«И когда они шли, я слышал шум крыльев их, как бы шум многих вод, как бы глас Всемогущего» (Иез. 1:5-24) «Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь; и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен» (Ис. 6:6)
Крылья Вельзевул были изъедены мухами, в них копошились черви. Если присмотреться, то можно было заметить, что личинки уже пожрали лёгкие птичьи кости, добрались до сочного костного мозга и стали только жирнее – со времени их последней встречи. Останки перьев слегка шевелились от вечного копошения мерзких мелких тварей в крыльях Вельзевул. Но, похоже, ей не было до этого никакого дела. Кроули не скрыл своего отвращения. - Ты точно не хочешь в этом участвовать? Кроули без энтузиазма хмыкнул. Проблема была в том, что он знал, почему Вельзевул его позвала, и ничего хорошего в этом не было. Богатая фантазия, сомнительный опыт, отчёты начальству – плавали, знаем. Нет уж, спасибо. - Рвану за море, - Кроули был рад темным очкам – подальше от взгляда Вельзевул снизу вверх. Она ведь мелкий демон, настолько, что не стоила бы его внимания, но она читала его писанину идиотскую. Ну, ту, что для начальства. А её не должен был никто читать. – Мне надоела Европа, - Кроули даже не старался лгать осознанно. Но континент за морем… язычники, сумасшедшие, убийства друг друга ради ерунды старыми добрыми копьями? Будет весело. Вельзевул тоже пожала плечами. Она – бесперспективный когда-то ангел и слишком перспективный демон. Кроули не хотел иметь с ней никаких дел. Вельзевул ведь даже не притворялась, что причина её падения – вопросы. Азирафаэль переступил через грязную канаву и подумал, что четырнадцатый век точно будет сниться ему в кошмарах. Как-то он попробовал спать, уж очень Кроули это почему-то нравилось, но ничего особенного; однако теперь он бы зарёкся это делать. Душный июль должен был быть урожайным, хорошим месяцем, но в этом краю давно уже забросили поля, сады – все засохли, а над городами роились мухи, держалось зловоние. И если бы просто нечистот. Шел тысяча триста пятьдесят третий год. Чума пожирала Европу вот уже десять лет. В тихих улицах не было ни звука, ни жизни; в городах так быть не должно. Азирафаэль в чистой одежде, на фоне грязи и сукровицы – с грязью смешалась, где смерть заканчивается, а где жизнь начинается не ясно – и сам себя ощущал чужеродным этому месту. Некоторые окна были заколочены; он сам да брат Франциск пытались спасти хоть кого-то, когда ангел наконец-то нашёл, как ему казалось, источник болезни. Теперь дома пусты, как и эти, как и все. Это город мёртвых. Стыдно признаться даже себе самому, но хотелось уже просто найти Франциска живым. Но пока что Азирафаэль поправил мешок на плече и свернул к холму. Уши сами собой нагрелись, когда он отвернулся от очередного умирающего, попавшегося ему на пути. Многие в городе заболевали и дважды, и трижды – болезнь всегда возвращалась. Он ничего не мог с этим поделать, он не мог их всех спасти, он ничего не мог с этим поделать. Прости их всех, Господи. Ангел толкнул плечом дверь церкви. Тихая молитва донеслась издалека. Пахло влажным деревом, тенью и умирающими. Маленькая Мария не спала и ещё дышала. - Мама… мама, проснись, Рафаэль пришёл… - Тише, дорогая, не буди маму, - Азирафаэль сел на корточки. – Смотри, что я тебе принёс. Вот. Возьми. И он запустил руку в мешок за чудесным образом теплым свежим хлебом и отломил половинку. На мгновение в этом сгустке страданий и боли появился запах пекарни, хотя последняя в городе уже давным-давно закрылась, ни одной не осталось. Будь у этих людей всё хорошо, то и за всю жизнь они могли б и не попробовать такого хлеба – больно дорог, с тмином и крупицами сахара, что сладко растворятся на языке. Азирафаэль принёс на всех и вино. Он надеялся, что Елена ещё жива, и девочка не спала рядом с трупом. Елена с трудом пошевелилась и поднялась на локтях. Спутанные волосы висели сосульками, пропитанные потом лихорадки; шею и руки покрывали язвы, пузыри бубонов. Её больной взгляд с трудом сфокусировался на дочке, и Азирафаэль испытал к себе отвращение – за свой, здоровый и чистый. Ангел исцелял Марию четыре раза, и она всегда заболевала вновь. Ни у матери, ни у дочери уже не оставалось сил на этот мир. - Н… не надо, - вдруг зашевелились бескровные губы Елены, все в сухих чешуйках, когда Азирафаэль протянул еды и ей. – Л… людям дай… - Надо. Поешь и ты. У меня на всех хватит. - Д… дочка… Мария?.. Ты ещё здесь, со мной?.. Елена уже потеряла троих сыновей, мужа и старшую сестру. Ничего, скоро для них всё закончится. - Она здесь и даже лихорадка прошла, правда ведь? - ласково ответил ангел, погладив ребёнка по волосам, по лбу, и лихорадка тут же действительно прошла. – Присмотришь за мамой, да? Мария закивала ему и даже улыбнулась. На её худом боку пухло синим и чёрным, гнилым. Азирафаэль прошёл по всей церкви, раздавая еду. Много было уже мёртвых, но некому было их убирать. Бурдюк с вином пошёл по рукам, и ненадолго меж людьми появилось спокойное оживление, тихое, обеденное: кто-то помогал есть совсем больным и немощным, кто-то передавал мех с вином по рукам. Кто-то благодарил и молился. Ангел с трудом выносил их боль. Он сам принёс последнюю краюху и остатки вина священнику. Его болезнь шла целыми неделями, и сила и здоровье обернулись для несчастного проклятьем – он никак не мог умереть и избавиться от страданий. Однако не каждый день, но он зажигал свечи, отпевал умерших, говорил со всеми, кто к нему приходил. Страдания рождают и грешников, и святых. - Святой отец, передохните. - Азирафаэль… - Святой отец! Мужчину не удержали ноги. Ангел его подхватил и уложил на холодную скамью. На лице священника появилось только больше струпьев. Бубоны пухли на шее и в разрезе одежды, плыли сизым, чем-то проклятым, будто он гнил изнутри. Седые волосы почти все выпали, и только Азирафаэль мог сказать, что ему всего сорок – помнил до болезни, а остальные погибли или дела им не было за пеленой своего горя. Эпидемия унесла почти весь его приход. Город погибал. Ангел тихо забормотал молитву, зная, что священнику это важно. Он мог вот-вот умереть. Воздух вокруг него был влажный от ядовитого пота болезни, кожа его лоснилась от жара, исходили язвы сукровицей. Священник надрывно закашлял с кровью и сгустками, и чума поцеловала Азирафаэля в губы. - А… Азирафаэль, послушай меня внимательно… - Слушаю, святой отец. - Я… я спросил людей, как ты и просил… многие видели… женщину малого роста… кха-кха… и злого лица… Говорят, где она проходила – там всегда появлялась чума. Это… это она приносит чуму… она само зло… Азирафаэль покачал головой, но тихо и незаметно – чтобы несчастный не тратил силы на споры. Ведьм не было, и несчастные якобы грешницы провожались Уриилом в места, где текли молоко и мёд, и цвели вечно сады. А ещё ангел выяснил, что болезнь приносят чёрные крысы. Он приложил мех с вином к чужому воспалённому рту. - Нет никакой ведьмы, святой отец. Это болезнь. Поспи, отдохни. - Б… Бог отвернулся от этого места… - он поднял ладонь; Азирафаэль судорожно её стиснул, - это наказание за… за наши грехи, за то что мы жили неправильно, и отцы наши, и отцы отцов наших… тех, кто верует, мало… Сердце Азирафаэля обливалось кровью. - Ты веруешь, - нежно сказал он, и почему-то священник скрылся за полупрозрачной пеленой перед глазами. – Я это чувствую. И это вовсе не Божье наказание. В противном случае Азирафаэль бы ни во что не вмешивался, смотрел б опять, как мир скрывается под потоками воды. Как стучит дождь по лужам, по озерам, как кричат дети; как руки демона белеют костяшками, а потом снова демон ведёт его на чужой ковчег, не для них – и всё они делают, лишь бы не возвращаться на Небеса и в Адские круги. Сейчас Ад на земле, в Европе. Пожалуйста, спаси их, Господи. Пожалуйста, помоги, исцели их, Господи, ты же можешь. Потому что Азирафаэль уже ничего не мог. В глубине его тела копились чёрные ядовитые чернила. Чума держала его за руку, и всё чаще посещало странное чувство, будто в глаза песок насыпали; хотелось их закрыть. И больше не видеть страданий. Как же это… малодушно. - Уезжай, Азирафаэль, - взгляд его вдруг стал осознанней, рука стиснула руку. Азирафаэль почувствовал, как неправильно ощущаются в ней больные ткани. – Ты ещё здоров. Беги, спасайся, Азирафаэль… Стало стыдно – ему ничего не грозило. Азирафаэль выдохнул: он действительно уже сделал всё, что мог здесь. Ангел исходил больные улицы вдоль и поперёк, излечивая заражённых и пытаясь найти источник чёрной смерти. Он ещё помнил этот город во времена его рассвета – весьма скромного, честно говоря, городок был маленьким. Но по воскресеньям и четвергам он любил выйти на местный рынок, набрать кучу фруктов, подышать хлебным запахом и потрогать рукой ячмень; тех, кто не обсчитывал, он ещё и на хороший урожай благословлял. Здесь не было ни сильного зла, ни чистого добра, но ангелу нравилось делать их жизнь чуть лучше. Потом пришла чума. Потом на главной площади побили камнями Анну – святую Анну, потерявшую двух детей и в которой Азирафаэль открыл дар целителя. Бог на это не смотрела. А у ангела до сих пор болели синяки, потому что несчастную он с братом Франциском отбили с большим трудом. - Я никуда не поеду, - ангел солгал, но предпочитал думать, что скрывает правду во благо. – Все твои молитвы были услышаны. Азирафаэль не знал, так ли это на самом деле, но пусть священник думает иначе. Крылья его были белыми, будто первый выпавший снег. Маленькая неправда. Сила чужой веры всколыхнулась ярким ослепляющим костром. Что-то внутри Азирафаэля откликнулось, но у него не было даже сил порадоваться. После сотни тысяч проклятий, после безумств фанатиков и запаха ладана – не от церквей, а от чумных докторов, Азирафаэль вдохнул её, как глоток свежего воздуха или душистого медового вина… И почти ничего не почувствовал. Священник заплакал. - Ты заснёшь, и это будет самый лучший сон в твоей жизни, - Азирафаэль собирался совершить ужасный поступок. – Спи спокойно и ни о чём не думай. А наутро чума уйдёт. Стоны людей утихли; им всем сейчас снились хорошие сны. В них светило солнце, поля дали хороший урожай. Дожди пошли вовремя, заколосилось зерно, и соединились возлюбленные, а бедные стали сыты и счастливы. Дети играли на чистых улицах, а матери не клали их в маленькие гробы, чтобы предать земле на своих же фермах, ведь на кладбище уже не было места. Маленький кусочек Рая, который каждый из них заслужил – без боли, без страха. Уходя, ангел поцеловал Марию в чистый лоб и уложил в объятья матери. Её боль тоже закончилась, и Азирафаэль почувствовал ком в горле. На улице он упал в грязь на колени и разрыдался. Церковь за его спиной горела алым маревом, и Азирафаэль себя за это ненавидел. - Ты действительно думаешь, что это может быть темная ведьма? – брат Франциск тронул поводья, и уставшие кони послушно выбрали лёгкий путь со склона. Кони чудесным образом сами собой паслись в нескольких милях от города. Рано или поздно пальцы ангела начнут просвечивать от подобных упражнений. - Я не верю в ведьм, - уклончиво ответил Азирафаэль, не желая поддаваться какой-либо радости, даже радости тишины и мирной беседы. - Церковь не всегда права, друг мой, - всё-таки мягко вырвалось у него. Они покидали