Принц Незавершённости

Фригга Чистое Сердце – самый странный человек из всех, кого мне только довелось повидать по жизни. Невзрачная на первый взгляд, совсем незаметная – таких девиц половина Скайрима наберётся, – похожа не то на охотницу, не то на начинающую наёмницу, а вот на деле это она, оказывается, целый мир наш спасла от мерзкого дракона-душееда. Вот этим вот одним двемерским топориком, который у неё на поясе висит, Алдуина зарубила! Ну, лукавлю, конечно, не одним топором – ей боги Драконью кровь подарили, а с нею вместе – дар Голоса, которым она может и сжечь, и в лёд обратить, и напугать до полусмерти. Я-то, собственно, за наёмницу её и принял, когда искал себе в таверне брата по оружию, чтоб спину мне в нордской гробнице прикрыл. Думал, она деньгами разжиться хочет, а вон как оказалось – сама Довакин мне свою помощь предложить соизволила! Брезговать такой помощью – дело грешное, так что вот уже день как идём мы с ней вместе к Рагнвальду. Девчонка она весёлая, озорная, рыжая и веснушчатая. А ещё очень смелая, азартная и, как оказалось, обожает всякие старинные сказки и предания. Неровен час на порог гробницы ступим, а она раздобыла у меня в сумке какую-то бумажку и теперь прямо на ходу её изучает, по-моему, дольше, чем заезжие алхимики – останки ледяных привидений. Видит она, что ли, плохо, понять не могу, или это у неё привычка такая – на всякую ерунду пялиться? Аж интересно, право слово: Алдуина она перед битвой точно так же разглядывала? И я уже почти возмущаюсь – даже воздуха успеваю в рот побольше набрать, – как она наконец-то отрывается от созерцания «скамп-хвостом-корябал»-письмен и спрашивает у меня: – А кто вообще такой этот Принц Незавершённости? Листок она зачем-то складывает вчетверо и суёт между бронёй и поддоспешником. Видать, чтобы снегом не замочило. Мне вот кажется, что туда ему и дорога – хлам хламом, им даже задницу как следует не подотрёшь, – а она все эти бумажонки без разбору себе тащит, будь то свиток огненного шторма (еле у неё отвоевал!) или скамповы каракули на сырой промокашке. Ох и чудная она, эта Фригга. – Принц Незавершённости? – так и хочется оборвать фразу на самом интересном месте, если честно, но я сделаю это не сейчас. – Легенду про него знаю, а самого его в Обливионе, сдаётся мне, нет и не было никогда. Ни культа, ни святилища, ни книг, ну, кроме этого вот огрызка у тебя за пазухой – глупый Принц какой-то, не находишь? И тут понимаю, что зря я о нём заговорил: у спутницы моей с любопытства глаза так огнём и полыхают. Грешно подумать, но такую бы Фриггу дознавателем к златомордым в посольство: любую тайну у кого хочешь выведает. Всеми правдами и неправдами, уговорами, хитростями… от кого только научилась? Вот сейчас смотрит она мне в лицо, вцепляется в запястья прямо-таки драконьей хваткой и едва ли не угрожающе произносит: – Но легенда-то есть. И ты, Эйсгар, её знаешь, а говорить отчего-то не хочешь. Расскажи, если уж заикнулся! Джулианос всеведущий, и как я вообще согласился с ней идти в поход?! – Фригга, это всего лишь глупая сказка, – говорю, отстраняя её от себя. – Меня стыд берёт рассказывать её герою, который сам – легенда всего Скайрима! Ты держала в руках Древний Свиток, убила Мироеда, побывала в Совнгарде и вернулась живой – и это тебе я должен травить байки про несуществующих даэдра?! – Да, мне! – отвечает она, отбрасывая с лица мокрые пряди. – Эйсгар, ты ведь не хочешь рассориться прямо в походе? А она меткая. Знает, как меня задеть. С ней, упрямицей, ссориться, как ледяного атронаха морозной стрелой пытаться одолеть: и ману растратишь, и силы свои – а всё попусту. Ну ни шагу назад не сделает, хоть расшибись! И если атронах хотя бы убьёт, то Фригга всю оставшуюся половину пути будет молчать. Я не шучу! Зельем поделится, рану исцелит, спину прикроет – и ни словечка не проронит. А норду дорога без доброй беседы всё равно что пытка талморская. – Эй, Фригга, – вздыхаю я, взъерошивая ей волосы. – А ты точно та самая Драконорождённая воительница? Не то мне этот мокрый снег глаза совсем залепил, не то веснушки на бледном лице вдруг становятся похожими на огненную чешую. – А ты хочешь доказательства? – хмурится Фригга, сбрасывая мою ладонь с рыжей макушки. – Расскажи про Принца, Эйсгар. Она строго прищуривается, снимает с пояса топор и усаживается на каменный уступ у подхода к гробнице. До сих пор не могу поверить в то, что мы почти пришли… хотя, впрочем, в это я как раз-таки верю, а вот грядущее сражение с очередным драконьим жрецом не внушает мне ничего, кроме страха за собственную шкуру и желания повернуть назад. Знакомый наёмник пару недель назад отсюда еле ноги унёс – Отар, жрец этот, мол, стеной