Всё или ничего

Очередной урок с Айзавой начинается обыкновенно уныло: тема, параграф, общие объяснения. Бакуго незаинтересованно смотрит на доску и рисует на полях в тетради небольшие взрывы с гранатами. Тему он осваивает, слушая в пол-уха. В начале второй сдвоенной пары отчётливо хочется что-нибудь взорвать. Айзава-сенсей на фоне что-то шелестит, и до Кацуки, малость расслабленного-расфокусированного, доносится только окончание фразы: — …жду ваши письма завтра до часу дня, кто изъявит желание. От взрослых прибудут по готовности. Свободны. Весь обеденный перерыв проходит в небольшом ажиотаже. Бакусквад шумит, как и обычно, больше всех, едва кусочки еды со ртов не стартуют по воздуху, но Кацуки игнорит фоновый шум. От еды отвлекает его толчок под рёбра от Каминари. — А ты что себе писать будешь, м? — тычет в него палочками Сэро. Весь Бакусквад немедля затихает и ждёт от него явно целой речи. Но Бакуго только хмурит брови, застыв на полужевке. — Чё? Тишина висит ещё с секунду. — Ой-ей, Бакубро, ты что, прослушал? — Киришима первым отмирает и хлопает глазами, как-то совсем рассеяно улыбаясь. Бакуго эта снисходительность не нравится — он что-то хочет ему предъявить? Но тот быстро возвращает себе лыбу от уха до уха и поясняет: — По традиции ЮЭй принято писать себе будущему письма, и если будущий ты в этот день свободен, то он пишет тебе тоже! Пусть это и работает только один раз, но разве не круто? Бакусквад синхронно кивает болванчиками. — Ни хера я не прослушал! — кулак приземляется на стол, что пять мисок с мисосиру дружно подскакивают, а Сэро прыскает. — Хрень это какая-то. Зачем мне писать что-то, если это всё равно буду я? Я что, себя не знаю? Тц. Сквад как-то подозрительно молчит, что Бакуго видит, как усиленно работают у них остатки извилин. Каминари порывается через время что-то вякнуть, но Мина отговаривает его пинком колена. Она замечает, что Бакуго какой-то сегодня слишком рассеянный. Весна что ли в голову дала? Или просто не вошёл ещё в рабочий режим? Надо будет выяснить позже. Киришима только пожимает плечами. — Живём здесь и сейчас, да? В этом весь Бакуго, — но Бакуго видит, как Киришима будто сомневается, и его дальнейшие перетирания за мужественность сегодня какие-то не те. Остаток обеда проходит за обычным трёпом. Бакуго незаинтересованно обводит взглядом столовку и натыкается на сидящий через три стола Декусквад. Иида с Ураракой на пару что-то оживлённо басят-попискивают, Тсую им активненько подквакивает. Даже Тодороки изредка морозит. Только один Деку в обсуждении не участвует. Сидит в задумчивости, уставившись в стол и вертя перед собой палочки, и даже не бурчит под нос. Поведение странное, но Бакуго насрать. Мидория словно чувствует его взгляд и встречается с ним глазами. По его сосредоточено-задумчивой роже так и хочется влепить взрывом, но Бакуго уже третий курс, Бакуго перестаёт устраивать показательные мордобои. Да чё сегодня за день долбанутый какой-то? Всё проходит мимо. Он живо заканчивает есть пораньше и сваливает на улицу. Вопросительные взгляды от сквада он посылает в игнор. Нужно выпустить пар. Что-то внутри зудит неприятным червячком, но Кацуки игнорирует и этот порыв тоже. Под горячую руку попадается несколько кустов. Спится Бакуго плохо. Сон совсем не идёт. Бакуго вертится на кровати ужом, чуть ли не выбивает из подушки пух затылком. Товарняком в голове несутся разные версии того, что он мог бы написать в завтрашнюю записку, но он всё отметает. Всё не то, какой же бред. В своём дебильном состоянии он обвиняет отсутствие по четвергам практики и, быстро напялив майку с шортами, проскальзывает незаметно на улицу. После бега с периодическими срывами на нитроглицериновый полёт становится полегче, поэтому он заруливает обратно в общагу. На обратном пути решается заглянуть на тёмную кухню, захватить прохладной минералки, но стыкается там с одним из самых неожидаемых здесь членов своего сквада. — Полпервого ночи, чё ты тут забыл, Дерьмоволосый? — Бакуго хлопает дверцей холодильника и шлёпается на ближайший