полностью вымерший город. Брат Франциск поднял его с колен, и ангел даже не смог обрадоваться тому, что он жив. Когда-то брат Франциск был послушником, но что-то у него не сложилось. Он не скрывал своих грехов: доводилось и грабить, и просто вести себя скверно, - но Азирафаэлю нравился этот человек. Ему не было и тридцати, но волосы уже серебрились, а глаза были синими, как глубокое море. На грубом лице пробивалась неравномерная пятнистая борода. - Смотри, сочтут еретиком. - Я слуга Божий, не церкви, - Азирафаэль снова избежал прямого ответа на вопрос; он так устал, что с трудом держался в седле. И не любил ездить верхом вообще-то. Нет, конечно же, чуму кто-то наслал, в этом нет сомнений. То, с каким упорством она возвращалась, набрасывалась, как мутило от её дыхания ангела – всё это указывало на то, что у неё есть источник, просто Азирафаэлю никак не удавалось его найти. Он то был близко, то очень далеко, бродил в серых лабиринтах информации: от суеверий дремучих до знаний китайских кудесников, - но что-то постоянно ускользало из его пальцев. Чёрные крысы – грязные переносчики, но не в них же нужно было бить, и не их извести. Ангел, правда, не был уверен, что сможет кого-либо извести. Но темная ведьма? Вздор и ерунда. Солнце сильно пекло макушку. Кони медленно переступали по полузабытому тракту. Здесь, вдали от города и посёлков, всё казалось почти нормальным: зелёные деревья, белки в ветвях, дикие яблони старых садов. Но два из трёх хуторов, попавшихся на пути, пришлось сжечь, найдя там распухшие трупы. Перед глазами Азирафаэля стояла горящая церковь, хотя Франциск считал, что он поступил правильно. Когда они остановились на привал у большого дерева, ангел отказался от еды; кусок в горло не лез. Глаза при этом почему-то оставались сухими. - Почему ты ушёл из веры? – спросил он, когда Франциск вытянул ноги, сложил инструмент у бедра и развязал узел с сыром и хлебом. Не так уж и много было в Европе тех, кто готов был отвернуться от церкви. Несмотря на чуму, её руки протянулись далеко и были опасны. Азирафаэлю это никогда не нравилось. - Пол моей жизни в этих краях бушует чума. В моей деревне как-то прогнали единственного лекаря, а потом говорили, что молитвами больной поправился, хотя он потом снова умер, - брат Франциск говорил о смерти со скукой, как о торговле на рынке. – Ты сам лучше веруй, если душа твоя спасётся, Азирафаэль, - он вытер щетинистый рот рукавом, и будто бы несильно злился. - А я не Господь Бог, я доктор. Ангел покачал головой, но переубеждать в чём-либо Франциска не стал. Истинная вера либо есть, либо нет, и в глубине души ангел не уважал миссионеров и особенно Тевтонский орден. Вся их жестокость, весь… фанатизм. Будто смерть выбирала между праведными и «неверными». Зато демонам бывало сложнее с теми, кто не знает правила игры. Тяжёлую сухую поступь Всадника Азирафаэль ощущал затылком. Временами ангелу казалось, что даже его сосуд постепенно иссыхает: ломаются ногти, редеют волосы на висках. А в груди клубилось что-то темное, чёрное, чья природа была ему незнакома; и будто трупный яд разъедал ангела изнутри. За солнечным сплетением так ныло порой, что волей-неволей Азирафаэль кисло думал, что всё же заразился. Если это тело умрёт, то бумажной работы будет по самый не балуй. - Ты бы поспал, - вдруг сказал ему Франциск. Азирафаэль вскинул брови. – Ни разу не видел, как ты спишь, ужасно выглядишь. Ангел пожал плечами – он никогда не спал. Потёр сухие глаза; не поддаваться усталости, не поддаваться… Брат Франциск тоже уставший. - Тогда давай вместе поспим. А потом дальше поедем. - А может ну его, это дальше? – Франциск вытянулся на локте в траву и натянул шляпу на лицо. – Ты считаешь, что там есть что-то, кроме чумы? Азирафаэль оглянулся на зелень вокруг. Здесь было тихо и мирно, ни единого следа чумы уже. В деревьях щебетали птицы, в лесу было полно зверья, ведь они не болели, и на них некому было охотиться. Где-то в зарослях тёк ручей, и они ехали вдоль его тихого течения. Судя по плохонькой карте, до ближайших городов – ещё целых три дня пути. Через три дня придётся снова шагнуть в очаг боли и криков, и стонов. Брат Франциск заснул, и через два часа у него началась лихорадка. Азирафаэль не помнил, когда ещё так отчаянно молился. Его руки были по локоть в крови, которая шла изо рта, из носа, и даже из кожи Франциска; и ему не удавалось всё убрать просто силой мысли. Болезнь пряталась в нём давно, а он всё проморгал! Идиот! Это же был его единственный смертный друг! И в его теле от обжигающего жара останавливался ток крови – Азирафаэль вытянул его весь, по капле. От жгучего холода он побледнел, губы обметались налётом, и ангел схватил его за руки, ища самый центр – чтобы с корнем его выдрать из тела несчастного. Хитрая чума пряталась от него, но он весь яд найдёт. Боже, нет, не умирай, доживи до утра! «Пожалуйста, пожалуйста, живи-живи-живи…» Но словно чума, а не Бог слышала его молитвы, обнимала в ответ пепельными крыльями и скребла ногтями покровы, и Азирафаэль сам едва не закашлял кровью. Та темнота вдруг вскипела в груди, поднялась до самого горла, и он едва не зарычал. Иди сюда, проклятая! Сосуд выдержал. Азирафаэль разбирался с чумой по кусочкам. Сначала полностью стала здоровой рука, потом – нога. Затем он вылечил сердце; здоровое сильное сердце, сердце человека доброго, готового лезть во всякое пекло, чтобы помогать обездоленным, пускай даже Франциск никому не признается никогда. Чувствуя жар на кончиках пальцев, ангел избавил от скверны и вторую руку, и вторую ногу… Мягкий живот, высокую шею, тяжёлую голову… Ангел представлял, что прижигает металлом очаги яда. Шипя и терзая Франциска, все они исчезали, все до одного. Пусть все горят – прочь! К концу Азирафаэлю уже стало плохо. Проваливаясь, в горячем бреду, он почему-то вспомнил рыжего беса – Кроули, и хорошо бы он был сейчас рядом. Ангел и сам не понял своего сиюминутного желания, ведь от якобы соглашения он уже отказался. Но в этом полном страданий веке Азирафаэль на самом деле радовался, что Кроули где-то далеко. Некоторых вещей ангел бы ему не простил. Азирафаэль открыл глаза в высокой росистой траве. Поднимался рассвет, и он не спал, так как не умел, но лежал так некоторое время. Франциск спокойно дышал, и ангел подложил кафтан ему под голову, чтобы человек отдохнул как следует и не лежал на холодном. Храни его Бог. На негнущихся ногах ангел пошёл к ручью вымыть руки. Вода оказалась отвратительно теплой, когда Азирафаэль погрузил в неё свои пальцы. Конечно, он мог бы просто заставить грязь пропасть, но это было бы совсем не то же самое, как если унесёт всё вода. Зараза и кровь исчезали сами собой, не травя течение. Ангел тёр кожу речным песком, усевшись на теплый камень, и пытался быть благодарным. Жгучие волны кипятка в нём улеглись, и только теперь Азирафаэль распознал их природу – он злился, впервые в жизни. - Ты сражаешься с врагом, что тебе не по зубам, ангел. - Бог свидетель, кину в тебя сейчас камень, - Азирафаэль не поднял головы; знал, кто с ним заговорил. – Уходи. Ты лишь симптом людского горя. Мор рассмеялся ему в лицо. Только его здесь не хватало, убьёт же Франциска, чего угодно. Мор курил в белой рубахе, с белым луком у бедра в сапоге; с сапог травилась вода в реке и умирала от болезней рыба. Губы в кровяных ранках кривились в усмешке, обнажая гнилые зубы, и Азирафаэль чуть поморщился. В текущий век он не вписывался, но вряд ли ему было до того какое-либо дело. На плечах болталось китайское платье. - Не забирай моего друга, я прошу… - Азирафаэль покачал головой, и ему показалось, что его руки покрыты слизью и гнилью тысячи погибших разом. Он ощутил это наяву, на короткий миг. - Прекрати. - Ангел, ангел! – он снова вжал голову в плечи; Мор подбросил на руке сухой венец и вновь засмеялся, так что морщины на его мраморном лбу очертились глубокими тенями. – Ты же сам сказал, что я просто симптом. Я не убиваю людей сам. Я не приношу болезнь туда, где её нет. Но здесь её достаточно, чтобы я был здесь. - И тебе это нравится. Ты мне противен. - Я знаю, ангел Божий! Знаю! Внутри Азирафаэля снова заклокотало. И вообще, ему не нравилось, когда к нему так обращались, хотя Мор просто не знал его имени. Азирафаэль рывком поднялся, перешёл реку и приложил руку к груди Всадника. Только что в нём не было никаких сил, но вдруг изнутри объяло его дыхание Божье – словно Она стоит за Его плечом и Направляет по воле Своей. Его окутали Свет и её Слово, он Слышал её совсем Рядом. Тысячи болезней, что нёс в себе Мор, прошли в единый миг. Исцелённый Мор взвыл и рассыпался. Само его существование не могло продолжаться без яда бед, что текли у него под кожей вместо крови – «Завоеватель», «Чума», «Раздор», так много у него было имён… Азирафаэль посмотрел на свои руки, так как не понял, как это сделал. Наваждение прошло, и он тихо вздохнул, покачал головой, и тут же вернулась усталость. Мор тоже вернётся. - ТЫ БЛИЗОК К БОГУ, НО ТЫ ЛЕЗЕШЬ В ТО, ЧТО ТЕБЯ НЕ КАСАЕТСЯ, - ангел ещё раз вздохнул, не желая оборачиваться, хотя не удивился. – В ЕСТЕСТВЕННЫЙ ПОРЯДОК ВЕЩЕЙ. - Возможно… - Азирафаэль обернулся. – Но неужто ты за Франциском? Будет так печально потерять его сейчас. Смерть неопределённо качнул головой. - МОЖЕТ БЫТЬ, ДА. МОЖЕТ БЫТЬ, НЕТ. ТЫ УЖЕ ВИНОВАТ. ВСЕ УМИРАЮТ. - Но может я его часть? – неуверенно заметил Азирафаэль. - Твоего… порядка вещей? Смерть наклонил косу, казалось, задумчиво. Но за маской и капюшоном скрывались эмоции – трудно сказать. Разговаривать с ним ещё ангел не стал. Его появление такое же дурное предзнаменование, как появление Мора, но Смерть почему-то намного меньше мозолил ангелу глаза – порядок вещей есть порядок вещей, да и он обрывал людские муки. Издали он увидел, что брат Франциск уже седлает лошадей. На душе у Азирафаэля немного полегчало. Город на излучине реки со стороны не отличался ничем примечательным. До него ещё было несколько миль пути, но с высоты холмов дома и невысокая каменная стена расстилались как на ладони. Не кружили птицы, не было слышно голосов – печально зрелище. Шум города обычно разносился далеко. - Что будем делать? – Франциск крепко держал за уздцы беспокойного коня; о болезни он ничего не помнил. - Есть ли смысл туда ехать? - Может да, может, нет… - невольно Азирафаэль повторил слова Смерти, так как он был прав: человек либо мёртв, либо жив, и в городе тоже могли быть живые, даже если их меньше, чем мёртвых. - Где ближайший город? – спросил он. - Кроме этого? – Франциск зашуршал картой, и Азирафаэль заметил, что у него добавилось седых волос. Нет, всё же ночь не прошла для него бесследно. Силы человека были исчерпаны, и ангел думал о нём только с теплотой и невыразимой нежностью. Азирафаэль не обманывался, рано или поздно он умрёт, как и все. Но он должен был умереть в глубокой старости в мягкой постели. Чтобы вокруг толпились дети и внуки, а лицо походило на сморщенный сухой фрукт. Он заснёт без боли и страданий, уйдёт легко, на спокойном тихом вздохе. И попадёт на Небеса. Азирафаэль уже всё для себя решил. - Кажется, около двадцати миль, если мост через реку в порядке, - непросто было смотреть карту в седле под ветром, но Франциск с этим справлялся; в нём ещё столько было