Италия

Подставляя выглядывающие из-под майки плечи под палящее солнце, Ямамото радуется, что подался за Цуной на каникулы в солнечную Италию. В незнакомой стране ему нравится: погода тёплая, архитектура интересная, а люди невероятно дружелюбные и добрые. Итальянцы – сама гостеприимность, и Такеши так и прорывает на ответную улыбку, когда ему широко улыбаются в кафе, магазинах и отеле. В общем, всё идёт отлично. Хорошо, что Реборн пригласил его присоединиться, даже несмотря на то, что от игр в мафию Такеши отказался. У него на носу выпускные, поступление, профессиональная лига – Цуна всё понимал и вздыхал облегчённо, радуясь, что может не впутывать его в эту жизнь. Реборн, кажется, был явно недоволен, но отступился, не став уговаривать. В итоге Ямамото для Цуны просто друг – а не какой-то хранитель чего-то, что он из того единственного разговора так до конца и не понял. Савада, конечно, хороший парень, но у Ямамото на жизнь свои цели, и он рад, что его смогли правильно понять. Их с Цуной миры всё дальше отдаляются друг от друга, но они пытаются поддерживать связь, как могут. Сейчас вот, например, решили поехать вместе на каникулы в Италию. Впрочем, для Цуны это каникулами вряд ли можно назвать – на второй день их пребывания Реборн заявляет, что они здесь по делам семьи, и он с разочарованным стоном тычется лицом в подушку под аккомпанемент ухмылки репетитора. Ну а бейсболист не против – интересно же поглядеть на мафиозный приём и настоящих итальянских мафиози. Да ещё и на молодого босса дружеской семьи, знакомство с которым, как заверяет Реборн, обещает быть невероятно полезным. Сборище жестоких убийц в итоге оказывается по виду похожим на обычный светский раут. Цуна – подросший за последний год и благодаря занятиям с Реборном стоически спокойный – выглядит здесь неожиданно своим. Ямамото же в костюме чувствует себя дураком, постоянно цепляясь пальцами за душащий галстук. Чужие зелёные глаза вдруг бьют под дых, заставляя хватать ртом воздух. – Гокудера Хаято, – представляется дон, пожимая руку Цуне. Тот представляется в ответ, потом представляет их с Реборном, но Такеши не слушает. Лишь стоит словно оглушённый да моргает глазами. Гокудера Хаято – совсем не тот мафиозный босс, которого он ожидал увидеть. Это богатый аристократ неземной красоты – пряди светлых волос мажут по бледной коже щёк, тонкие губы складываются в вежливую улыбку, а костюм на нём сидит идеально. Вот только уголок губ у него треснут, руки он прячет в карманы, а в глазах столько боли, что Ямамото кроет. Наверное, чтобы заметить эту хорошую маску дружелюбия и вежливости, нужно смотреть долго, но ему это бросается в глаза почти сразу же. И он осознаёт, что никакого Гокудеры Хаято здесь нет – только то, что от него осталось. А он настоящий, забитый, затравленный – там, за холодной коркой ледяных зелёных глаз. – Сестру Хаято убили, а его мать погибла при невыясненных обстоятельствах. Так что когда дон Гокудера умер, он оставил семью сыну, – делится с ними Реборн после приёма, когда в отеле Ямамото наконец стаскивает с себя галстук и чувствует, что вновь может дышать. – Насколько я знаю, он никогда не собирался становиться боссом. Как и ты, Цуна. Думаю, для тебя это знакомство будет полезно. Позже они обсуждают союз с чужой семьёй ещё минут десять, но Такеши, лёжа в кровати, никак не может уснуть и, пялясь в белый потолок, помнит лишь о чужих глазах, которые позже преследуют его и во сне. Гокудера с Цуной подписывают какие-то соглашения, читают какие-то бумажки, обговаривают какие-то встречи: Ямамото понятия не имеет, что происходит, так что просто молча страдает ничегонеделанием, периодически косясь взглядом на итальянского мафиози. Без костюма он выглядит младше, – Ямамото узнаёт, что они ровесники – а из-под ворота футболки выглядывают ключицы. У него тонкая светлая кожа, тонкая шея, одно движение – и её сломаешь без особых усилий. Мысль о том, что жизнь Гокудеры в опасности почти всегда, собирается у него мурашками на затылке. – Чего надо? – недружелюбно, недобро и совсем негостеприимно бросает Хаято, застав его в картинной галерее. Он совсем не похож на тех итальянцев, которые улыбками встречали Ямамото повсюду – тёплых, горячих, темнокожих. Губы его кривятся скорее в презрении, но под взглядом Такеши маска трещит, держится еле-еле – он же видит. – Да вот, заскучал, решил побродить, – он издаёт смешок. – Вы с Цуной уже закончили? – Пока ты тут бродишь, твоего босса могли уже пришить несколько раз, – неожиданно раздражённо выдаёт Гокудера, заставляя опешить от внезапного выплеска агрессии. А после как-то разом одёргивает себя, хмурится, видимо пытаясь держать лицо, и более холодно заявляет: – Савада ждёт тебя у выхода. Ямамото осознаёт, что мафиозного босса лучше не