стул, припадая к бутылке. Киришима стоит у края кухонной раковины, подпирая её поясницей, и болтает кружкой с остатками молока. Вид у него какой-то подавленный. — Не спится, — только и выдаёт тот. А то будто бы Бакуго слепой. Что сам Кацуки забыл на кухне в такое время, одетый в уличное, мокрый и вспотевший, его как-то не спрашивают. — Хей, — наконец подаёт голос Киришима, когда Бакуго уже собрался было уходить, — а ты… серьёзно ничего писать не будешь? Бакуго стопорится. — Да, а что? От Киришимы так и сочит неуверенностью. — Нет, ничего, — тот трёт рукой в затылке и скашивает глаза. Наверное. В темноте не особо-то и видно. Но в воздухе за милю несёт враньём. Ладонь со звучным хлопком приземляется в дверцу шкафчика рядом с Киришиминой головой, и Кацуки рычит: — Не лги мне, Эйджиро, — того от неожиданности пробирает мелкой дрожью, и глаза становятся по тыщу иен. — Выкладывай, — всё так же предупредительно рычит Кацуки, что Киришима сначала мнётся, а потом выдыхает: — Просто я думал насчёт письма и… ты прав. Прав. Зачем писать себе будущему, если он уже всё знает, что знаю я? Это же глупо. Я не могу рассказать ему ничего нового, а спросить нормально о чём-то не выйдет. И эти, ну, всякие временные штуки ещё, знаешь… Чтобы ничего не испортить. Бакуго кивает — понимаю, продолжай. — Но как бы там ни было, мы ведь будем героями, да? У нас не так, как у обычных людей. Не всегда известно, что нас там ждёт, как у нас сложится судьба и сложится ли вообще… — у Бакуго с последних слов идёт мороз по коже. Он и сам о таком задумывался, но… Неужели Киришиме и вправду думается, что его будущее окажется плачевным? Бакуго берёт его за грудки и дёргает на себя. Буквально хрипит в рожу: — А ну-ка собрался, бунтарь херов. Если тебе хочется что-то написать — пиши. Будущий ты, наверное, такой же впечатлительный кусок болвана, так что будет рад такой хренотени. И не смей в себя не верить. Ты сам строишь себе будущее. Или ты не планируешь стать героем, а? Бакуго в натуре злится и пилит того взглядом. Киришима осоловело моргает с некоторое время, практически задержав дыхание, и, наконец, тихо смеётся. Бакуго всё ещё слишком специфично заботится о людях — Киришиме приятно быть из этого малого числа. — Да, и то верно, ты снова прав. Напишу, что буду стремиться быть лучше, чем я есть, и пожелаю всё-таки удачи будущему себе. Что бы ни случилось, — Киришима острозубо улыбается, и видно, что на этот раз совершенно честно. Плечи у него заметно расслабляются, опускаясь, что больше можно не беспокоиться — попустило. — Ты сам-то как? Целый день сегодня какой-то задумчивый. Случилось чего? Хм. А вот это уже какой-то перевод стрелок. По правде говоря, Кацуки и сам не понимает, почему сам не свой. Будто жопой чует… неприятности? Наверное, да, их. А что ж ещё? Киришима в это время, пока Бакуго подвис, участливо заглядывает в глаза, искренне беспокоясь, как он обычно умеет, и абсолютно машинально кладёт ладонь на всё ещё держащую его за ворот футболки руку, пододвигаясь ближе. Киришима ждёт, что слышно его дыхание и пульсирующую жилку на шее. Как только Бакуго это замечает, то раздумья резко уезжают в сторону, и на него враз как-то нахлынивает щекотливость ситуации. Как Киришима близко, как чувствуется тепло его ладони, и как ему совсем не неприятно от этого, от его внимательности, от него всего. Кацуки резко одёргивает руки, как ошпаренный, буквально отлетая назад в один прыжок на метр сразу. — Спокойной ночи, Дерьмоволосый, — бросает он напоследок и вылетает из кухни, оставляя того в недоумении. Все другие мысли из головы напрочь вылетают за компанию. Киришима, наверно, сейчас явно размышляет, что сделал что-то не так. Но что? Бакуго только краем уха слышит растерянное: «Спокойной, Баку», — и сердце так отчаянно колотит, словно только-только после бега, а не с добрых полчаса. Анализ ситуации только пуще добавляет в щёки красок. Если так подумать, то это всё очень напоминает… Он что, выходит, закабедонил Киришиму? Твою ж мать. Быть такого не может. Это ж не должно было так