молодого задора, столько жизни… - И какое-то аббатство, но до него день пути. - Езжай в аббатство, - Азирафаэль оживлённо стал копаться в своей сумке. – Отдашь им это. Там мудрые люди. Точнее, не мудрые – грамотные. Долгие годы Азирафаэль вёл записи о чуме. Он узнал, что прижигания вредны, в Венеции разведал, как потушить панику; что нужны больному еда и питьё. Что чёрных крыс – гнать из города; что тела больных – сжигать. Что маленькие блошки на шкуре и одеждах опасней любого меча. Что даже кожа чумных докторов не до конца защищает их, но если кто смел – лучше добавить воска и чаще менять пальто, и обязательно закрывать свои волосы. И что это не поможет – но вот уже подобное отчаяние Азирафаэль вносить не стал. Его труд и без того был для людей тяжёл и сложен. Это знание должно было попасть в руки тех, кто умеет читать. До сих пор Мор и Смерть, предвестники Вечной Темноты, бродили где-то рядом, и ангел кожей ощущал их присутствие. Вряд ли Смерть вмешается, но вот второй Всадник охотно предаст путь исцеления огню. Всё в огонь, всё в огонь… Франциск должен был оказаться как можно дальше. - И какая сила в бумажках? - В них знание, мой дорогой друг, - терпеливо кивнул Азирафаэль. Грамоте Франциска никто не учил, даже в монастыре - необучаем. Ангел в это не верил, пока сам не попробовал объяснить своему другу буквы; так те будто рассыпались у него перед глазами, и сами собой прыгали. «Не надо», - пожимал плечами Франциск. Зато карту он читал особенно мастерски, легко обходясь без названий селений. Любо-дорого было смотреть, как его цепкая память хранит в себе места, где человек уже побывал: и реки, и горы, и людные улочки больших городов… Брат Франциск мало выделялся в этом веке. Он убрал сокровище в сумку, не зная его цены. - Так значит – прощаемся? - Похоже на то. Вряд ли они ещё раз увидятся на этом свете. Но Азирафаэль не знал, что его ждёт в городе впереди. Вокруг бродили все дурные вестники, и он чувствовал – его цель уже близко. Этот ли город, следующий? Не город вообще, а яма в глухом лесу, ледяной колодец с гнилой водой, проходом в сам ад – ведь не везде Преисподняя огненная, как все о ней привыкли думать?.. Хватит уже тащить Франциска за собой в бездну. К тому же, наверняка брат Франциск уверен, что ангел намерен костьми лечь за мёртвый город, даже если погибнет сам. О, если бы. Они пожали руки, на прощание. От запаха ладана, розмарина и воска у Азирафаэля вдруг закружилась голова: он его очень не любил. Именно в таком сочетании. - Уже сейчас? Дай хоть отъеду, да ты же нарочно… - Бережёного Бог бережёт, - Азирафаэль бы поспорил. – Это с тобой я как у Него за пазухой. А вот тут – в точку. Ангел лично благословил даже все его вещи. Франциск надел маску, и его лицо превратилось в загнутый птичий клюв. Спрятались глаза за круглыми стёклышками очков, и он практически не мог так говорить – но он был прав, кто знает, где сейчас эта зараза. Вокруг лежало много городов. Чума ходила по их дорогам; Мор так точно гулял. Говорить в маске брат Франциск уже не мог. Он доедет до аббатства, убедится, что в нём нет чумы, и там уж будет есть и спать; а потом лечить больных. И обязательно доживёт до старости, и умрёт – как заснёт, в окружении кучи внуков. Азирафаэль старательно представил себе эту картину в голове. Тронув поводья, он отвернулся от удаляющейся спины Франциска. И почему-то подумал о Кроули. Ни птицы, ни зверя не встретилось ему по пути. Воздух застыл сухой и неприятный, от течения на воде не доносилось ни звука. Весь ветер улёгся, облака будто встали на горизонте, не движимы Божьим дыханием – в начале времён летала Она на них да на престолах своих над волнами Старого Моря, Единого. То был то ли Первый день, то ли Третий, всего уж и не упомнить. Недалеко от города ангел спешился. Конь тепло всхрапнул ему в руку, и Азирафаэль, засмеявшись, скормил ему маленький кусочек сахара, чудом появившийся в его руках. Он расседлал коня, снял уздечку и попытался объяснить ему, чтобы шёл куда-нибудь… ну куда-нибудь подальше, а то вряд ли тут есть хорошая конюшня. Тишь да гладь. У ворот города Азирафаэлю вдруг стало дурно. «Здесь так много зла…» - подумал он и вспомнил о Кроули. Рядом с ним, с демоном, он такого не чувствовал. А сейчас было так плохо. Мор и Смерть бродили где-то у самого порога. «Будь проклят тот, кто наслал чуму, - вдруг зародилось в ангеле, чистое и пронзительное. – Скажи ему, Господи: для тебя нет мира». И да будет так. Азирафаэль вошёл в город и вступил на грязные улицы. Никто ему не встретился и никто ему не мешал. Кроули торопился, до зубного скрежета торопился. Вопреки своей привычке торчать на одном месте по двести лет и не пропадать никуда, в этом пропахнувшем смрадом веке ангел, конечно же, решил путешествовать из города в город. Как будто демон не понимал, чем он тут занимается. И это злило ещё сильнее. А ведь Кроули так хорошо проводил время за морем: в безделье и лености. Не знающие о Яхве люди с кожей – древесной корой, принимали его то за божество, то за злого духа, пришедшего из царства теней и предков. Им было страшно видеть его белую кожу, как снег в горах, да его волосы – цвета огня. У них были тысячи верований, и ни одно не поминало Её. Кроули наслаждался и бешеными танцами вокруг змеи-тотема, и сумасшедшим желанием отвернуть ему башку. Годами он не упивался таким вниманием. И вот после разноцветных перьев на головах шаманов и поеданием козлов целиком, так как их охотно притаскивали ему на жертвенник – серая унылая Европа. Страны, в которых святые места потеряли свою значимость: как грязи их развелось, только по половине из них Кроули мог пройти на своих ногах. Переполненные помоями улицы гнили и пахли, и люди так жили – гнили и пахли, да так, что глаза слезились от их вони. Крестясь и изображая набожность, половину из них фантазия заводила в такие дебри, в которые ни один шепот демона не заведёт; странным образом всё это действовало Кроули на нервы. Вдобавок, он ненавидел европейское платье этого века: всё в облипочку, и ужасно чесалось. Так что Кроули наслаждался незаслуженным отдыхом. Его услуги были в четырнадцатом веке не нужны – и без него справлялись. Единственный его знакомый в Европе был достаточно умён, чтобы позаботиться о своей безопасности. О нет, он не будет рядом – и пускай кроят друг другу головы смертные, и купаются в ненависти, и винят Бога, а не самих себя во всех грехах. Пускай – ему плевать. А потом полыхнул перед глазами белоснежный, будто крыло голубки, образ, и Кроули словно очнулся. Азирафаэль – сердобольный ангел, мягкий и совестливый, подбирающий на проездной дороге лягушек, чтобы их никто не задавил. Ангел, плачущийся ему в плечо на ковчеге, но всё ещё не способный предать сомнению ни единое Её решение. Ангел, отнесшийся к нему со странным теплом когда-то давно, и до сих пор Кроули так и не решил, что ему об этом думать, но уже не мог заниматься самообманом. Просто ангел – чистый и лёгкий, как пёрышко. Проклятье, он никуда не уедет! Заросли хлестали его по лицу жёсткими листьями. Твари земные, твари небесные и всякие мерзкие комары разлетались от демона кто куда. С дорогами тут было что-то не так, за ними явно давно не ухаживали, так что совершенно непримечательный тракт привёл Кроули в болото. Коня он там и оставил – с огненными копытами, выберется или сам в Ад провалится; и пошёл пешком по тропам. Конь, в конце концов, его по пути дважды сбросил. Кроули заметил постороннего как-то издали не столько шестым чувством, сколько шестьсот шестьдесят шестым. С некоторыми личностями лучше не сталкиваться никогда, будь ты хоть трижды демон, но сворачивать Кроули не стал – да и некуда. Чума была в воздухе, чума была в воде. С серыми крыльями из лёгкого пепла, с адским огнём – но таким, что Кроули бы с ним не управился, она проникала в глотку и царапала изнутри сосуд, проверяя на прочность – убить, не убить? Не убить. Иди пока дальше, демон. Мор сидел на плоском камне и ковырялся стрелой в зубах. Желтоватые испорченные резцы уже давно бы выпали от нездоровья у человека, а этому хоть бы хны. Всадник был не мрачен или зол лицом, однако нечто даже в кончиках его седых волос указывало Кроули, умудрённому опытом, что кто-то не слабо его взбесил. Одет Мор был удобно и легко; демон даже позавидовал. Подходить он не торопился. - Вай-вай-вай-вай, помяни чёрта… - Мор заметил его и пригвоздил к земле неприятным взглядом; стрела качнулась. – Нет-нет, не говори! М… Дизентерия? Чёрная оспа? Кроули его глаза категорически не понравились. Ничего хорошего они не сулили – да и слишком обычные, темно-болотные… Обманка в обманке. Демона вот всегда узнаешь в миру: то уши торчат, то струпья проглянут, - и внимательные люди всегда могли понять, с кем имели дело. Ангелы тоже, пусть чистые и светлые, но какой ни явится – мелькнёт солнечное золото в ушах, над виском, даже Азирафаэль носил золотое кольцо. Но Мира Конец – настолько человеческое предприятие, что Всадники слишком мало отличались от людей по виду и сути своей. Мор был не здоров и средних лет. Война, говорят, облачалась в алое платье, пила южные напитки и улыбалась так пронзительно, что в неё влюблялись все рыцари, пронзённые ножом, и шли сносить чужие головы; наверняка, Тевтонский орден в покое не оставляет, веселится. С Голодом Кроули был практически не знаком. Он появлялся, когда демонам уже поживиться было нечем – зато был самым обычным, привычным. Протягивая людям хлеб, что их не насытит, Всадник задумчиво смотрел, как они умирали. Это, впрочем, мог быть и обычный хлеб – и тогда Голод убивал изощрённей, так как не переносили жалкие смертные тела жадности. Внезапной сытости. Смерть приходил следом и был хорош. Смерть носил маску, и косу, и плащ, и в целом держал марку. Хотя Кроули видел его раза два за всю жизнь. - Сифилис! – наконец, вспомнил Мор, щёлкнул сухими пальцами, в пятнах. – Срамная болезнь, гад ползучий! Кроули развёл руки и ухмыльнулся – грешен, что ж поделать. Правда, сначала болезнь наказывала только изменников, а потом он потерял контроль; но это мелочи жизни. - Ха-ха, обожаю её, жаль отложить пришлось! – Мор рассмеялся, запрокинув голову: искренне, гортанно. – Идея хорошая, но не ко времени?.. - Кроули. - Кроули. - Ну, при такой-то конкуренции. - Да, конкуренция не слабая, ничего не могу с собой поделать. Как будто чума – его личная работа. О нет, это вовсе не так. Тот, кто придумал чуму и вдохнул её в мир, определённо взлетит по карьерной лестнице, как пушечное ядро. Тот, кто придумал чуму – не знал, должно быть, но в подземельях поднимались кубки с вином и огненным спиртом, пьяные демоны трогали Кроули за локти и запястья и смеялись в оба уха о погибели человечества… Смерти христианской Европы под реками крови и гноя. Кроули они были противны, особенно Хастур. От него крепко несло болотом, перегаром и безумием одновременно. - Что ты здесь делаешь, демон? – Мор снова принялся ковыряться стрелой в зубах. Ещё целых их колчан был у его ног, но лука Кроули не заметил. - Ищешь кого? Кроули про себя ругнулся. - Может и ищу, - лгать напрямую было опасно, и демон пожал плечами. – Тебе-то какое дело? - А не ангела часом ищешь? – стрела в его руке качнулась в другую сторону. – А то есть тут один. - Неужто? Демон