злить, пусть даже они и одногодки. На переносице у парня собираются морщинки, взгляд у него вежливый, но жутко напускной. А за льдом зелёных глаз – нерастраченная злость, чистая ярость, пламя настолько бушующее, что Ямамото смотрел бы за этим пожаром вечно. И он, как-то не думая о собственной сохранности, выдаёт со смешком: – Прости, я вообще не помню, где у вас здесь выход. Не проводишь меня? Маска слетает, и Гокудера орёт о том, какие бесполезные у Вонголы хранители, о том, какие японцы тупые, и о том, что всякие сопляки в доме ему ненужны. Ямамото в Вонголе не хранитель, с утверждением про японцев не согласен, да и сопляком себя не считает, но в ответ лишь молчит. Бушующий ураган в чужих глазах ему нравится куда больше отстранённой забитой вежливости. Гокудера совсем не похож на тех итальянцев, которые дружелюбно встречали его повсюду, но его пламя греет гораздо лучше чужих улыбок. Возле выхода Хаято наконец устаёт возмущаться и раздражённо цыкает ему вслед. Цуна ждёт возле ворот, но Такеши оборачивается. – Настоящим ты куда лучше, – не удерживается он, мимолётно проводя костяшкой пальца по светлой щеке. И, не дожидаясь чужой реакции, направляется к выходу. – Только посмей снова появиться в этом доме, Ямамото Такеши!! – орут ему вслед, а бейсболист со смехом срывается на бег, замечает круглые глаза Цуны и думает только о том, что его имя запомнили. В их следующий визит Гокудера курит в окно, пока Цуна копается в документах. Замечает Ямамото и его дружелюбную приветственную улыбку, затягивается глубже, долго выдыхает и, словно колеблясь, с очевидным игнором вглядывается в улицы. Потом затягивается ещё раз и всё же оборачивается. – Ты хоть что-то понял в картинной галерее, придурок? – пытается жалить, но вместо этого заставляет Ямамото чуть ли не цвести. Они разговаривают совсем недолго – может быть, пару минут, пока Цуна не окликает Гокудеру. Перед уходом из особняка их диалог затягивается на пять минут. В следующую встречу – на пятнадцать. Гокудера курит, перестаёт напрягать плечи, и лёд в его глазах понемногу тает, а горький изгиб губ превращается в небольшую усмешку. Он ведёт себя грубо и всё ещё недружелюбно – но всё равно так, как ни с кем другим. – В рот я ебал становиться боссом, – болезненно честно делится он однажды, выдыхая дым в потолок. – В этом доме никому нельзя доверять. Уверен, каждый из них только и думает о том, как бы всадить мне нож под рёбра. Моему любимому папеньке я никогда не нравился. – А у моего отца ресторан суши. Уверен, тебе бы понравилось, – словно невпопад рассказывает Ямамото, но Гокудере это и нужно – он смеётся тихо и коротко, вновь затягиваясь, зная, что где-то есть и другая жизнь. И в пустоте картинной галереи позволяет держать себя за руку, грея холодные пальцы. В один из дней Гокудера залезает в кресло с ногами, и дымящий кончик его сигареты чуть дрожит. Он затягивается жадно, нервно, испуганно. От него удушливо и сладко пахнет кровью, а на боку кобура с пистолетом. – Убивать без всяких принципов – отстой, – смеётся он, давясь дымом. – А ради кого-то? – спрашивает Ямамото. – Мне не для кого, – вновь ломкий смешок, а в глазах лёд осколками, направленными в его же душу. И кожа его тонкая бледная, и шея такая, что сломать можно запросто. И жизнь – постоянно под угрозой, ничего не стоящая ни для его семьи, ни для него самого. А губы горькие от сигарет, искусанные, поначалу недоверчивые, но в итоге податливые. Потому что для Ямамото его жизнь, может быть, почти важнее своей собственной. – Ааа, наконец завтра домой! Я уже соскучился по Японии, – в последний день устало тянет Цуна, распластавшись по кровати. Брюнет смеётся в ответ. – Хорошо тебе, Ямамото, не стал связываться с этой мафией. Одна бумажная работа, будто в канцелярии работаем! А ты молодец, тебя бейсбольная лига ждёт. – Кто знает, – с улыбкой отвечает Такеши. – В смысле? – в голосе Цуны тут же появляется настороженность. Реборн усмехается: – Думаю, ты всё же решил присоединиться к мафии, Ямамото? – Ага, – он просто кивает, закидывая вещи в чемодан. – Спасибо тебе, малыш! – Да не за что. – Что? К мафии? Ты станешь частью Вонголы, Ямамото?! – взволнованно восклицает Цуна, садясь на постели. Ямамото лишь вновь смеётся в ответ – частью Вонголы он уже никогда не станет, да и, может, ему было и не суждено. Возможно, ему было суждено именно это – тёплая приветливая Италия со сладкой кровью под палящим солнцем. Стать профессиональным бейсболистом было бы здорово, да и, в общем-то, это было всем, о чём он когда-то мечтал. Но эти времена давно позади, зато рядом есть кто-то с холодными руками и почти растопленным льдом в зелени глаз. Кто-то, чья изнанка настолько болезненно хрупкая, что доверие нужно заслужить кровью. И Ямамото это доверие никогда не предаст.