Евгения и Татьяна

Она была девушка, она была влюблена. Воздух выбивает из легких. По-моему, стоит начать дышать снова, да. Но не выходит. Казалось, грудь горит огнём. А глаза Татьяны, зачастую наполненные жизнью, стали блестеть ещё ярче, буквально сиять. Пришла пора любить. На порог дома входит она. Одетая с иголочки, с холодным, расчетливым взглядом, а что было самое бросающееся в глаза — её кудри. Впервые в своей жизни Татьяна видела перед собой женщину в мужском костюме. Но сидит этот костюм настолько хорошо, что становится ясно, шили специально под неё, учитывая каждый сантиметр, изгиб, изъян. « Когда, надев мужской наряд, Богиня едет в Маскарад… » Незнакомка обращает свой взгляд на Ларину, отчего юная девушка ощущает прилив тепла к щекам. Так нельзя, не должно быть, Татьяна, очнись. Вокруг шумят гости, родственники, но ни один звук не доходит до ее ушей. Будто белый шум. Все проходит будто по щелчку пальцев лишь тогда… когда незнакомка щёлкает перед лицом Татьяны пальцами. Её кольца такие… — Я вас потревожила? — А… Нет, я… Ларина сейчас походила на яркий помидор, не иначе. Другое сравнение нельзя было подобрать, глядя на лицо юной красавицы, что испытывала сейчас невероятное смущение перед чужим человеком. А та ухмылялась одним взглядом, выжидая, когда наконец девушка измолвит хоть слово. Это забавляло и подписывало интерес, лишь самую малость, конечно. — Позвольте мне представиться первой, — незнакомка протягивает ладонь, лишний раз привлекая внимание Татьяны к своим украшениям. — Евгения. Евгения Онегина. — Я Татьяна Ларина, — девушка широко улыбается, даже не контролируя свою улыбку, и несмело тянет ладонь в ответ, теряясь, куда же обратить свой взгляд. — Рада познакомиться с вами, — Онегина вводит Татьяну в шок, склоняясь и оставляя на хрупкой девичьей ладони лёгкий поцелуй, совсем невесомо касаясь губами гладкой кожи. — Для меня это большая честь. Ларину пробили мурашки по всему телу. Сложилось ощущение, что за все это время она выдохнула только сейчас, причём довольно резко. Юное тело бросило в легкую дрожь, а Татьяна даже совсем не знает, отчего это. Каждые праздники, встречи в их доме, баллы, всегда мужчины схожим образом приветствовали её, что считалось абсолютной нормой. Но она… почему она вызывает такие чувства? Что в ней особенного? Может, у неё губы слишком нежные, нежели сухие и грубые губы мужчин? Глупость, возможно… Татьяне захотелось коснуться их, хоть подушечкой пальца, совсем немного. Какой-то мужчина зовёт Евгению и та, кивнув девушке, удаляется, сообщая что-то уже другому человеку. До Татьяны с опозданием приходит мысль, что нужно было ответить ей. — И я… — девушка неосознанно повышает тон, настолько желая, чтобы ее услышали, но в последнюю секунду робеет. Ведь есть ли смысл кричать что-либо в спину, когда ее даже не услышат? Но Онегина поворачивает голову, с неким любопытством и легким удивлением смотря на робкую леди. Глаза так и говорят ей: «Больше смелости, Татьяна» — И я рада… познакомиться с вами, Евгения, — Ларина говорит все четко, спокойно, даже с легкой улыбкой. Ей стоило бы гордиться собой. Потому что именно эта смелость вызывает у Онегиной лёгкую улыбку и мягкий взгляд, обращённый именно к ней. И только к ней. Наконец, Лариной остаётся видеть лишь удаляющийся от неё самой затылок. Блестящие кудри завораживающе покачиваются при ходьбе их обладательницы. Татьяна чувствует, как в груди зарождается весна. Она расцветает. Но сколько уготовано ей счастья, ведь в том же отношении и горечи, и слёз, и боли. Ей кажется, что всё прекрасно. она прекрасна. А так ли это? Ведь немыслимо всё это, чтоб девушка… «Я влюблена», — шептала снова Старушке с горестью она. — Сердечный друг, ты нездорова. «Оставь меня: я влюблена». И между тем луна сияла И томным светом озаряла Татьяны бледные красы, И распущенные власы, И капли слез, и на скамейке Пред героиней молодой, » Татьяна чувствует насколько Евгения другая. Она практически не знала Онегину, но сколько уже успела наслушаться от людей… Ходят разные слухи о ней, но как хотелось бы узнать, прочувствовать её. Ведь может, Ларина способна понять ее странности, как