задумался. Поправил очки. Болотные глаза Мора потемнели, и тошнотворно запахло воспалёнными язвами и гангреной, гнилым человеческим мясом – запах отчаяния и мучительной смерти. - Может и ангела, - Кроули скучающе сделал вид, что ему всё равно. – Проследить за ним надо, чтобы не лез в наши дела. Видел его? - Уж видел, ещё как видел! – Мор вдруг вонзил стрелу в землю, и та вошла глубоко, хотя Всадник просто бросил её рукой; сразу можно было представить, как он легко свернёт кому-то шею, что человеку, что демону, что ангелу. – Увижу ещё – перья повыдираю. Теперь он был в ярости. - И что он сделал?.. – не удержался Кроули. – И как выглядел? Это вполне мог быть не Азирафаэль, лезть на рожон ему как-то не свойственно… Но если Азирафаэль – о, ангел, ты довёл до белого каления первого из первых, Всадника Конца Мира; и вот конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и будет он первым после снятия первой из семи печатей… Мор скрипнул зубами. - Тюфяк тюфяком, ничего особенного... – он, похоже, передумал болтать; поднялся с земли и отряхнул одежду. – Есть тут один городок вниз по реке, в которой вся рыба мёртвая аль двухголовая – туда пошёл, здоровых людей там уже не осталось. – Мор усмехнулся. – Там и помрёт, чтоб ему пусто было. - Так как он выглядел? - Шибко умён и светел, да волосы как солома. Найдёшь? - Найду. Пускай это и крайне негусто – но Мор не говорил о человеке, коих на земле бродило тысячи, одинаковых. Кроули и сам бы описал любого ангела в двух словах, и любой демон его бы понял – потому что большего и не надо. Источают свет не так уж и многие. И умны вовсе не все. И, кажется, Кроули начинал догадываться, чем тут этот ангел занимается. Только Азирафаэлю могло такое в голову прийти. Мор уходил прочь, видимо, зная что-то своё и ведомый своими инстинктами. Может быть, вели его другие болезни, а может быть со дня на день – помрут тут все до единого, а это царство Смерти, а не Мора. Всадник сунул руки в широкие карманы. Подхватил колчан, Кроули отвернулся, и тут же рядом в дерево вонзилась белая стрела. Кора покрылась лишаём. - Передай это тому ангелу! – демон с усилием выдрал стрелу; лук Мора тоже сиял белизной на солнце и слепил глаза. – Доставь себе и мне удовольствие! Кроули дёрнул плечом, и вскоре услышал стук копыт без подков. Дождавшись, пока Мор уберётся подальше, демон переломил стрелу Всадника, сжёг её и сбросил в канаву остатки ядовитого пепла. Как-то раз Азирафаэль рассказал ему, что чувствует любовь. Кроули уже и не помнил, когда это было и в каком году, но, кажется, в Риме ветер нёс с моря соль, уходили корабли из гавани на закате или рассвете – было красное небо, а ангел рассуждал о том, как язычники-римляне любят свой город и жизнь. А демон тогда ничего не ответил, у него было скверное настроение, он больше пил, чем болтал. Кроули не сказал ни слова о том, как сильно ощущает несчастья и как это жрёт изнутри, въедается и подначивает толкнуть смертных к адскому краю. Горе цепляет горе. Страдания – боль. Демоны были злопамятны и желали другим своей участи. Чума захлестнула город от городских ворот до бесчисленных узких улочек. Удушливый запах смрада распахнул перед Кроули влажные густые объятья, и демон нырнул в этой скопище мерзости, как пловец за ракушками. Азирафаэль был без сомнений где-то здесь, и Кроули его найдёт. Главное – не опоздать. Потому что было куда опаздывать и от чего беспокоиться за состояние ангела. Легко звенело в ушах от знакомого адского жара, который тоже прятался где-то совсем рядом, но, кажется, этот ангел мог погубить себя самостоятельно… Когда Кроули набрёл на белоснежный расстил мелких, как звёзды, цветов, он принял это за остатки сада и сначала не обратил внимания; он торопился. Но шаг, и два – и под ногой хрустнула кость, и вот тогда он подумал – какой сад посреди проулка, куда выходили узкие дрянные окна, куда, должно быть, годами сливали помои?.. То был не сад – могильник. Чудесный и свежий и святый – цветы колыхались, а под бело-зелёным ковром Кроули заметил крохотную ручку ребёнка. Он упал на колени. На девочке пяти лет было белое, как снег, платье, душистое: ткань пахла корицей и выпечкой, и никоим образом она, вся в цветах похороненная, не могла бы такое при жизни носить. Кроули аккуратно прикоснулся к тонкому плечику и понял, что она умерла около пяти часов назад, в муках. У мальчика рядом с ней, помладше, торчали птичьи косточки и прятался чёрный бубон за забавно оттопыренным ухом. Он «спал» клубком, цветы ласково закрывали от мира его уродство, и этот ребёнок наверняка попал в Рай – только это не успокаивало. Здесь были десятки детей, навеки укрытые цветочным ковром: и над ними будет голубое небо, и цветы эти не завянут быстро. Умирая, они были в крови, сукровице и осыпаны ядовитыми блохами – но ангел очистил их, поцеловал в белые мёртвые лбы и уложил спать, ведь родители их, должно быть, давно уже гнили в канавах. Цветы пахли мятой и божьим гневом. Так пахнет разряженный воздух перед грозой, но грозой особой, что бывает раз в сто лет... Кроули мог представить, как Азирафаэль перетащил сюда всех этих переломанных шарнирных куколок. Их воздушные лёгкие тела, должно быть, лопались от трупного яда или были сухими хрупкими от долгого голода, но вряд ли ангел проявил к ним неуважение и позаботился о них, опоздав, простым щелчком пальцев – а цветы поросли от взгляда. Азирафаэль же тут загнётся, на месте. Его ангельская сущность не вынесет столько дерьма. Кроули бросился бежать, оставив за спиной проулок-могильник. Его душистый запах преследовал по пятам, а чума улыбалась в лицо, закрывала лик пепельным рукавом и указывала направление – только не к ангелу, а к неприятностям. Серыми крыльями, вуалями праха; она охотно сбивала внутренний компас Кроули. Но было что-то ещё, что-то странное – будто сам ангел изменился, и был уже не Азирафаэлем, а кем-то совсем другим. Белым жгло на обратной стороне век, раскалёнными небесами, и ангел – его ангел – никогда таким не был. Таким Её ангелом. Хотя разве что раз… Кроули плохо помнил потоп, потому что не хотел помнить потоп. Когда первые капли упали на землю, его разум вдруг отключился, а в груди вскрылся старый нарыв и потекло ядовитой кровью; но Азирафаэль оставался сухим и стойким, и его губы были стянуты в белую ниточку. Беспощадная верность ангела, ни единого слова сомнений против Её решений – демону было трудно такое понять. Но десять дней ангел молчал и молился, держал его руку в трюме, до боли сжимая пальцы, а потом Кроули уснул. И не ведал, говорил ли ангел с людьми – следующие тридцать дней. Да будь он проклят, где же он! - Азирафаэль! – да гори оно всё синим пламенем. – Азирафаэль, где ты?! Отзывайся, если попал в беду! – а с него ведь станется, с сердобольного – попасть в беду. – Азирафаэ-э-ль!.. Достаточно того, что ангел сам пришёл в этот гадюшник. Кроули вылетел на него внезапно, изрядно запыхавшись. Азирафаэль его не заметил, смотря на что-то прямо перед собой; руки его были по локоть в крови, а плечи опущены. Кроули проследил направление его взгляда – пустого, как стекло. Кроули замер. На площади творился хаос, и веяло адским огнём, хотя не почувствовал бы его ни один человек; просто сам Ад был совсем рядом. Гора трупов возвышалась так высоко, что фонтана, под ней погребённого, уже не было видно – но через край переливалась отравленная вода, каждый глоток которой нёс мучительную заразу. Как никогда смертные тела были просто горой мяса, и даже издали Кроули заметил, что их уже жрут мухи: не брезгующие ни бубонами, ни язвами, ни воспалённой лимфой. Чума танцевала на площади, морова невеста, держала серые трупные юбки и чествовала свою хозяйку – единственную любовь. Вельзевул в чёрном платье торжествовала и была пьяна от собственной мощи. Белыми босыми ногами она попирала не только людей, но и Бога – посмотри на меня, посмотри, как я их уничтожу! Черные крысы пробегали и по телам, и по её ступням. Чёрные крылья давно не могли вознести её к небу, но раскрытые, были плащом победоносным – будто корона смерти и крови. Не перед кем ей было скрывать свою сущность. В городе не осталось ни единого здорового человека; и это если не полегли уже все. Вельзевул засмеялась, запрокинула лохматую воронью голову. Кроули никогда её, гадюку, такой не видел – обезумевшей, захмелевшей, сильной. Повысят ведь, гадюку. Кроули попытался сделать незаметный знак Азирафаэлю. Он очень удачно стоял, Вельзевул его с площади не видела, но вот ангел – как на ладони. А с ней связываться сейчас было опасно. У Азирафаэля вряд ли фляга со святой водой за пазухой. С первого взгляда было видно, что ангел не в порядке. Его голос был не громче шелеста листвы, но всё затаилось – и Кроули затаился. - Ты… - он сделал шаг и вдруг весь затрясся. – Ты! Вельзевул повернулась. И грянул гром. Кроули даже не понял, что именно произошло. Просто глас ангела вознёсся от земли до неба, отразился от туч и ударил по ним. - В е л ь з е в у –у –у л!!! Кроули впечатало в землю. Он увидел, как ангел подобрал ветвь, и та загорелась в его руке пламенным мечом. Он вспомнил смеющихся жестоких архангелов – из числа тех, кто выслеживал падших и отрывал им крылья, толкая с высоких скал. Он услышал, и демону заложило уши от боли – Её голос, Её ярость, Её свет и огонь. Огонь, ярким золотом вспыхнувший в Азирафаэле с головы до ног. Лазуритовые глаза раскрылись повсюду, пронзая взглядом тысячи врагов, и гулкий гнев, в небеса отражающийся, развернулся, как разжавшаяся пружина; и треснули остовы домов. Крылья его трепетали с многоголосым шелестом, словно шум водопадов, словно глас Всемогущей. Голос Азирафаэля – Её голос; его ненависть – Её ненависть, и грозовая буря явилась по их жалкие адские души. И она заберёт их. Чёрные облака вздыбились, потемнело небо, и поднялся лютый ветер с мелкой взвесью песка и пыли, что сносил его с ног да забивался в глаза и рот. Присутствие Её Кроули ощущал настолько остро, что только и мог – пресмыкаться на пузе, закрывать голову руками, скулить. Сотни глаз пригвоздили его к месту: ясные, как солнце, глубокие, как просторы первого моря. Каждая клеточка его тела вспомнила мучительную боль падения – и тряслась от страха. Вопль Вельзевул прорезал облака и площадь, и демон заставил себя не липнуть к земле и прекратить пытаться покрываться чешуей в три слоя. Когда Азирафаэль успел до неё добраться? – кто знает, но сейчас ангел прижимал её к земле и, кажется, душил. Горящие белым золотом четыре крыла заслоняли ей спасение. Пожар, что вырвался из Азирафаэля, танцевал на каждом пере – заревом зарниц небесных, его чистотой и смертельным ядом для Вельзевул. - Как ты посмела?! – ангел тряс её, а Вельзевул в ужасе пыталась оторвать его руки от себя и визжала, будто её режут. – Как ты посмела?! Прекрати это, прекрати это, прекрати это!!! Голос подобный грому. И возопят пусть нечестивые, страшась Её воли. - Сколько людей ты погубила! – по лицу ангела, похоже, катились слёзы. – Сколько детей! За что детей, убийца, не попадут они к вам, за что?! Присмотревшись внимательней, Кроули заметил, что вовсе Азирафаэль никого не душит; даже вреда намеренного причинить не хочет, тряс Вельзевул, гадюку, голыми руками за плечи и хватал за волосы, чтоб не смела