, но Вселенная не спешит рисковать. Эта Роуз светится мягким золотым светом изнутри. Дышит она не выпуская изо рта теплый пар, лишь золотистые блестки, уплывающие обратно в небо. Так красива и совершенна. Доктор даже дышать как забывает, честно. Смотрит лишь тоскующим взглядом за окно и душит в себе порыв бросить к чертям собачьим эту кружку, пусть и любимую, и выбежать на улицу, обнять эту звездную пыль, образ, по которому так тоскует. Нельзя. Подарок Вселенной сколь прекрасен, столь и раздирает его больную душу. Он дает танцевать звездной деве по снегу, ловит взглядом каждый ее жест. А сам бьет себя по рукам. Он не может позволить себе коснуться ее. Коснется - растает. А он слишком истосковался даже по одному ее образу. Он хочет посмотреть на нее еще немного. Самую малость. Его чудо закончится уже совсем скоро. Сюда бы настоящую Роуз. С ней даже самый унылый праздник можно превратить во что-то невероятно потрясающее. Даже если они были бы окружены четырьмя стенами, а опасные авантюры боязливо прятались за их спинами. Он помнил ее счастливые глаза, когда Тайлер натягивала на свою голову розовую бумажную корону, помнил ее счастливую улыбку и веселый смех. Были лишь он, она и Рождество. И Джекки где-то на фоне, на которую он совершенно не обращал внимания, пусть и был безмерно благодарен за то, что позволила ему остаться за их столом в семейный праздник. С Роуз было хорошо. Она не была Мартой, зацикленной на чем-то одном, не была Донной, шумной и веселой, ищущую что-то невероятно интересное, что вытащило бы ее из серости будней. Она не была любвеобильным Джеком, не была чересчур любопытной Эми и вездесущей Ривер с ее неизменным голубым блокнотом, знающая все и обо всех. Сюда бы Роуз. С ней было спокойно и хорошо, по домашнему уютно и весело. Она грела его одинокие сердца в своих маленьких ладонях, любила его обнимать, отвлекая от прошедших бед, и просто была рядом, давая такой необходимый Доктору дом. Ему было к кому возвращаться. К Роуз и Тардис. Но где он и где сейчас Роуз? Возможно, ей сейчас лучше, чем ему. В конце-то концов она там, в параллельной Вселенной, хотя бы не одна. У нее есть мама, вновь обретенный отец, младший брат, и оставленный им самим метакризис его и Донны. Должно быть нескучно, а весело. Пусть и их Рождество будет совершенно по-человечески нормальным. Если, конечно, его метакризис или Роуз самостоятельно не отправятся на поиски приключений. В конце-то концов это то, к чему они оба привыкли. И Доктор давит в себе тяжелый вздох, давя странную горечь в своей душе. Невозможно же ревновать к самому себе, да? Он хочет к Роуз. Не к той, что продолжает буквально парить над снегом и ловить губами снежинки, а к той, что сидит где-то там за праздничным столом, смотрит телевизор и дурашливо натягивает бумажную корону на голову себе и своему... напарнику. Доктор будет называть его так. Слишком больно думать о том, что он стал ей заменой его самого. Хотя так и должно было быть. Доктор разочаровывается сам в себе. Он не должен думать так. В конце концов, все, что он хотел, это счастливая и более или менее спокойная жизнь для Роуз. Она ее получила. Пусть больше он никогда и не сможет увидеть ее в живую. Одного чуда со спасением от далеков было слишком много. Рождество было паршивым. Одиноко стояла на столе кружка с вином, тускло мерцали гирлянды на елке, а за окном растворялась в белых снежных хлопьях его воображаемая Роуз. Доктору до Роуз далеко... Золотая пыль теряла свои очертания, таял образ, растворяясь в снежных хлопьях и возвращаясь обратно к звездам. Она напоследок лишь улыбается как-то заговорщически, будто действительно настоящая Тайлер почтила его своим присутствием, а затем так же рассыпалась на мириады ничтожно мелких частиц, золотом отблескивая и растворяясь в зимнем небе. ...Несколько параллельных вселенных пешком и еще совсем чуть-чуть.