выглядеть. Он не специально, оно само! Не надо было просто его такими речами злить. Хорошо, что во тьме ночной не виден румянец. Не дай бог Эйджиро бы заметил. Не понял бы. Бакуго едва смыкает этой ночью глаза. Следующий день весь класс проводит в предвкушающем ожидании, гудя как улей, пока Айзава-сенсей обходит комнату и приземляет им на парты свёртки, конверты, посылки — те пришли раньше. Народ то счастливо визжит, то разочаровано вздыхает. Бакуго в это время усиленно скролит ленту новостей, пытаясь унять откуда-то взявшийся мандраж. Когда Айзава проходит мимо его парты и он не получает ничего, даже вшивой записки, Бакуго с трудом, через стиснутые зубы, но фыркает: «Больно надо», — и утыкается обратно в телефон. Пустое ощущение под рёбрами неприятно распирает грудину. Остаток урока проходит как в тумане. На перемене к нему подсаживается Киришима, и только слепой не заметил бы, что лицо у него какое-то встревоженное. Пусть тот и активно делает вид, что всё в порядке. Это после вчерашнего разговора, что ли? — Говори уже, — поторапливает его Кацуки, когда тот сомневается с добрую минуту. Ему самому тоже как-то (самую каплю!) некомфортно. Киришима сунет ему обрывок листка. — Я не читал! Только первое предложение мельком, потому что, ну, зачитался, оно как-то само пошло… Но дальше ни-ни! — Киришима бьёт себя кулаком в грудь и честно-пречестно смотрит в глаза. — Что это? — Бакуго усиленно не замечает щенячий взгляд и вглядывается в ровные строчки, написанные и близко не его почерком. — Это было приписано в моём листе, от того Киришимы, но я оторвал тебе часть, чтобы было удобнее, — Киришима показывает ему рваный край своего письма. И через запинку намного тише добавляет: — Надеюсь, с ним всё будет в порядке. И с этими словами красная башка быстро ретируется с поля зрения. Бакуго не успевает ничего спросить, поэтому складывает записку пополам и суёт в карман штанов. На большой перемене почитает, не сейчас. Там ведь ничего такого экстренного, правда? Кацуки бегло смотрит на Эйджиро, что по кругу перечитывает своё полученное письмо и покусывает губу, напряжённо хмурясь. Бакуго хмурится тоже. Правда же? Обед он переносит на крышу академии. На улице стоит весенняя погода из разряда «чудесно, что говно уже оттаяло и уплыло», и ничего не мешает сакуре радовать глаз своими облачно-розовыми кронами. Ханами сейчас в самом разгаре, и немного тишины в снова ожившей природе, кажется, идут Кацуки на пользу. Ещё прохладный ветер треплет ему волосы да ворот рубашки, что из воспоминаний лезут горы. Снежные шапки, каменистая порода да совершенно непередаваемый горный запах. Рвануть к ним бы в вылазку на каникулах, что ли, если будет возможность. Он давно там не был, соскучился. Но сейчас не об этом. Быстро управившись с заранее прихваченным бенто, Кацуки достаёт записку. Руки неуловимо подрагивают ни с того ни с сего, но кто Бакуго такой, чтобы дрейфовать? Не время и не место. И уж точно не причина. Записка выведена аккуратным почерком, все завитушки и чёрточки кандзи уверенные, размашистые. Киришимины. «Следующую часть передай, пожалуйста, нашему взрывчику. Нельзя же его оставить без письма. Можно прямо с этой строчкой ;) Так вот. Привет и сразу прости, что ты не получил от Кацуки взрослого весточку лично, неприятно, наверное, до жути. Просто последнее задание прошло не совсем успешно, и он… в тяжёлом состоянии, но стабилен. Врачи дают положительные прогнозы. Я рядом с ним. Он выкарабкается, я знаю. Ты ведь всегда таким был, упрямым и жадным до геройства, да? В этом ты не поменялся. Такое время не меняет. Что самое главное тебе знать из будущего, это то, что ты — отличный герой. И был им ещё с академии, если не с пелёнок. Да, косячить ты будешь ещё знатно, иногда даже по сущим глупостям, но ты ведь умный, ты всё исправишь. Только послушай небольшой совет от меня, ладно? Выкинешь эту записку потом, но сначала прочти. Не бойся признавать своих ошибок и открываться друзьям. И близким. Я серьёзно. Мы о тебе беспокоимся и тоже не идеальны. Денки, Сэро, Мина. Я. Мы