Одиночная камера

— Слушай, а ты не думаешь, что в конце концов я облажался? Ну, я к тому что… я столько лет уверенно шел к своей цели, у меня был идеальный план, который даже — Ха! — работал, и в конце этот рыжий мерзавец просто берет и все портит, а я стою, как полный идиот, и позволяю арестовать себя. — Да, потому что ты и есть идиот. — Ну-ка, ну-ка, попрошу без оскорблений. — А что ты сделаешь? Круциатосом меня? Ага, давай, попробуй, а я посмотрю, как ты это сделаешь в кандалах, блокирующих магию. — Нет, я просто не стану кормить тебя ближайшую неделю. — …Ты ведь понимаешь, что мы откинемся вместе, Геллерт? — Да, Геллерт, — он вздохнул и помолчал. Стены камеры давили на нервы. Он пялился на них уже… черт, он давно сбился со счета, в его камере не было окон. Поначалу он отсчитывал дни по приемам пищи, благо кормили его по расписанию, но потом он сбился. Геллерт Гриндевальд всегда был весьма общительным. Он мог не есть и не спать сутками, но молчать он не мог. В этом был весь он, в слове, в интонации, во вкрадчивом шепоте. Его язык вытащил его из тысячи передряг, он вел его вперед, расчищая дорогу, созывая союзников, проклиная врагов. И вот теперь он стал бесполезен. В глухой камере Нурменгарда не было слушателей, но молчать он все равно не мог. — Вернемся к теме, уважаемый, и как же я должен был поступить в такой ситуации, как вы считаете? — Вариант «просто убить чертового Альбуса Дамблдора» мы в расчет не берем? — Мы оба знаем, что я бы этого не сделал. — Уверен? Геллерт задумался. Альбус. Рыжий пройдоха с его школой, его учениками, его секретами и гребаной птицей. Из всего вышеперечисленного птица была самой раздражающей. Нет, Геллерт ничего не имел против птиц в целом, те же вОроны ему очень даже нравились, но не тот цыпленок-табака, который жил у Альбуса. Ну, еще его раздражали ученики Дамблдора, особенно всякие Саламандеры. И Альбус в целом тоже раздражал. Да в общем-то Геллерта раздражало почти все на этом свете, особенно сейчас… но, нет, пожалуй, убить Альбуса он бы не смог. — Уверен. — Ну, тогда был еще вариант «залечь на дно и не высовываться до конца жизни». Можно было, скажем, инсценировать свою смерть. Ты же понимал, что приняв вызов, поставишь крест на своей свободе. — Начнем с того, что я надеялся на смертную казнь. Он расхохотался. — Ага, конечно. Будто Альбуса не знаешь. Этот чертов пацифист ни за что бы не допустил, чтобы тебя казнили. — Ну, хорошо хоть, что он не допустил, чтобы меня упекли в Азкабан. Он поежился. Одиночная камера в Нурменгарде не могла считаться курортом. На его тюрьме было наложено столько заклятий, что если стукнуть по стене палочкой, она отзовется звонким гудением. Снаружи день и ночь дежурили наряды вооруженных авроров, и выбраться отсюда не представлялось возможным даже в теории. Но дементоров тут не было. Это радовало. По крайней мере, он сохранит разум. — Мы разговариваем сами с собой. Ты думаешь, наш разум еще в порядке? — Мой — да, твой — не уверен. С каких это пор мы — это МЫ? Мы — это я и ты, и у нас конструктивный диалог. В камере послышался усталый вздох. Геллерт на секунду опешил, пытаясь понять, какая из его субличностей вздохнула — та, что вела диалог, или та, что молча наблюдала за ним. В конце концов, он склонился к первому варианту. — Ладно, закрыли тему. Но это у нас было «во-первых». А что там «во-вторых»? «Во-вторых», он надеялся, он смел надеяться, что в конце Альбус опустит палочку и скажет что-то вроде: «Давай не будем сражаться. Я ведь тоже поддерживаю твои идеи. Я просто хотел выиграть тебе время. Я пойду с тобой, и мы изменим этот мир, осталось немного». Он снова вздохнул, на сей раз грустно, четко осознавая, что вздыхают все его субличности разом. — Вот вместо того, чтобы ковырять старые раны, придумали бы лучше, как нам отсюда выбраться. Не знаю, как вы, а я не собираюсь провести здесь остатки своей жизни, — подала голос доселе молчавшая версия Геллерта Гриндевальда. — Нашей жизни, — поправила его вторая версия. Она лучше всех понимала, что он сходит с ума, и пыталась хоть как-то исправить это. — Я не думаю, что есть смысл выбираться из тюрьмы до тех пор, пока я не пойму, как можно было избежать заключения. Они просто снова арестуют меня, и сбежать повторно будет еще сложнее, — заметила первая. — А почему это ты — первый, — возмутилась вторая субличность, считавшая, что из них троих она самая умная. — Тебе не кажется, что ты сам себе противоречишь? — саркастично вклинилась третья. — Это вроде ты тут на каждом углу кричал, что у нас общий разум. Так как же ты можешь быть умнее? — Разум один, но каждому досталась своя часть. И мне, очевидно, лучшая. — Да, конечно, — закатила глаза первая субличность. — Ну, раз такой умный, то давай, объясни нам, идиотам, как же нам надо было не попасть в тюрьму. — Убить Альбуса. — Мы это уже обсуждали, это не вариант. — Тогда не надо было сражаться, я повторяю. Надо было всего-то НЕ СРАЖАТЬСЯ. — И тогда бы весь мир решил, что я слаб и испугался. За мной бы никто не пошел. Я растерял бы все свое влияние и таким трудом добытую