никто другой? Она и сама не отличалась шаблонностью. Ее нельзя было назвать такой, как все другие девушки здесь. Да даже на собственную сестру она не походила. Они с Евгенией обе будто нездешние или, как выразился бы кто-нибудь ехидно, не от мира всего. Быть может, и в этом есть своя правда. Но дальше так существовать Татьяна не могла. Она не может думать лишь о ней, не спать, мечтать, лелеять тихо в самом сердце. Пора решаться, быть смелей. Тонкие пальцы с твёрдой решительностью хватаются за перо и бумагу. Она знает, что не способна сказать ей и слова при встрече, но что она точно обязана сделать — написать ей. И пусть это будет французский язык, пусть даже Евгения не прочтёт и половины, поставив на юной девушке огромное клеймо легкомысленной простушки, пусть! Она откроет душу, ведь она живет этим чувством. Ей необходимо это, как воздух. Ах, ведь именно рядом с Евгенией почему-то так тяжело дышать. И Ларина раздумывала очень долго, вспоминала, как искала ее по всей местности, украдкой слушала её речи и то, в скольких конфликтах она доказывала свою правоту. А как Онегина повышала тон от нахлынувших эмоций и даже возмущения… Губ Татьяны коснулась улыбка. Как же бешено стучит сердце в груди. Стоит закрыть глаза — перед ней она. Часто сидит в тихом местечке, совсем одна, в глуши, и всё ей скучно. А страшно как Татьяне, ведь вдруг ее компания ей тоже неприятна? Вдруг скучная та слишком для Евгении? И каждый раз, при мысли о ней — то в жар, то в холод. Верно, все симптомы на лицо, Ларина больна. Больна и бредит вами лишь, Евгения. Зачем она свалилась к ним в деревню? Уж лучше б и не знал ее никто здесь. А Татьяна, возможно, нашла бы себе хорошего мужа, у неё появились бы чудесные детишки. Но что в итоге? Её сердце отдано одной… Разве возможно влюбиться так бесповоротно, крепко, отключая разум? Но видя вновь ее, в ослепительном, строгом костюме, понимаешь, можно. Можно влюбиться в волосы, отливающие золотом на солнечном свете. Можно влюбиться в глаза, что хоть и излучают холод, но в Татьяне разжигают целый пожар. Можно влюбиться в хмурость этого лица. Можно влюбиться в касание губ к своей коже. Можно влюбиться в мягкую, почти что нежную улыбку, единожды обращённую к ней. Рука Татьяны дрожит, а перо выскальзывает из пальцев. Она делает прерывистый вдох и подрагивает, смаргивая слезы. Пальцы другой ладони поспешно стирают их с щёк. Нельзя не влюбиться в Евгению. » Ты чуть вошла, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот она! » Волнение терзало Татьяну до самого рассвета, ведь за всю ночь она так и не сомкнула глаз. Руки дрожали, глаза покраснели, чернила находились на исходе, а само письмо лежало на краю стола, ожидая своего адресата. Страшно? Безумно. Но как только на бумаге оказалась последняя точка, с души девушки будто скинули камень. Ведь все в этих строках, вся ее душа, вся жизнь, все чувства. А дальше, будь, что будет. За это Лариной уже не так страшно, ведь за ночь слишком много нервов потратила она на мысли, слова, текст. » Вот утро: встали все давно, Моей Татьяне все равно. » Евгения, будучи обычной девушкой спокойной, холодной, даже в большем равнодушной, получив письмо от Татьяны, оказалась в недоумении. Письмо? От той скромной, тихой и румяной девушки? Чем же обязана? И ведь чем дольше читала Онегина строки, выведенные аккуратным девичьим почерком, тем сильнее её саму охватывал жар. Будто все чувства, что испытывала сама Ларина, неведомым образом передались в это послание и наполняют теперь никого иную, как Евгению. Ах эти юные мечты, а какие сладкие, почти детские слова обращены к ней. Но стоит вспомнить обладательницу этих мечт, отчего-то и в груди вечно хмурой Онегиной зажигался огонёк. Татьяна столь искренняя с ней, столь милая, столь робкая, но в то же время, сколько в ней отваги, рвения, напора… «Твой чудный взгляд меня томил…» Нет больше сил. Евгения, не имея столько выдержки, кладёт письмо рядом с собой и прикрывает веки ладонью. На губах пугающая, сумасшедшая улыбка, а подушечки пальцев не удерживают влагу, предательски вытекающую из глаз и скатывающуюся по щекам. Татьяна, милая Татьяна. Моя юная Татьяна.