отводить взгляда. Да только весь – от размаха крыльев до мягких рук – горел святым пламенем, раскалённым, поэтому Вельзевул беспомощно колотила его мелкими кулаками и верещала от боли. Он сжег ей лицо. Он мог выжечь ей глаза и душу и саму её суть, демона. Кроули вдруг понял, что убийства ангел себе никогда не простит. Нет, не то чтобы Кроули было жалко Вельзевул… Вельзевул снова взвыла – она слабела. Азирафаэль тряс её за плечи и не замечал, что демон ломано выгибалась, силясь вырваться из его хватки, била крылом о землю, облетая останками перьев, и мучилась. Ангел окончательно потерял контроль. Раскалился воздух, лазуритовые глаза намерены были оставить от Вельзевул мокрое место – а-а-а, Дьявол, да чтоб вас всех!.. Кроули сбросил оцепенение и кинулся вперёд. Глаза не обращали на него внимания, но это был прыжок в кислоту. Ради кого? Кроули этого и сам не знал. - Ангел, приди в себя!.. – только бы докричаться до него – но докричишься тут сквозь его разрушительное горе, сквозь крики Вельзевул… - Ангел! Крылья Азирафаэля оказались нематериальными – рука прошла насквозь, перья расступились, хоть пальцы и закололо. Но когда он коснулся привычно-мягкого плеча, ладонь обожгло огнём – да такой болью, что она прокатилась до плеча и прямо в голову. Азирафаэль сжёг и его тоже – адское создание. Кроули схватил ангела за плечи, зашипел и стал оттаскивать от Вельзевул; плевать, что она всё увидит, ей не до них. Крыло ангела само махнуло: демон увернулся, искры высекло из воздуха там, где была его голова, и Азирафаэль отвлёкся и посмотрел на него. Его лицо было залито слезами. Они лились из всех глаз – одновременно. - Кроули?.. – смутная тень узнавания пробежалась по лицу Азирафаэля, и его затрясло; а Кроули стиснул зубы, так как руки горели. – Кроули, это ты?.. - Я здесь, ангел, ты узнаёшь меня?.. Нет – не узнавал, не видел, смутно слышал только. Зато рвано скулящая Вельзевул отползла прочь, теряя в грязи перья. Она сучила по земле босыми пятками, её сосуд разрушался, с лица стекала кровь, и больше ни секунды она не могла провести на земле; и Дьявол! - ей было на них всё равно. Огненный провал поглотил её, дыхнул серой и Адом, и Кроули ждала похожая участь – совсем скоро. Потому что вокруг шумел ураганный ветер, ангел не видел его, а гром и молнии поразят единственного демона на всю округу. Все его инстинкты вопили сбежать прочь и забиться в угол, как Вельзевул, но что-то одно держало. Азирафаэль держал. Дрожал его уже облик, он вернётся на Небеса, спалив дотла и себя самого, и они никогда больше не увидятся. Так что Кроули набрал воздуха, представил, что не испытает сейчас мучительную боль и опустился на колени в ядовитую грязь прямо перед Азирафаэлем. И его поглотило пламенем. Стеной розового огня отгородились Небеса и Ад, и весь остальной мир. Вся лазурь обратилась в него, пробирая до самых костей – до сердца, но вовсе не сердца в теле-сосуде – и тысячи глаз ви-де-ли все его помыслы, все грязные делишки. Но в этом коконе было два существа, пускай источник огня лежал в одном из них. Азирафаэль был перепуган до смерти, и вдруг отпустив всё – и все их различия – Кроули захотелось его утешить. Его сущность еле держалась, вот-вот лопнет, как яичная скорлупа, так что ж отрицать: никто не узнает, - и он положил руки на огненные плечи ангела. Азирафаэль тяжело вздрогнул, дрожа, почти положил руки на него в ответ – о, вот что его убьёт… И вдруг согнулся в три погибели, схватился за волосы и закричал. Кроули отбросило на спину и вышибло дух. Клёкот тысячи белокрылых птиц сломал рамы в домах, пронзил небеса и унёсся дальше – к Богу. С Небес неожиданно очень тихо, с пряно-спокойным шелестом, пошёл дождь. А Азирафаэль заплакал. Кроули с трудом приподнялся на локтях; кажется, все его конечности были на месте. Чувствуя, как скрипит каждый сустав, он сел, зашипел, и его отпустило – больше не было здесь той давящей мощи, только надрывно ревущий в свои же ладони ангел. Внутри закопошилось глухое сопротивление, но демон не дал ему воли – не сейчас. Он не смотрел на свои руки, не хотел проверять, превратились ли они в чёрные угольки... Он представил, что нет. Сильный холодный ливень выбивал в земле ямки. Прошлёпав по ним, Кроули промочил ноги; подошёл к Азирафаэлю. Медленно поднимался от спины ангела пар, но он остывал всё быстрее. Уже пропали крылья, погас святой огонь, а глаза прятались: на теплой шее, на лопатке, на красивом виске… Волосы завились в липкие мокрые кудри. Азирафаэль поднял голову, и Кроули без сил выдохнул, ведь его словно трещина переломила – ровно посередине. - И что мне с тобой теперь делать, ангел? – вообще-то Кроули не собирался говорить это вслух. Некоторым вещам стоило оставаться тайной, но с другой стороны – ангел едва его не убил. – Ты что тут натворил, а? Постепенно становилось жутко. Дьявол, как больно, так сильно больно, что его тело отключило сигналы в мозг. Так мучительно, что перед глазами до сих пор стояло падение, горяченные касания мечей и рук ангелов, вырывавших из него что-то важное с корнем… Азирафаэль не мог быть к этому причастным. По крайней мере, Кроули всегда предпочитал об этом не думать. - Я не знаю, Кроули, - Азирафаэль скривился, как печёное яблочко; он куда-то ускользал. – Я не знаю, Кроули, мне страшно, спаси меня. И казалось, что ангел вновь заплачет, но он не заплакал. Кровь отхлынула от его лица, гаснувшие глаза закатились, и Азирафаэль мешком упал Кроули под ноги; демон не успел его поймать да и не смог бы, рук не чувствовал. Ангел потерял сознание. Дождь собирался в маленькие зеркальные лужицы. *** Распустившиеся коробочки-соцветия белого хлопка покачивали венчиками на невидимом ветру; во всяком случае, Кровли не ощущал движения воздуха чешуёй. Благоуханные ароматы нежно стелились вместе с молочным туманом – под стать этим пуховым будто цветам, что создавали иллюзию серых облаков, из которых только предстоит пролиться первой на земле грозе. В глубоком мягком мху, где, должно быть, сладко было бы подремать, сейчас собиралась роса – но вовсе не поэтому Кровли не мог расслабиться. Душистый благословенный Эдем был переполнен и тварями земными, птицами небесными и хранил Людей нагих, но здесь были и ангелы. До Восточных врат – какой-то день пути. Несколько серебряных стрекоз перелетели с листа на лист рядом с прозрачным родником и скрылись. Кроме движения их крохотных крылышек, Кровли не услышал ничего, но это ни о чём не говорило. Весь Эдем затих, словно бы для того, чтобы демона выдало малейшее движение чешуи; однако в земле он был незаметней. На белых крылах ангел мог пролететь над деревьями, босыми лёгкими ногами тихо пройти где угодно и не моргнув глазом выполнить свою работу. Однако Кровли не боялся, так как был ещё совсем молод, всего лишь семь дней. Изогнув змеиное тело, он перетёк в узкий прохладный овраг и скрылся, и даже песок не шуршал там, где он проползал. Темная густая осока укрыла его покрывалом, но всё же он старался быть поменьше. Интересно, где сейчас Ева? Ему нравилась Ева, ничего не боящаяся, созданная по образу и подобию Её, очень точному. Ева расцеловала его темными губами, как спелыми вишнями, а Кровли рассказал ей о любопытстве и научил танцевать; и она станцевала. Пусть у него тогда и не было ног. А потом явился ангел и прогнал его, хотя не застал их вместе, укрыл Еву белым крылом, но не имел права объяснять ей зла - удобно. Теперь он шнырял где-то тут, но Кровли был хитрее и умнее. Стражник его никогда не найдёт. Сладкоголосые садовые соловьи молчали в ветвях деревьев, а ведь они обычно любили петь в лёгких сумерках. В чреве земли, чей влажный запах по душе приходился Кровли, копошились кроты, но все разбежались от змия, задумавшего недоброе; он их чуял и слышал. Семейство рыжих лисиц подобрало своих лисят в зубы; родители принюхались к нему, почувствовали, верно, запах серы, и убрались подальше. Ещё и тревогу поднимут – догнать их что ли, сожрать?.. Людей нигде не было. Змий обвился вокруг невысокой ветви гибкой плакучей ивы; он не хотел подниматься высоко над землёй. Вместо нежных цветов перед ним под деревьями расстилалось целое поле хлопка; кустарники были то здесь, то там; разнотравье пестрело бы в солнечный день. Влажная пелена совсем опустилась на сад, будто бы тоже чего-то ждала. Ангел Азирафаэль стоял вдали и касался мягких белых венчиков; он был печален и задумчив, и вокруг него был свет. В сером туманном Раю он выделялся ярким пятном теплового зрения: от ржаных волос до кончиков белых крыльев. Кровли вдруг понял, что опасности нет. Азирафаэля он знал, и знал хорошо. Поэтому демон выпрямился, сбросил змеиный облик и перестал прятаться – они должны были быть врагами, но Кровли считал ангела почти другом. Неловким и странным. Во всяком случае, с ним всегда приятно было провести время: просто разговаривать иногда за вином и, подставляя лицо солнцу на побережье и путаясь ногами спьяну в тоге, слушать-слушать-слушать его голос… Так как он больше не скрывался, Азирафаэль заметил его. Ляпис-лазурные глаза херувима пригвоздили его к месту; Кровли мирно поднял руки. - Кто ты? – страж прищурил золотые ресницы – или так просто падал свет, вдруг пробившийся в дымке. – Я знаю тебя?.. - Эм, мы знакомы? – Кровли вскинул брови: странно, Азирафаэль будто не узнавал его. – Ангел, ты в порядке?.. И это само сорвалось с языка – назвать его «ангелом», внезапно забеспокоиться о чужой судьбе… - Не смей со мной заговаривать! Вижу я, кто ты! Воздух рядом с ангелом нагрелся. Туман задрожал и пошёл дымкой пара – и от жара чистым ореолом стал окружён его облик, словно Кровли видел его через тонкое стекло. А что такое стекло? Кровли разве знал, что такое стекло? «Да что с ним такое…» Крылья ангельские подёрнулись огнём и светом; прозрачное пламя не трогало деревья и не подчинялось законам Бога – танцевало вдоль перьев вниз. Он был прямым и грозным – как лук, как меч, как длань Господа, но Кровли просто стоял и руки держал плетьми вдоль тела. Азирафаэль не причинит ему вреда. Должно быть, с ним случилось что-то плохое. Хлопок вспыхнул, как и положено хлопку; ангел выхватил пламенный меч. - Изыди, демон! Кровли даже не заметил, как стражник бросился на него с оружием наперевес. Ослеплённый и оглушённый, он отшатнулся, вскинул в защитном жесте руки, но больше ничего не сделал – ни упал на землю верткой змеёй, ни бросился острыми клыками в шею ангела… Это же Азирафаэль – он не мог укусить Азирафаэля. Азирафаэль замахнулся и рассёк ему грудь огненным клинком. Кроули закричал и проснулся, влажно облепленный со всех сторон собственным холодным потом. Рубаха пропиталась чуть ли не насквозь, на лоб противно налипли волосы, а во рту ощущался привкус собственной крови – металлический. Его зарубили ангельским клинком в Эдемском саду, разрезав грудину легко, как нож масло? Нет, это во сне он язык клыком прикусил. Боль в руках вспыхнула закономерно: иногда она была слабее, иногда терзала так, что демон глотал жалкий скулёж и слёзы, но никогда не уходила надолго. Азирафаэль мирно спал рядом, его грудь спокойно вздымалась – вот уж кому не снились кошмары – но на самом деле разницы не было никакой: что здесь, рядом с ангелом, что в другой комнате. Кошмары неизменно настигали Кроули, стоило