все передаём тебе привет. И так же стараемся со всех сил. Я обещаю, что прослежу, чтобы с тобой будущим было всё в порядке. Так же, как я пытался это делать в академии. Это, скорей всего, всё очень странно читать, и Кацуки убьёт меня, как узнает, что я тебе без его ведома писал, но шанс выпадает один раз и со временем ты всё поймёшь. Геройство — путь трудный и легче не становится, но никогда не отступайся от него, понял? Это делает тебя счастливым. И да. Я всё ещё тот же впечатлительный болван, как ты сказал однажды. Писать на прикроватной тумбочке, конечно, трудновато, но, надеюсь, всё более-менее понятно. Прости, что не могу сказать ничего конкретного, дабы не испортить тебе все сюрпризы. В общем, удачи там нынешнему тебе. Если я не ошибаюсь, то сейчас самое время для одного из значительных событий в твоей жизни. И для меня тоже. Жги! Твой Эйджиро Киришима». Вплоть до конца записки Бакуго читает, едва дыша. И только дойдя до именной подписи, вспоминает, как это работает. Наспех вытерев вспотевшие ладони о брюки, дабы ненароком не подпалить бумажку, он задумывается обо всём, что только что прочитал. Он, будущий он, сейчас в больнице? Что произошло? И Киришима рядом с ним. Писал прямо возле койки, если он правильно всё понял. Да какого чёрта там происходит? Неужели всё настолько серьёзно? Грань понимания зудит на головной подкорке и не даёт нормально работать мозгу. Что же сподвигло будущего Киришиму написать всё настолько вроде и завуалировано, а вроде и сентиментально, будто он уже на пороге пенсии. Говорили же, что разрыв по годам всего-то в десяток будет, не больше. Ещё и советы даёт, вы посмотрите, про друзей чёт говорит, про близких… Для открытости нужна уйма доверия и умение признавать ошибки, а с этим у Бакуго, увы, туго. Но Киришима ж говорит, что он справится. Героем-то он всё-таки стал. И вроде бы успешным, если тому верить. И весьма доволен жизнью. Бакуго устало протирает глаза, зажимая переносицу пальцами, и откидывается на спину, подложив под голову рюкзак. Как же, чёрт побери, всё сложно-то, а. Что Киришима имел в виду под важным событием? Выпуск, получение полноценной геройской лицензии? Или банально то, что они оба переживали по поводу этих писем? Господи, можно же было быть немножечко яснее, в конце концов! Неожиданно кто-то громко и резко хлопает единственными дверьми. — Вот ты где, блин! Тебя искать — целый квест, фух… — на крыше, уперев руки в боки, появляется Ашидо. Видок у неё взбалмошный, малость растрёпанный. Она уверенно чапает прямо к Бакуго и плюхается рядом с ним. — Ты чего тут застрял? Мы переживали, куда ты вдруг пропал, да ещё и перемена скоро заканчивается. Бакуго моргает. Уже? Так скоро? Мина нависает над ним розовой грозой и всматривается в лицо. — Так почему ты тут завис? Это из-за записки? Получил что-то не то? Дай почитаю! — вот она и названная да вышеупомянутая Киришимой дружеская забота. Бакуго быстро комкает листок и прячет поглубже в штанину. Мина обиженно дует губы. — Ну и злюка ты, Бакуго. Жалко, что ли? Мне вон моя взрослая версия одни шуточки да критику прислала, ишь какая! С причудой больше старайся, манёвренность да выносливость развивай, по учёбе подтягивайся, то да сё… Прям как мамка какая-то, а не я. Бакуго на такое хмыкает. Что ж, с этим он полностью согласен. — А она дело говорит, — усмехается он, на что получает кулаком в плечо. Слабенько. — Поговори мне ещё тут. Сам вон страдания разводит, ещё и других шпыняет, а мне любопытно! Она, конечно, упомянула, что уже замуж вышла, но хоть бы намекнула за кого, а не вот это вот всё, — Мина супит мордашку, но недолго. — А у тебя там что? Нашёл себе кого? О боже, она снова за своё. Ашидо, это сосредоточенье всех сплетен ЮЭй и ближайшей округи, не могла о таком не поинтересоваться. Не удивительно, что она самой первой впрыгнула в брачные штаны. — Да больно оно мне надо. Мне Киришима вон только написал, что я в больницу загремел после задания, слабак. Теперь выхаживает, как маленького. Мне нужно стать сильнее, чтобы не попадаться на всякую такую