***

Они молчали несколько минут, стоя напротив друг друга. Татьяна не осмеливалась и взглянуть в лицо Онегиной, ведь, ах, насколько стыдно и неловко становилось, стоило лишь вспомнить хоть строку из своего письма. А ведь так хотелось вскрикнуть, даже если и перебить, но чтобы сказать быстрее неё, чтобы не дать разрушить свои мечты. В конце концов, последнее, чего бы не хотелось Лариной — это терять Евгению уже сейчас, даже не успев сблизиться с ней. Но обе лишь стояли и молчали. К сожалению, а может быть, и к счастью, подобное не могло длиться вечно. — Татьяна, вы писали мне письмо, — начала издалека Онегина, смотря в упор на юную девушку. — Евгения!.. — Татьяне все же хватило смелости перебить её и даже поднять взгляд, но далее договорить ей не дали. — Неужели вас не учили, насколько невежливо перебивать? — Онегина нисколько не ожидала подобного порыва от милой Татьяны, но она была не столько возмущена, сколько приятно удивлена. Эта девушка далеко пойдёт, если будет поувереннее. — Простите, — Ларина совсем замялась, сжав собственные пальцы и замолчав. Не хватало для образа ещё прижатых к голове ушей, подобно провинившемуся зверьку. — Чудно. Не отпирайтесь, я прочла ваши признания и, признаться честно, — рука Евгении потянулась к ладоням Лариной, отчего вторую бросило в жар. Указательный палец мягко, поглаживающим движением коснулся костяшки правой руки юной девушки. Кажется, она дрожала. — Мне ваша искренность мила, — она продолжала уже на полтона тише, будто ведала Татьяне какую-то тайну, которую не должен узнать никто другой. — Вы заставили меня почувствовать то, чего мне не доводилось чувствовать уже много лет, Татьяна. Татьяна уверена, у неё поднялась температура и все, что сейчас происходит — настоящий бред больного. Евгения говорит ей… такие вещи? Она гладит её по руке? Всё это абсолютно точно смахивает на выдумки влюблённого сознания, не более. Но что-то все ещё держит девушку на плаву. За секунду до выпадения. — Посмотрите на меня, Татьяна, — мягкий голос обволакивает разум, а глаза девушки теперь смотрят точно в чужие. Сердце бьется где-то в горле. — Я вас люблю ещё нежней, — шёпот, который можно было различить едва ли по губам, четко был расслышан Лариной. Выдох. Где кислород? Евгения искренне смеётся и Татьяна готова поклясться, что эта улыбка может осветить весь мир. Пальцы Онегиной с нежностью касаются мягких щёк и стирают с них нескончаемые мокрые дорожки слез. — Татьяна! Татьяна! — с её уст имя звучит вперемешку с тихим смехом, а сама Ларина в это не верит. Она лишь крепко стискивает свободную ладонь Онегиной, большим пальцем поглаживая тыльную сторону. — Позвольте совершить глупость? — Татьяна находит откуда-то в себе силы говорить. — Вам можно всё. Юная леди поднимается на носочки, тонкие пальцы левой руки цепляются за рубашку той, которая с недавних пор владеет её сердцем, а тёплые губы касаются чужих. И это чувство, пожалуй, одно из самых приятных, что удалось испытать Татьяне. Одна ладонь Евгении перемещается с щеки на шею, оглаживая ее пальцами и проходясь вскользь по нежному лицу, а вторая ладонь прижимает к себе девушку за талию, решая, что совершать глупости необходимо вместе. Ведь так прекрасны порывы чувств, верно? И вопрос, терзающий Татьяну с их первой встречи, наконец исчерпывает себя. Губы Евгении и вправду до невозможности мягкие. От всех прикосновений разом казалось, что Онегина проводит высокий разряд тока через её тело. Но всё, что старалась сделать она — это поддержать Татьяну. И чтобы хрупкое тело не упало сейчас от подкосившихся ног, и чтобы никогда не упал сильный дух в этой девушке.