ему только закрыть глаза. Сюжеты у них были удивительно однообразными. Обычно он так и просыпался, когда Азирафаэль, грозный страж, взмахивал мечом. Сейчас в ангеле не было ничего грозного. Его волосы и ногти не росли, но мягкие кудри примялись; на щеке виднелся след пуховой подушки. Азирафаэль иногда вертелся, но чаще всего спал на спине – Кроули смутно помнил это чувство, когда спишь только так, ангел подсознательно берёг крылья. Одеяло сползло до пояса, хотя Кроули понятия не имел, может ли он замёрзнуть. Приоткрытый рот, чуть запрокинутая голова – Азирафаэль тихо сопел, и глазные яблоки под его веками давно не шевелились. Руки расслабленно лежали на подушке возле головы. Видят ли ангелы сны? Спросить не у кого. Кроули шумно выдохнул, опустив голову, и провёл рукой по волосам. Весь его затылок оказался мокрым, и броситься бы в реку и, возможно, утопиться бы. Ему нужно было перестать думать о сне, он же не уставал: от скуки засыпал или, наоборот, от тревоги… И зря он, демон, расслабляется рядом с ангелом Божьим. Они природные враги. Ладони снова запульсировали жаром, напоминая о себе. Кроули осторожно выбрался из постели, чтобы не потревожить сон ангела. По лучам солнца, падающим из окна, демон понял, что уже давно день – очередной день, такой же, как и все предыдущие за последние годы. Все они были одинаковыми. Демон прихватил со стола кожаные перчатки, которые зачем-то снял, навещая ангела, и выскользнул в коридор. Как только за ним затворилась дверь, цепкие путы кошмара, сдавливающие его грудь, наконец-то разжались. Стриженный серый затылок мелькал то тут, то там в толпе на главной площади; воскресенье, рынок и церковь, не протолкнуться. Кроули жил на отшибе, как раз как можно дальше от местного храма, но выбирался на разведки регулярно; а ещё иногда пил, проклинал слишком пронырливых до его дел людишек и выискивал врагов. И чаще находил, чем нет. Обладатель стриженного затылка явно понятия не имел о жизни людей. Никто так сейчас не носил; волосы самого Кроули мягко ниспадали почти до плеч, немного помпезно, но он выделялся разве что как обедневший аристократ. Старомодный короткий плащ-манто винного цвета он носил, чтобы быть вульгарным. А вот длинные рукава ему нравились. Тем не менее, от церковников демон старался держатся подальше не только по очевидным причинам – ну там святая вода, привычка таскать с собой распятья… В этом веке, жадно накинувшись на недавно прошедшие по земле бедствия, церковь арестовывала за колдовство по любому поводу: от цвета глаз до неправильной заколки в волосах, - а Кроули как никогда избегал проблем и шума. Однако стриженный затылок не волновали такие мелочи жизни. Он был высок, не иронично носил старомодное манто с сапогами вообще откуда-то с юга и вежливо отводил смертным глаза – изящное чудо, но вовсе не самое простое. Ты не смотришь на них, они не смотрят на тебя; люди по своей природе весьма эгоистичны. Ты просто занят своими делами, безликая часть толпы… Плохо дело. Благостью от него веяло за версту. Кроули выдохнул, вышел из тени и невинно подпёр спиною стенку, скрестив руки на груди и дожидаясь, пока его заметят. Под перчатками из мягкой кожи зудело, но это от надвигающейся жары – стояло лето, не сухое, но и не холодное, в самый раз, если не носить дурацкую одежду людей. На проходящего мимо монаха он злобно зыркнул змеиными глазами до того, как тот успел перекреститься дрожащей рукой. Демон ждал: никуда мистер стриженный затылок не денется, полуденное солнце выжигало ему веки на самом виду… Вопреки распространённому мнению, между Небесами и Адом уже давно не было войны – но холодное, звенящее от напряжения перемирие с друзьями не заключают. Тем не менее ни ангелы, ни демоны не стремились бросаться друг на друга при любой случайной встрече на грунте – это как минимум подорвало бы основную деятельность обеих сторон. Если не было конфликта интересов, то всегда можно было если не договориться, то тихо разойтись по своим делам. Это работало не только с Азирафаэлем, чтобы ангел о себе ни думал. Просто он сам был слишком честным и так бы делать не стал. Однако у Кроули было стойкое ощущение, что сейчас не выгорит. На уме вертелась только одна причина, по которой какая-то не полевая шишка подняла благую задницу с небесного стула и явилась рыскать по пыльному и гадливому миру смертных. Ангел как раз заметил его. А Кроули узнал его – Дьявол, этого он не ожидал. Но демон ничем не выказал своего удивления. Враг вскинул брови, и Кроули кивком указал на харчевню на другой стороне площади. Еда там была дрянная, людей мало. Дожидаться ответа Кроули не стал. Он свернул с площади в проулок и пошёл до места встречи кружным путём. Как в каком-то неведомом танце, правила которого неуловимо витали в воздухе, Кроули всё равно явился на место первым. Пахло нечистотами из переулка, сыростью и старыми плохими досками. Кроули купил булочку, разломал её на тарелке и стал ждать. Так создавалась видимость, что он ел. Демон сразу же почувствовал его присутствие, как только открылась дверь; стало дурно. Ему не нужно было смотреть, как морщится чужой нос, как он брезгливо обходит смертных со следами болезней и тяжёлой жизни на лицах и пробирается к его столу без чудес – Кроули и так знал, что увидит. Архангел Гавриил сел напротив него на скамью, поджимая губы, и только тогда Кроули повернулся к нему от окна. Что же ему здесь понадобилось? - Демон, - Гавриил сдержано кивнул. - Гавриил, - Кроули тоже кивнул и не стал скрывать, что знает, с кем имеет дело. Гавриил оскалился. Наверное, он считал это доброжелательной улыбкой. - Я не веду переговоров с врагами, - не менее елейно и отвратительно, чем эта его улыбочка, сообщил Гавриил. Ага, как же – пришёл же поговорить, гад пернатый. Кроули загнал страх перед архангелом подальше. - Вот давай выясним, враги мы или проходили мимо, и разбежимся. - Брось, не делай вид, что не знаешь. - Не знаю что? – невинно уточнил Кроули. Гавриил как-то странно косился в его тарелку. Так что Кроули демонстративно запихнул в рот кусок отвратительно невкусного хлеба, проглотил и свистнул девку, чтобы принесла выпить. Чего вздумается, милая, только юбкой перед архангелом вильни. Пришла, вильнула – какая умница. Гавриил скис, как протухшее молоко. - Все здесь с одной целью – он некоторое время провожал девицу взглядом. – Что ваши, что наши. Мы ищем его, а ты… - сиреневые нечеловечески глаза остановились на его руках и недобро блеснули, - пытался украсть реликвию Божью, демон? - Умываюсь святой водой по четвергам, - огрызнулся Кроули и подавил порыв спрятать ладони. Но Гавриил всё равно развеселился. Расправил плечи, расслабился – убирался бы поскорей назад, на свои Небеса. - Ладно, я скажу тебе, мелкий демон, - архангел засмеялся; наверное, они оба понимали, насколько Кроули не ровня архангелу, поэтому Кроули воздержался от комментариев – гордые обычно тупые. - Некий ангел излечил чуму в этом крае и благословил города и землю на долгие годы вперёд. Мы представим к большой награде его и заберём домой, как он того и заслуживает за все свои деяния, и получит он дело по своим силам. И при этом Гавриил буквально светился гордостью – будто это он лично сделал большое дело. Значит Азирафаэля хотят забрать на Небеса. Забрать и запереть, потому что такая ценность не достойна людей и ну на всякий случай пусть она будет под замком, какая честь; не будет пить вино, гулять по набережным и хотеть перепробовать всю хорошую кухню мира… А ещё не будет страдать и ломаться. Только музыка небесных сфер. Кроули стиснул зубы. Явились, проклятые, как грифы на мясо – а где они были раньше?! Когда чума бушевала, шла здесь косой по воле демона, а не Бога, а ангелы все… бездействовали? И лишь один только Азирафаэль добровольно с головой опустился в это болото боли и смрада и бился и бился чтобы спасти этих тупых, не заслуживающих его жертвы людей! Небеса его тоже не заслуживали. Архангел Гавриил ничего не понимал. - Что же вы ему не помогли? – зашипел Кроули. – Вы же ангелы, ваша работа – мешать нам, демонам. Не может быть такого, чтобы на Небесах сейчас не знали, откуда пришла чума. Это на земле несчастный Азирафаэль не знал. - Не в моей компетенции, - Гавриил скучающе пожал плечами. Перед глазами Кроули как наяву встал белоснежный могильник: цвета гнева, горя, переломанных костей, кровь слишком сочувствующего сердца… Азирафаэль ведь мучился, должно быть, молился – он был чистым. Кроули сжал руку в кулак, чтобы не протянуть её через стол и не свернуть Гавриилу шею; жаль такая мелочь архангела не убьёт. Шов на перчатке лопнул, ладони стало мерзко и влажно от сукровицы в ткани. - А с чего такой интерес к нашим решениям? – Гавриил выдал очередную очаровательную улыбку, от которой цветы вяли и глаз дёргался. - Просто любопытно, - Кроули пожал плечами. - Неужто тебе есть дело до какого-то мелкого ангела, простого винтика в нашей работе?.. Гавриил даже не пытался действовать изящно. Он разил напрямую, и теперь любой ответ по существу Кроули выдаст. Кроули взял кружку, сделал крупный глоток какой-то кислой браги. По горлу прокатилось крепким теплом, в голове словно счёты стучали – нет, неудачный ответ, нет, он всё поймёт, нет, лучше иначе. Его враги множились, и мало того, что нужно было увести след от Азирафаэля их всех, так ещё и незаметно. Адские лазутчики тоже шныряли повсюду. Ну, лазутчик. Ну, Кроули. Во всяком случае от остальных он избавился. Демоны друг другу не доверяли, а мелкие демоны-разведчики – особенно. Кроули шепнул там, шепнул здесь, воспользовался своим растущим влиянием и парой-тройкой угроз… А потом пошёл к Вельзевул, сказал, что эта шваль путается под ногами, и он сам проведёт расследование. Вельзевул не задала ни единого вопроса. Скучающе зевнула, дала полный карт-бланш, но Кроули не повёлся – она была опасна и той ещё мстительной сукой. Кроули особенно шаркающе раскланялся перед ней. - Мне – никакого, - решил перевести стрелки демон. – Я на работе. Он выпил ещё, но сделал так, чтобы алкоголь не ударял ему в голову. - Значит твоему начальству? - Может и да, а может и нет, - Кроули тоже скучающе зевнул, но чуть шире, чем было бы нормально для человеческой челюсти. Захлопнув пасть, он продемонстрировал змеиные клыки – острые как иглы, или глазные зубы у мифических вампиров. – Вельзевул передаёт большой привет. Здравия не желает. Архангел сразу же перестал сверкать бахвальской улыбкой и раздражённо поджал губы: похоже, про Вельзевул ему уже донесли. Кроули чуть не рассмеялся, но как-то невесело; тысячи погибших людей для Небес – ерунда, на всё Её воля, но вот новый командир адского воинства и отчёты о том, кто, как и почему это допустил, Гавриила беспокоили сильнее. Зато его мысли явно заняла коронованная княжна Вельзевул. - Значит, служишь Вельзевул, - архангел в итоге только снова неприязненно посмотрел на пищу смертных. Да что с ним не так? – Так и думал, что ты тоже лишь пешка. - Тоже? Гавриил не удостоил его ответом. Приятный комплимент – похоже, архангел счёл его важной шишкой. «Вот и помалкивай, не порть своё положение», - заткнул Кроули собственную гордость; определённо худший из пороков. - Этот ангел тебя уничтожит и глазом не моргнёт, - внезапно заявил Гавриил, а