власть, — возразил третий Гриндевальд. Первый согласно кивнул. — А много у нас влияния здесь? — второй взмахнул рукой, обводя скромные просторы своего нынешнего жилища. — Если выберемся, нас еще больше зауважают, — неуверенно заметил третий Геллерт. — Вот именно, что «если», — поставил крест второй. — Знаете, это все жутко увлекательно, но мы так и не ответили на вопрос, — заметил первый Геллерт. Остальные два притихли и задумались. — По-моему все очевидно, — задумчиво протянул четвертый Геллерт. — Надо было попросить у Альбуса помощи. — Что? — вскинулись первые трое. — Еще чего. — Ни за что. — Никогда. — Ну вот, начинается, — устало вздохнул четвертый, которому то ли не досталось Гриндевальдовской гордыни, то ли досталось многовато хитрости. — Не неси чушь, он бы и слушать не стал. — Просить о помощи эту мямлю!.. — Да чтобы этот мерзкий предатель… Четвертый выделил только комментарий первого, как наиболее адекватную реакцию. — Почему не стал? Ты что забыл, как он за нами бегал в молодости? Думаешь, он так просто оставил свою любовь? Я так не считаю. Если бы у меня была возможность поговорить с ним один на один, без лишних ушей… — Хочешь сказать, надо было пытаться на дуэли промыть ему мозги вместо того, чтобы защищаться? — насторожился первый. — Это конечно не лишено смысла, но лично я не доверяю Альбусу с тех пор, как он разрушил клятву, — нахохлился третий. — Может, у него не было выбора? — заметил четвертый Гриндевальд и остальные три сделали вывод, что тому просто достались все остатки любви к Альбусу. — Так, давайте-ка не будем сейчас искать оправдания поступку Альбуса… (— Учитывая, что вероятно их и нет вовсе, — проворчал третий.)… и вернемся к первоначальной теме, — попытался остановить лавину саморазрушения второй Геллерт. — Ну так в чем проблема? Я же сказал, надо было просить Альбуса помочь. Явиться на дуэль, положить палочку на землю и попытаться поговорить. Не думаю, что Аль напал бы на безоружного, — снова завел четвертый. Давно забытое «Аль» резануло где-то глубоко и заныло. — Ты чересчур романтизируешь. Он бы прочитал нам скучную лекцию о ценности человеческой жизни, пока нас вязали бы авроры, и не более, — скривился третий. — Я тоже считаю, что идея так себе. Если уж мы не сошлись во мнениях тогда, — второй намекнул на давно ушедшее, но все еще заботливо хранимое в глубине души «тогда», — то теперь бы не сошлись и подавно. И отсюда два варианта — либо мы остаемся собой, и тогда разговор заканчивается дуэлью, как «тогда», либо мы прогибаемся под его мнение, и тогда все теряет смысл. — Разве не способны мы, я имею в виду — я и Альбус, прийти к компромиссу? — не унимался четвертый. — Нет, — твердо заявил третий. Второй был с ним согласен. — Да ладно, мы же взрослые люди! Ну, в чем беда немного поступиться своими интересами. Тем более — ради Альбуса. — ОН не поступился, — зашипел третий Геллерт. — Он меня пре… Внезапно в камере стало тихо. Затем он почувствовал, как магия сковала не только его голос, но и тело. Какая мнительность! Он ведь и так закован в кандалы и лишен способности колдовать, браслеты на его руках блокировали магические потоки и адски нагревались, если он пытался сотворить даже маленькое колдовство. Дверь беззвучно появилась в стене, и трое авроров шагнули внутрь, еще двое остались за ней с палочками наготове. У одного из вошедших был поднос. Первое время Геллерт саркастично закатывал глаза каждый раз, когда вся эта делегация появлялась на его пороге, чтобы принести ему обед. Потом ему надоело. Аврор поставил поднос между линиями зарубок, оставленных на камне. Дальняя от Геллерта означала максимально близкое расстояние, на которое к нему можно было подойти. Дальше ближней он дотягивался с трудом, мешала цепь. Авроры еще помахали палочками — типичная процедура проверки, и вышли. Дверь исчезла. Через минуту Геллерт почувствовал легкое покалывание в теле — с него сняли заклятие обездвиживания. Еще через минуту он попробовал подать голос. — Кхм, так, на чем нас прервали? — На том, что мы не способны прийти к компромиссу с Альбусом, — участливо подсказал второй Геллерт. — Проще говоря — на том, что мы — эгоистичный упрямый баран, — едко заметил четвертый. — Мне кажется, это абсолютно нормально не желать иметь ничего общего с тем, кто тебя предал, — проворчал третий уже спокойней, но все еще зло. — А мне кажется, что мы упустили из виду главную проблему, — внезапно заговорил первый, и остальные принялись его внимательно слушать. — Сработало бы это в тот раз или нет — уже не важно. Важно то, что в следующий не сработает точно. А нам интересен именно результат следующего раза. Воцарилась тишина. — Мда, ты прав. Ладно, давайте есть, а потом обсудим варианты побега, — предложил второй и остальные согласно кивнули. Геллерт не знал, слышны ли эти разговоры за пределами его камеры или нет. Ему, по сути было все равно. Он знал, что нет ни единого шанса, что ему удастся сбежать. В конце концов, он сам построил эту тюрьму. Ему просто было скучно. За те три года, что он уже провел здесь, Альбус еще ни разу его не навестил.