no rules

«Не дерево расстается с цветком, а цветок расстается с деревом.»

Чонгуку только-только исполняется три года, когда он совершает свою первую крупную шалость. Тетушка, всегда ругающая и жалующаяся на малыша, нашла свою шубу изрезанной детскими ножничками. Тогда она покраснела сильно-сильно от злости и долго-долго кричала. Чонгук помнит, как мама много раз кланялась перед толстой дамой и отдавала свой кошелек. «Это все, что у меня есть, — с дрожью в голосе произнесла мама. — Я отдам деньги, клянусь Вам». В тот вечер отец пришел поздно, отчего-то шатаясь и падая. Они снова громко ругались, папа даже ударил по стене кулаком. Наверное, он разозлился. Чонгук испуганно прикрыл дверь, из-за которой подглядывал за ними и затаил дыхание. Ремень отстегивался так медленно. Может, папа не торопился переодеваться после работы? Может, он устал? Мама закрыла рот ладонью, плечи ее слегка подергивались и слезы катились по лицу. Ей больно. На Чонгуке появились его самые первые раны, долго затягивающеся в белые порывистые шрамы, которые расползаются по всему телу, будто душащие змеи, научившиеся ловко извиваться под кожей непослушных детишек. Чонгуку пять и он дерется со всеми детишками во дворе, детском саду и на полянке. Размахивает кулачками грозно и толкается. На замечания и ругань взрослых он высовывает язык и иногда снимает штаны, оголяя зад перед незнакомцами. Кажется, он это увидел в каком-то мультике. Сцена казалась смешной и оскорбительной. После этого никто не продолжал разговор. Какая-то старушка замечает исполосанные участки кожи на маленьком мальчике и смотрит завораженно. Заставляет тетушек замолчать и перестать ругать его, называя всякими разными плохими словами, указывая рукой на маленькое тельце. Те меняются во взгляде, отводят в сторону глаза и уходят. Двор пустеет, оставляя Чонгука совсем одного. Почти так же, как и внутри него. Чонгуку восемь и он бьет одноклассницу по лицу. Мать краснеет в кабинете директора, много раз извиняется перед родителями противной девчонки. На вопрос, почему он это сделал, Гук не отвечает. На просьбу попросить прощения он сплевывает на пол и быстрым шагом удаляется из кабинета. Наглость и безумие сверкало в глазах этого маленького дьяволенка. Ребенком назвать язык не поворачивается. Кто-то обвиняет мать в этом, кто-то соболезнует ей так, будто та потеряла семью на войне. Но Чонгук кажется страшнее всего, с чем мог столкнуться социум, кроме… Чонгуку тринадцать, у него появляется исключительно черная одежда и его ставят перед фактом. Исправительная школа при Корейской церкви Полного Евангелия Ёыйдо. Лицо искривляется в презрительной гримасе. Мать облегченно вздыхает, когда из церковной школы нет звонков, оповещающих о новой выходке ее сына. Женщина впервые чувствует себя свободной. Муж снова не приедет домой, где-то завалялась бутылка хорошего вина и из крана струится теплая вода, наполняя ванную с пеной. До телефона, что настойчиво звенит, женщина добирается медленно и лениво, с легкой улыбкой на губах и тканевой маской на лице, подтанцовывая песне от The Black Skirts. Берет трубку, не успевает сказать привычное «слушаю», как в ухо прилетает крик о помощи. Перед лицом захлопывается большая деревянная святая дверь, на пороге которой стоит Чонгук с багажом и его мать, рефлекторно выставив руки перед собой в испуге от громкого хлопка. Чонгуку четырнадцать, когда отец уходит из семьи. Ему почти ничего не объясняют, но он видит, в каком состоянии его мать, но почему-то жаль все равно не становится. Не жаль, что она днями не выходит из постели. Не жаль, что она забывает поесть, много спит и не принимает душ. Не жаль, что ее уволили из-за прогулов, не жаль, что от нее отвернулись все на свете. Вины Чонгука здесь нет, но в очередной день, когда подросток прогуливает школу, он застает свою мать одетой, у входа.  — Выходи, — строго говорит она, указывая на дверь, — такси уже ждет. Чонгук молча слушается, что удивляет самого юношу, ведь он бы просто проигнорировал в любой другой день. Но на этот раз какой-то дикий интерес охватил его. Решил, что ему любопытно, куда привезет их машина. Едут они долго, выезжая из города, и только тогда Чонгук спрашивает, куда они едут у матери. Та молчит. Машина останавливается у какого-то здания, окруженного высоким забором и лесом. Атмосфера такая себе, признается себе парень, но следует за женщиной. Они проходят по тропинке к воротам, что оснащены звонком и прибором обратной связи. Откуда-то оттуда доносится неприятный ушам писк, после которого мать Чонгука говорит свое имя. Следом ворота отворяются, впуская их двоих внутрь этой защищенной зоны. Между матерью и сыном всегда было, есть и, кажется, будет некое привычное напряжение, которого они уже не замечают, но что-то находит на Чонгука, и он бездумно нарушает тишину, пока они подходят к дверям большого здания с решетками на окнах.  — В тюрьму меня сдаешь что ли, — Чонгук немного сжимает челюсти, когда после невинного комментария, чего-то похожего на шутку, мать не отвечает, а лишь поправляет юбку-карандаш и дергает за пиджак, откашливаясь в сторону. Женщина пару раз слегка постукивает в дверь, и она сразу открывается. Чонгук переводит взгляд от матери на девушку за дверью, мягко улыбающуюся гостям.  — Проходите, мы вас ждали, госпожа Чон, — она слегка кланяется и приглашает внутрь. Здание, в которое нехотя входит Чонгук и следует за матерью, чем-то напоминало ему церковную школу. Только без светлых элементов и с меньшим количеством решеток. Они пропускают пару комнат с номерами на них, идут по лестнице вверх на этаж и останавливаются перед деревянной темной дверью. Девушка снова кланяется, открывает госпоже дверь и рукой указывает на кабинет.  — Прошу. Девушка, скромно одетая, поспешно движется к выходу их рекреации и только на секунду оборачивается. Чонгук ловит ее взгляд, похоже, испуганный и встревоженный. Глаза ее расширяются, и девушка отрицательно мотает головой несколько раз прежде чем удалиться. Чонгуку становится действительно не по себе, и он шумно сглатывает, услышав свое имя, произнесенное своей матерью. Комната похожа на директорский кабинет, оснащенный большим бесполезным количеством полок, заполненные старыми книгами и документами. Чонгук разглядывает массивные картины, неосознанно останавливаясь на приклеенной к стене скотчем открытки. Что-то знакомое, но все еще не настолько, чтобы запомнилось Чонгуку.  — Звездная ночь, — говорит голос, принадлежащий даме в костюме, сидящей за столом. Чонгук косится на нее, бровь вскидывает в вопросительной манере и в ответ получает тоже самое:  — Звездная ночь, — женщина средних лет указывает рукой на карточку на стене и улыбается, — Ван Гог. Винсент Ван Гог. Чонгук кивает утвердительно и проходит за матерью, садясь на стул рядом.  — Госпожа Чон, уговор остается в силе или…  — Я не передумала. Это точно, — мать перебивает даму, на что та улыбается хитро, сужая и без того узкие лисьи глаза, поворачиваясь к Чонгуку.  — Тогда добро пожаловать в Южнокорейскую Национальную Гимназию имени Инхека, юноша. Сердце падает в пятки, дыхание на секунду останавливается, органы в миг забывают, как функционировать. Чонгук смотрит с непониманием на мать, что опустила глаза и, кажется, вот-вот заплачет, но держится стойко, упорно и гордо, поднимая на него слегка презрительный и властный взгляд. Он надеется, что сейчас она скажет, что это глупая шутка, что сейчас они вернутся домой, он снова начнет ходить в школу, может, пойдет на работу, сейчас они вместе посмеются и вернутся домой, скоро доедут до дома. Но ничего не происходит. Все вокруг замерло, в ожидании хоть какого-то слова, каких-то действий. Раз мать не признается в розыгрыше, тогда это сделает Чонгук. Он резко вскакивает с места, направляясь прям к матери. Бьет по ручке стула, на которой она сидит и наблюдает за тем, как ни одна мышца, ни один мускул не дернулся на ее теле. А руководительница от удивления даже подпрыгнула, испугавшись.  — По-твоему, это смешно? — Чонгук злится, требует ответов, в нем кипит ярость и желание разнести что-нибудь. Потому что он понимает, что все вокруг происходящее — реальность. Что его, трудного подростка, сдают в свои четырнадцать в дет. дом. Что может быть унизительнее?  — Скажи спасибо, что не психушка, хотя там тебе и место, ненормальный, — сквозь зубы проговаривает женщина, выпрямляясь.  — Уж как вырастила, матушка. Признателен. В кабинет входит та самая девушка, которой кивает руководительница. Девушка понимает знак и указывает в сторону двери Чонгуку. Тот не обращает на нее внимания, прожигая взглядом мать, которая в его сторону даже не смотрит.  — Не могли бы вы выйти, юноша? Нам с вашей матерью стоит обговорить кое-какие тонкости вашего пребывания в…  — Как скажешь, тетушка, надеюсь, у вас здесь весело. Чонгук не слышит, что вслед кричит ему мать, и быстрым шагом выходит из кабинета. Останавливается он только тогда, когда понимает, что заблудился в этом большом здании. Ругается себе под нос и замечает легкую нить дыма, исходящую из щели двери одной из комнат. Этаж казался таким пустынным и тихим, но сейчас стали слышаться какие-то звуки оттуда и Чонгуком снова овладевает детское наивное любопытство. Он осторожно приближается к белой двери с цифрой «14» на ней и прислушивается. Кажется, играет музыка или кто-то… Чонгук дергает ручку и оказывается в маленькой комнатушке. Он оглядывается и не сразу замечает подростка, стоящего у окна, поющего что-то грустное и курящего сигарету. Затуманенный, завлеченный песней и дымом, Чонгук застывает на месте, продолжая стоять и смотреть на парня, пока тот все-таки не поворачивается к нему и не тушит сигарету о подоконник.  — Я знаю эту песню, — Чонгук делает шаг навстречу к незнакомцу, привлекая еще больше внимания к себе.  — Неужели, — парень ныряет пятерней в волосы, откидывая их назад, оголяя свой лоб. Языком слегка проводит по губам и дергает бровью, в ответ получив положительное мычание.  — Ее слушала моя мама, когда хотела убить себя, — тишина крадется медленно, заполняя каждый угол комнаты, не давая даже дышать полной грудью.  — Убила? — юноша опускается на одну из двух кроватей, что стоят друг рядом с другом. Их отделяет метр, хотя они и расположены прямо к стене.  — Нет, — Чонгук пожимает плечами и наблюдает за незнакомцем все тщательнее. Но на секунду задумывается, выдавая: — «Без тебя я могу проспать весь день»* — моя любимая строчка.  — Потому что это отсылка к вечному сну? — парень плюхается спиной на кровать и расставляет руки подобно звездочке. — Смерть, все дела.  — Да нет, я… спать люблю. Секунда мертвого молчания, следом сдержанный хохот и комната наполняется смехом сначала незнакомого юноши, а после и Чонгука. Он не помнит, когда в последний раз смеялся. Не помнит, когда в последний раз с кем-то говорил не в язвительной или саркастичной форме, не помнит, когда вообще заводил мирный разговор кроме тех, когда ему что-то от кого-то нужно было. Голова его пуста и не забита заботами и мыслями, пока он смеется с каким-то мальчишкой примерно своего возраста, неясно где и насколько долго.  — Ким Тэхен! — оба вздрагивают и замирают от неожиданности, услышав строгий женский голос позади себя. Парни оборачиваются рефлекторно и видят хрупкую девушку со стальным взглядом и угрюмым лицом. Чонгук узнает в ней молодую даму, что встретила его с матерью в гимназию и проводила в директорский кабинет. Тэхен вскакивает с места и показательно закатывает глаза, всем видом показывая свое недовольство компанией юной дамы.  — И тебе привет, Ханыль, — Тэхен приближается к ней, а она и на сантиметр не отодвигается. Чонгук наблюдает за всем этим и чувствует, как воздух накаляется, как между ними появляются тонкие красные нити, затянутые туго, все больше и больше возникающие по всей маленькой комнате.  — Надеюсь, проблем не возникнет с вами обоими. Я могу на тебя рассчитывать, Чонгук-а? — обращается Ханыль к юноше и смягчается в голосе и взгляде. Так хотя бы на посланника дьявола не похожа. Чонгук кивает неуверенно, мелком косясь на Тэхена, который стоит, скрестив руки на груди, и хищно ухмыляется. — Господин Ким? Девушка переводит взгляд на него снова, склоняет голову и выжидает ответ. «Посмотрим», — выдает Тэхен и подмигивает Чонгуку.