Кроули замер – с головы до ног, что было для него неестественно. – По сравнению с ним ты – никто, пустое место. И Гавриил одарил его напоследок очередной своей белозубой улыбкой. Кроули посоветовал ему идти к чёрту. Он остался сидеть – пить и думать, и проверять, что за ним не следят. В окно демон видел, как удаляется архангел. Полы одежды Гавриила развевались, подобно крыльям, но ни одно перо не было настолько белым, как крыло Азирафаэля. Через некоторое время Кроули пошёл домой. Домом он привык называть двухэтажное здание из камня и дерева на окраине города. К нему не было ни удобной дороги, ни вело прямых улиц, и это больше был бедноватый удалённый хутор, каким-то образом переместившийся в городскую черту, чем хорошая усадьба; впрочем, другие дома к нему уже подступали. Кроули вручную почти не следил за домом, хотя стоило бы: демонические фокусы могли привлечь внимание своих же. Красная черепица уютно укрывала крышу. В доме была пара спален, подпол для врагов, каминная с кухней, на которой не водилось почти еды, и небольшой чердак-мансарда с восточными окнами. Эта комната всегда оставалась светлой, а по дальней стене поднималась печная труба – хранила тепло в любое время года. На этом чердаке Кроули спрятал самое ценное. Там тихо спал Азирафаэль – и не просыпался уже тридцать лет как. Ему понадобилось около года, чтобы найти ангелу подходящее пристанище: тихое, теплое и безопасное. Глубокая дрёма Азирафаэля цепями удерживала его на месте, а в каждом темном углу Кроули видел врагов, так что возможность оставить ангела и проверить, не померла ли там Вельзевул, появилась у Кроули не сразу. Оказывается, в Аду уже считали, что он мёртв – забавно. Пустой темный зал, из которого Вельзевул прогнала всех демонов, кого захотела – совсем не смешно. Жирная зелёная мазь, которую Дагон зачерпывала из чана и наносила на лицо Вельзевул, воняла так, что у Кроули слезились глаза. Вельзевул и бровью не повела, когда субстанция укрыла толстым слоем воспалённые волдыри на её переносице, щеке и лбу – а Кроули скривился; он ни за что не дал бы наносить себе эту дрянь на кожу. Выдержке Вельзевул можно было только позавидовать. - Значит, ты жив? – уточнила Вельзевул, не открывая глаз. - Как видишь, - Кроули пожал плечами и выступил из тени – они уже давно не виделись. - Что с тем ангелом? – а некоторые с места в карьер, не мусолят. - Понятия не имею, - легко соврал Кроули; ну, в некотором смысле он действительно не знал, что с Азирафаэлем происходит. Ангел спал крепко и долго. Поначалу демон всё ждал, что ангел вот-вот проснётся: он считал дни, следил за зрачками… Но летели недели, его пришлось переодеть в свежее платье, всё старое – сжечь, и на то, что Кроули его перетаскивает, как мешок с картошкой, Азирафаэль никак не реагировал. Голова его моталась, как у мёртвого, когда Кроули укладывал его в постель в очередной таверне или в экипаже; Кроули со временем стал касаться его, как неодушевлённого предмета. Только это и спасало, сдерживая глухую инстинктивную панику. Дагон щёлкнула зубами на налетевшую на мазь муху. - От тебя несёт ангелом, - заявила она и презрительно скривилась, но строение рта Дагон не позволяло ей делать так – слишком тонкие губы и слишком много зубов. – Говорили, ты сдох, где ты шлялся? - С-с-слялся, - передразнил Кроули, показав ей змеиный язык. Он устал и ему всё надоело. Ему хотелось спать и выпить, но ничего из этого он не мог себе позволить. - Дагон, прекрати, - о чудо, Дагон сразу же состроила лицо попроще. – Принеси ещё мази. Пускай мазь была на расстоянии вытянутой руки от Вельзевул, но она пользовалась новой властью направо и налево. Спицы свежеотлитого трона загибались в четыре кривых рога. Кроули решил, что момент настал. Предупреждая вопросы, Кроули стянул перчатки и поднял обе руки, показывая Вельзевул ладони – след их общего врага. Иногда главное вовремя подлизаться к новому начальству. Потому что его пальцы изъели волдыри, похожие на те, что терзали всё лицо Вельзевул. Ожоги до сих пор горели святым пламенем, причиняя ему мучительную боль, и не раз и не два Кроули забивался в угол и судорожно рыдал – вот как было плохо, у смертного тела просто был свой предел. Как только он сгибал пальцы, тончайшая плёнка кожи надрывалась и кровоточила, причиняя новые страдания – и, теряя контроль, Кроули дрожал и выл. Спустя много месяцев боль не ослабла; при смене перчаток под ними было мокро и жарко, и скверно пахло. И всё это – цена за то, что он тронул Азирафаэля за плечи. Вельзевул внимательно и равнодушно на него посмотрела, долго изучала ладони темным взглядом. Демонам не ведомо сочувствие, но она понимала – Кроули это знал. - Садись рядом, - наконец кивнула она. – Бери, если надо, - показала на мазь. Это была дань вежливости и лёгкое издевательство. А может, Вельзевул искренне ценила его помощь. - Думаю, я обойдусь, - Кроули покосился в чан – воняло по-прежнему мерзко. – Я бы вернулся на землю. - Зачем? - Найду того ангела. - И что сделаешь? - М-м… пока не придумал. Но, пожалуй, стоит не терять его из виду? Если он ещё здесь? – демон несерьёзно пожал плечами и медленно натянул перчатки. Теперь уже Дагон вцепилась взглядом в его ладони – на пол упали темные капли. – Его могли вернуть на Небеса, если он притащился специально для тебя. Есть идеи? Кроули импровизировал – ему нужен был очередной хороший повод торчать на земле и выслужиться одновременно. Влияние штука тонкая: Кроули считал его полезным инструментом, но не стремился к власти. Пусть лучше Вельзевул думает, что он жаждет мести – также как она сама. - Делай, что считаешь нужным, - Вельзевул махнула Дагон, и та поднесла ещё мази: встала на одно колено у трона, наносила лёгкими движениями. – Я пошлю других искать его тоже, Лигур уже выдвинулся. Будут и другие. И хоть бы уточнила, сколько их – этих других. - Лигур? – Кроули сделал вид, что лишние глаза и уши – не проблема. - А не туповат ли? - Критикуешь мои решения? - Никоим образом, просто считаю, что Лигур туповат. И шумный. И вообще. - Вот всякое «вообще» - на тебе, - всё-таки она шикнула, когда Дагон задела особенно острую рану. – Катись отсюда, если пить не станешь. - К Хастуру зайду, дам инструкции. Если можно?.. - Скажешь, что я передала. Отлично. Хастур теперь тоже подчиняется Вельзевул. А Вельзевул теперь практически доверяла Кроули. Кроули передумал идти к Хастуру на полпути: видеть его грязную рожу, чёрные глаза, пить плохой самогон, который он неизвестно где берёт, и курить самокрутки. С десятого века Хастур кошмарно терял хватку – мир ускорялся, а Хастур нет, и он тоже тупел, как и все в Аду, и становился жестоким просто так, от злобы, теряя крохи фантазии… Все они так и застрянут на уровне четырнадцатого века – Кроули это нутром чуял. Может, Вельзевул продержится чуть дольше, у неё был хлёсткий, гибкий и опасный ум, но и её захватит эта волна – ну, может, в веке шестнадцатом? Время бесконечно бежало, люди и вовсе неслись на всех парах, и Кроули всё чаще ловил себя на мысли – лет тридцать на рефлексию потратил – что только с одним существом ему всё ещё интересно: и помолчать под потоками воды, и поговорить, встретившись в конце седьмого века и со смехом жалуясь, как натёрли доспехи… Нет, было правда уморительно – ангел и демон, а натёрли всё себе доспехами! Они разлеглись тогда в траве под дубом, кое-как освободившись из стальных ловушек, потирали шеи и говорили о том, как быстро бежит время; обедали… Ангел Азирафаэль больше не обедал, не говорил и не смеялся – страна снов похитила его и не желала отдавать в подлунный мир. Ангел Азирафаэль – убийца демонов, гнев Божий, и убить Кроули ему практически удалось. Ты возвращаешься домой, запираешь дверь на ключ, вслушиваешься – нет ли шума, нет ли лазутчиков, и не проснулся ли… Разуваешься – Кроули и сам не знал, для чего завёл привычку разуваться, скорее всего он поощрял комфорт во всём, зная, что не сможет его достичь по настоящему – проходишь в кухню, зачерпываешь воды из бадьи на столе и пьёшь, пока в животе не станет совсем странно. Это просто небольшие ритуалы – чем больше, тем лучше. Маленькие мелочи, чтобы не сойти с ума в совершенно густом однообразии собственных будней. Он проверял, как там лёд в подвале, выдыхая облачко пара; собирал по дому мелких чёрных паучков, и откуда они только лезли. Он что-то ел от скуки, обычно кусок хлеба – он покупал буханку, когда заканчивалась старая, и лет пятнадцать назад у него ещё была еда, вдруг Азирафаэль проснётся, он любил поесть, но вскоре демон махнул на это рукой. Он ложился спать, поддаваясь безделью – и каждый раз жалел об этом, просыпаясь в колотящем приступе истерики после кошмаров. Ещё Кроули регулярно прочёсывал дом на наличие крыс и мышей и делал это основательно и остервенело. Мелких насекомых и мелких грызунов – их разносчиков – он возненавидел всей душой и жаждал передушить всех поголовно; так что соседский чёрный кот, ведьмовской, всегда был желанным гостем. Этот кот изредка появлялся на пороге или подоконнике, взмахивал пушистым хвостом и тёрся об ноги Кроули, игнорируя, что он демон – вот потому и ведьмовской. Кроули гладил его по мягкой холке и давал играть с рукавами, потому что этот кот отлично ловил ненавистных крыс, но еды у него никакой не было. И кот закономерно убирался прочь, махнув на прощанье ухом. Через каких-то десять лет этот кот умрёт, как и начнут гнить доски дома – через пятьдесят. Плюс-минус десять лет или век – разницы никакой. Один раз ему пришлось переехать: обвалился потолок, а чудом Кроули не хотел привлекать внимания. В другой раз он вспомнил, что времена года всё же меняются, и летом стоит чаще открывать окна, а зимой – купить Азирафаэлю теплое плотное одеяло. Больше всего Кроули хотелось отключить рассудок и ни о чём не думать, на самом деле. Ну что он тут забыл, чем он занят и ради чего? Он и не жил уже – существовал. Был в его существовании ещё один ритуал. Под перчатками уже невыносимо горело, так как демон слишком долго их не снимал. На встрече с Гавриилом он слишком злился, сильно сжимал руки в кулаки, но сейчас он больше не мог терпеть ни секунды – его уже мутило от разрывающей до костей боли. Боль всегда была с ним. Кроули сунул руки в воду с колотым льдом и судорожно выдохнул – только это приносило хоть какое-то облегчение, хоть и вызывало ассоциации со святой водой. Не менее ассоциативно зашипела вода, пошёл пар, и Кроули зажмурился: первый мучительный жар вот- вот сойдёт, а потом холод наконец-то начнёт действовать как обезболивающее. Он уже перепробовал всё, что смогли придумать люди – алкоголь, маковое масло, более сильные наркотические вещества – но как ничто не могло исцелить его изнутри, так ничто не имело силы над ранами, что нанесло демону такое святое существо… Боль не уходила, даже если он превращался в змею. Она просто пряталась куда-то вглубь тела, растекалась по гибкому змеиному позвоночнику и ослепляла его разум и тело, каждую чешуйку; да и не проводить же ему вечность в виде змеи? Волдыри со временем затянулись, воспаление ушло. Тонкая новая кожа, годами лопаясь, в конце концов, зарубцевалась: было странно ощущать гладкие шрамы на внутренней стороне ладоней, на всей поверхности. Только в воде, причём в теплой, к рукам