херню в будущем. Ясно? До Мины не долетает и половина слов. — А почему именно Киришима? — допытывается она, игнорируя всё не интересующее. И от кого она только набралась? — Вы так хорошо дружите в будущем или?.. — Да чё ты заладила со своими отношениями! — несдержанно гаркает Бакуго и закатывает глаза. — Пристала, блин. Почём я знаю, чё он там постоянно рядом со мной ошивается и носится, видите ли, ещё с академии… У Мины как-то слишком сильно вытягивается в удивлении лицо, и Кацуки резко затыкается на полуслове. Минуточку. До Бакуго доходит всё одним махом. Вот прямо всё. Упоминания по имени. Нахождение рядом. Все эти штуки про старания, открытость, важный период, сюрпризы и так далее. Как всё написанное буквально пропитано заботой и беспокойством о близком. Настолько близком, что переживания вылезают на бумагу, даже если эта мелочь — какая-то писулька в прошлое на пару абзацев, которая, по факту, ничего не решает. Но нет. Решает. И очень многое для него объясняет. Осознание бьёт по макушке стальным брусом, что кожа начинает гореть и вскипать румянцем, будто он причуду Мины свапнул. Кацуки не силён в намёках, но лучше поздно, чем никогда. Твой Эйджиро Киришима. На часах без пяти час, и Бакуго пулей влетает в класс, надеясь, что успел. И успевает. Киришима всё ещё втыкает в свой листок, перечитывает триста раз перед отправкой. Кацуки в два шага подскакивает к нему. — Эй, Киришима, дай глянуть, чё ты там написал, — Бакуго вырывает у того из рук бумажку и быстро кое-что приписывает, даже не читая. Теперешний Киришима под возмущённое «эй!» пытается отобрать у него записку, но Бакуго уворачивается, проскальзывает с насмешкой к коробке и закидывает в неё послание, делая его окончательным и бесповоротным. Возвращается он на своё место под негодующее пыхтение Эйджиро и самодовольно прописывает тому щелбан. Ашидо неспешно заходит в класс и делает вид, что ничего не видела, не слышала, да и вообще ничегошеньки не знает. Бакуго ей мысленно за это благодарен и прячет в учебник порозовевшие щёки. Но Киришима весь оставшийся день бесится и пытается заставить его сказать, что он там написал, «потому что так нечестно, это же моя записка!», на что Бакуго только ржёт и напарывается взрывами на укреплённую кожу. Вечером, когда в общей гостиной они устраивают пятничный экскурс по фильмам, Бакуго целенаправленно падает рядом с Киришимой, немного сползая по дивану ниже, и съезжает головой тому на плечо. Для упора. Киришима знатно охреневает на это и молчит. Бакуго макушкой чувствует, как того распирает что-то да спросить, но потом он так же что-то для себя решает и малость расслабляется, опуская на его колючую шевелюру свою голову тоже. Для удобства, да. Вечер проходит на удивление классно. Бакуго, полусидя-полулёжа вот так, чувствует, как у Киришимы струится кровь по венам, что от этого шумит в приложенном ухе, как спокойно и мощно у того вздымается грудная клетка, как умиротворяюще тепло у него под боком. Он, конечно, огрызается Киришиме и остальным однокашникам в течении вечера по разным поводам, но скорее чисто для проформы. Ему, вообще-то, комфортно и уютно. Но остальным знать не обязательно — только одному человеку. С принятием собственных сильных сторон и слабостей у Кацуки всегда были проблемы, и от этого так просто не избавишься. Но некоторые вещи просто происходят и даются легко. Таких моментов, конечно, пересчитать по пальцам, но Кацуки чует — это оно, это одно из таких. То, что происходит правильно. И его в любом случае ждёт будущее, что полно проблем, трудностей и терний, но если оно всё-таки счастливое рядом с этим патлатым чудом, то пускай. Он готов с разгону стартануть этому будущему навстречу. Потому что всё или ничего, правда? Историю пишут победители. Раз уж он решил, если это именно то, что ему нужно, то у Бакуго нет поводов себе не верить. Ему характер позволяет. «Передай этому ублюдку, что если он не оклемается в ближайшее время — я его взорву, понятно?» Бакуго клянётся, что слышит, как будущий Киришима тепло смеётся у них за спинами.