грозовой его едва не испепелил. А уж если эта мертвечина две недели так неупокоенная по гробнице и ходит, никакой драконий Крик нам с нею справиться не поможет. Правда, чтобы доказать это моей упрямой спутнице, надо, чтобы сама Кин с небес спустилась, не меньше – об опасности Фригга ничего слушать не хочет, только топор всё поправляет да броню покрепче застёгивает. Справлюсь, говорит, ты только спину мне прикрой. И откуда в ней столько решимости? – Ну, – вздыхаю. – Так и быть. Расскажу. Жил некогда в Винтерхолде парнишка один. Высокий, статный, красивый, улыбчивый, заядлый охотник и даже в школе магии Изменения смыслил! Да к тому же холостой! Словом, завидный жених и всем пример для подражания. Вот только… был один подвох. Догадаешься, какой? Фригга задумчиво смотрит на кусок оленины в своей руке, потом – как-то беспомощно, что ли, – на меня и пожимает плечами. – Это всё было неправдой? – Вот и нет! Скажи-ка, прекрасная дева, когда бы к тебе такой красавец и умелец подошёл с букетом горноцветов наперевес да с амулетом Мары на шее, ты б замуж за него пошла? Эк раскраснелась-то Фригга! Отводит глаза и вцепляется зубами в кусок мяса – неужели я её так смутил? – Ну… пошла бы, конечно, – отвечает она тихо-тихо, а я по голосу слышу: улыбается. – А вот девки из Винтерхолда на него даже не глядели. Да что там девки! Зайдёт парень в таверну, а ему даже трактирщик лишней кружки мёда не нальёт. Зато зайдёт в ту же самую таверну с братом, так весь люд на ушах стоит! Брата его без малого целый Винтерхолд обожал: гонцы ему письма ворохами носили, Коллежские маги наперебой звали в ученики, а вся неженатая-незамужняя половина владения как бы невзначай у его дверей с амулетами Мары ходила. – И как, завидовал он брату? – интересуется Фригга будто бы даже с пониманием. – Не просто не завидовал, а любил его, всему владению говорил, мол, брат мой – лучший парень во всём Скайриме. Да только тоска всё равно глодала: хотелось бедняге любви и славы. И чтоб любили его да восхищались им, решил он стать Принцем даэдра. Рассудил он вот как: у Принца даэдра есть статуя, артефакт и последователи. За последователя первого сойдёт любящий старший брат, статую он себе сам изо льда и снега слепил, а артефактом станет котелок, чтоб в нём самую вкусную похлёбку варить… Фригга от смеха только что с камня кубарем не летит. – Даэдра?! Чтобы все любили?! Кинарет сохрани, да какой же из него даэдра, они ж его на смех поднимут, а потом разорвут на кусочки! – Вот и подняли его пятнадцать Принцев на смех. Даже на куски рвать не захотели: не размениваются они, дескать, на такие мелочи. – А шестнадцатый? – А Боэтия, воинский Принц-Интриган, ему явился и так сказал: «Пока ты носишь на себе смертную оболочку, ты всего лишь жалкий трусливый червь. Попробуй-ка сними с себя кожу с мясом вместе. Если сумеешь, то добро пожаловать в Обливион, если же нет, я твою душу себе заберу – станешь Разделу Власти верным слугою-алчущим». Перепугался парнишка, алчущим быть не захотел: эти твари чужими жизнями питаются, есть вечно хотят, а еще у них языки такие длинные, что по земле волочатся. Ну и начал он плоть с себя срезать понемногу. С туловища срезал – не дрогнул, с головы срезал – стонал еле слышно, с шеи резал – вопил бешеным зверем. Стал сдирать со спины – так его боль замучила, что не довёл он дело до конца: окровавленная кожа на плечах у него плащом повисла. Перевёл немного дух, отступила боль – он за ноги принялся. Да и там не утерпел: ниже пояса жилы синие повисли, а на стопах и голенях плоть осталась, как сапоги. Ещё немного отдохнул – за руки взялся. Там его совсем боль одолела: не сумел с ладоней ни кусочка оторвать. Так и остался – череп, рёбра да ног половина чистые костяные, на плечах плащ висит кроваво-красный, на руках – перчатки алые, ниже колен – сапоги, а срамоту мужскую жилы прикрывают. Воззвал на последнем издохе несчастный к Боэтии да и отдал концы. А что дальше было, так никто и не знает: всё он по наказу Принца сделал, кожу и мясо с себя сорвал, да только не полностью. Кто про него знает и в него верит, тот зовёт Принцем Незавершённости, потому что дело-то своё он так и не закончил, а кто не верит, тот считает, что он теперь у Боэтии на плане языком подметает пол и ищет чужой силы. – А ты? – спрашивает у меня Фригга. Глаза у неё на мокром месте, того и гляди расплачется сейчас. – Ты во что веришь? – В то, что у меня от предстоящей встречи с Отаром и так поджилки трясутся, – отмахиваюсь я и спрыгиваю с камня. – Рагнвальд нас заждался, Довакин, пойдём скорее, пока я от страха ещё не забыл, как лук в руках держать. Краем глаза я замечаю, что Фригга быстро стирает с щеки катящуюся слезу.