хоть немного возвращалась подвижность, и кожа становилась мягче. Если Кроули пытался избежать боли, то практически не мог шевелить руками. Если старательно воображал, что о нет, его руки в порядке, он может ими делать обычные вещи – рано или поздно сила его фантазии иссякала, и он кусал локти, лишь бы не содрать кожу с мясом до кости. Кроули то злился, то ненавидел, то горевал, то ничего не чувствовал. Иногда казалось – рубани топором и избавься от жалких культей, но демону не хватало смелости это сделать. Лёд проник под кожу и тугой узел самоконтроля в груди ослаб. Руки приятно стали неметь, и Кроули расслабился: он мог слегка размять закостеневшие пальцы, отмыть от грязи, пота и прозрачной сукровицы. Почесаться, в конце концов, и приказать когтям не расти. Вспомнился мерзкий оскал Гавриила, и обдало иным холодком – с ног до головы. «Он… не знает, о чём говорит… - внутри всё дрожало и корчилось, – он просто не знает… индюк напыщенный… это просто угроза…» Этот ангел тебя уничтожит и глазом не моргнёт. Кроули резко вытащил руки из воды и отшатнулся к стене, вжавшись лопатками и тяжело дыша. Ослабевшие резко ноги еле держали, а в висках колотилось – Азирафаэль легко убьёт его, ему это ничего не стоит сделать, Азирафаэль может проснуться, свернуть ему шею и не поморщиться, Азирафаэль может… Но он же не может?! Это же Азирафаэль? Демон зажмурился и пытался заставить себя ни о чём не думать. «Что я буду делать, когда он проснётся?..» Даже заставить себя приблизиться к Азирафаэлю не всегда получалось. А когда получалось: он садился на край постели, откидывал голову на стену и частенько отключался, думая о том, что крылья у ангела мягкие и теплые… Если ангел проснётся, конечно же. Откроет ляпис-лазурные глаза, заглянет ему прямо в душу, поймёт, что у демонов её нет – одни осколки – и растопчет оболочку о грязную землю. Кроули дал ногам подогнуться и съехал на пол; с рук на темные доски стекали капли холодной воды. Пожалуй, он просто устал – да, это было хорошее объяснение всему происходящему, и демон цеплялся за него, как утопающий за соломинку. Он не знал, хочет ли, чтобы Азирафаэль просыпался. И что ему с этим делать – тоже не знал. Потом Кроули пошёл проверить ангела. На его руках снова были перчатки, но другие – из лёгкой мягкой лайки с прохладной шёлковой подкладкой. Обычно демон заставал совершенно одинаковую картину на чердаке изо дня в день. Азирафаэль спал на спине, держал руки поверх одеяла и был сонным и расслабленным. Кроули немного проветривал, оставлял ему на ночь масляный светильник и изредка садился рядом, чтобы подумать, но сегодня у него не было настроения. Очень велик был соблазн вернуться в город и напиться там до потери сознания, но рядом шастал Гавриил или его прихвостни, а значит оставлять ангела без присмотра небезопасно. Кроули заметил, что манжеты рубахи Азирафаэля загрязнились неизвестно от чего, вздохнул и повесил лампу на крюк. До темноты и ночи ещё было далеко, но вряд ли он заставит себя вернуться сюда ещё раз в ближайшие часы или дни. Во всё ещё открытом темном рту ему мерещились звериные клыки, которых у Азирафаэля быть не могло. Может, им пора снова переехать. Да, так и есть – Кроули спустится вниз, поищет хоть немного вина на полках и хорошенько это обдумает. Ведь им надо держаться подальше от Гавриила? Ну, конечно же, надо. Ангел умиротворённо вздохнул во сне. Кроули чуть было не хлопнул дверью в приступе злости, но в итоге затворил её аккуратно. Кроули… Кроули зевнул, спустился было по лестнице, но остановился на полпути. Или может взять снизу задание? Отчитается Вельзевул, что таинственный ангел вернулся на Небеса по приказу Гавриила, и дело с концом… Кроули, это ты?.. Кроули, твой голос… В конце концов – что он теряет? Он может заниматься демонической работой и присматривать за Азирафаэлем одновременно. Что он мог поделать, если статичное безделье сводит его с ума? Уж лучше плести козни или врать, что плетёт какие-нибудь козни. Неужто мне кажется?.. Кроули… дорогой мой… До Кроули наконец-то дошло, что ему не мерещится. Демон бегом бросился вверх по лестнице, распахнул дверь и замер, растерявшись. Проснувшийся ангел тёр глаза и, кажется, смотрел в окно; во всяком случае, Кроули видел только растрепанный затылок. Одеяло складками собралось у его пояса, Азирафаэля слегка пошатывало вперёд-назад. Кроули метнулся и подхватил его, когда ангел опасно качнулся влево к краю постели. Коснулся его плеч через ткань: рубашки, перчаток, - но как током ударило: н е т. Отпустил и сел на стул. Кроули не понимал, что теперь от него ждать. А ангел казался обычным. Азирафаэль снова потер глаза, сонно зевнул и никак не мог сфокусировать взгляд прямо перед собой; обычный взгляд, обычных голубых глаз, как осеннее небо, а не пронзительный морской лазурит с златым пламенем… Его волосы всё же отросли с их последней встречи в сознании; тянуло коснуться их рукой без перчатки. Белые-белые, мягкими завитками – не сделаны ли они из лёгкого хлопка?.. - Кроули, Боже мой… - ангел прижал руку к голове. - Что, ангел? – Кроули сделал вид, что ничего не происходит. Пусть сам соображает. - Я такой тяжёлый… Что ты здесь делаешь? Бог ты мой! – он подскочил. – А что я здесь делаю?! Там же чума! - Тихо, чума закончилась. - Что? - Эпидемия уже закончилась. Давно. Выдохни. Азирафаэль послушно выдохнул. Кроули задумался, спал ли ангел хоть когда-нибудь в своей жизни раньше. Азирафаэль любил повторять, что им не нужно спать, уплетая при этом какую-нибудь сладость, которую им не нужно было есть. Демон мог что-то съесть – за компанию, но провалиться в марево снов всегда было для него приятным времяпрепровождением: уж очень помогало забыться и ни о чём не думать, куда лучше алкоголя. Но вот ангел имел своё мнение на этот счёт – добродетель вечно на страже. Был он на страже или нет не так важно, если последний раз осознанно спал Азирафаэль в Риме, причём днём, минут на двадцать жаркой hora sexta.* - И как эпидемия закончилась так быстро? – спокойно спросил ангел: он ещё не до конца сбросил оковы сна. – Кто-то из наших наконец-то помог? Я отправлял запросы… - Нет, ангел, никто не помог, - ложь, вдвойне ложь – Азирафаэль помог, Азирафаэль сам справился. – Ты просто долго спал, ангел. - Сколько я спал? - Тридцать лет, ангел. И это «ангел» - само срывалось с языка чуть чаще, чем нужно было. Кроули делал всё, чтобы не начать ёрзать и нервничать. Хорошо, что он был в темных очках, так и не сняв их с улицы. Азирафаэль замер, а затем тихо охнул. Он обхватил себя мягкой рукой, а другую ладонь прижал к груди – снова шумно выдохнул, и Кроули ощутил от него неразборчивый поток эмоций. Демоны не так хорошо в них копались, ещё и в ангельских – но Кроули не уловил ничего дурного. И это было странно, Кроули помнил гнев, как наяву, и всё ждал, что вот-вот он вернётся. Должен же вернуться. Но всё было тихо, а Азирафаэль был… обычным? От него не тряслись рамы в окнах, и у демона не мутило в голове. Он зевнул, сонно поправил одеяло, кажется, немного успокоился. Вдруг он улыбнулся, беззвучно засмеялся и упал головой в подушки – только перья полетели. - Эй, ангел. Куда собрался? - Тут тепло и не надо думать. Боже, я спал тридцать лет. Боже. Нет, не хочу об этом думать. И подтверждая, как сильно не хочет об этом думать, Азирафаэль завозился, закопался в одеяло поглубже и превратился в хорошо закутанную гусеницу, только макушка торчала. Если подумать, таким его Кроули тоже никогда не видел: слишком расслабленным и без слоёв одежды и формальностей, словно в капусте. Сейчас на затылке ангела читалось: я посплю ещё пять минуточек, но, скорее всего, я совру, как и все утренние лгунишки, - хотя за окном было вовсе не утро. Кроули скептически отнёсся к этой затее: ну нет, он не собирался торчать тут следующие двадцать лет, Азирафаэля нужно было вытряхивать из постели. Соблазнять на что-то коварное и плотское. Возможно, на плотный завтрак-обед и немного поздний полдник, переходящий в ужин. Клубок подозрительно сладко вздохнул, будто тот, кто в нём прячется, снова хочет уснуть, но вдруг счастливо затрясся: ангел тихо засмеялся от восторга, от того, что чума и беда у людей прошли. Радость Азирафаэля, как солнечные брызги – переливалась солнечными зайчиками и каплями воды летнего ручья; так что Кроули без сил согнулся на стуле. Его гибкий змеиный позвоночник имел свой предел. Демон окончательно растерялся. Похоже, ангел ничего не помнил. Волдыри, что он оставил на лице Вельзевул, маленькая тайна, которую Кроули прятал в перчатках, – Азирафаэль ничего не ведал о всём этом, ведь всё, что его волновало – жизни людей. А может Богиня просто была очень милостива к нему. Забрала весь свой гнев и горе обратно на Небеса, поцеловала своего ангела в широкий лоб, чтобы снилось ему что-то хорошее, и никаких мук совести ему не оставила. Потому что Азирафаэль бы ведь мучился. Кроули впервые подумал о произошедшем так. Внезапно весь тяжкий груз прошедших лет демон ощутил на своих плечах. Мрачные сценарии, которые он себе надумал, медленно растворялись под теплыми лучами солнца – солнца по имени Азирафаэль – и тревога забивалась в личном ужасе под адамово ребро: у демонов и ангелов оно было, лишнее, а у людей нет. Но вместо неё пришло другое – ему придётся вечность скрывать, что у него обожжены руки. Эта боль никогда не пройдёт, а он будет улыбаться ангелу и не рассказывать ему, в чём дело. Не его это дело; не потому что Кроули привык заботиться об ангеле. - Ну всё, Азирафаэль, прекращай. Может, мне на работу надо. А может, это тебе на работу надо. Азирафаэль высунулся. Растрепанный и несерьёзный. - Ох, точно, я годами никого не благословлял, - он вздохнул, искренне переживая. - Какой ужас. - Та ещё потеря, - Кроули не оценил ни жертвы, ни драмы. - Для моего фронта – полезно, правда. Начисто выведенный из строя ангел. Удобно. - А что меня вывело из строя? Демон не собирался отвечать на этот вопрос. Он молчал достаточно, чтобы ангел сам это понял. - Ах да… - сказал Азирафаэль; Кроули напрягся. – Я очень устал. И Кроули не спросил, от чего он устал. А ангел, как чужой, отвернулся и уточнять не стал. Вкусное тушёное мясо с овощами было сметено ангелом, свежевыпеченный хлеб съеден, хотя был очень удивлён тем, что стал из ржано-ячменного - белым и сладковатым, а соус собрался маленькой горбушкой. Сухое красное вино пилось медленно и неторопливо и на сытый желудок, и Азирафаэль в старомодной одежде привлекал к себе ровно столько внимания, сколько заслуживал его слегка помятый вид. Кроули не знал, что и думать. Разговор между ними категорически не клеился: слова убегали, немного застревали в горле и прятались за тысячью секретов, которыми оброс демон за то время, пока ангел пребывал в сладкой дрёме – и хранил в себе свои загадки. Если Кроули и наивно надеялся, что всё будет по-прежнему, то по-прежнему – не получалось. Будто не о чём им было больше говорить, будто их шаткое Соглашение уже не способно было выдержать все трещины, которыми оно поросло. К тому же, ладони ныли нещадно. Кроули прятался за темными очками и напрягал плечи исключительно под плотной тканью плаща. - Кроули, - Азирафаэль облизнул подливу с горбушки и закинул мокрый хлебный мякиш себе в рот. – Можно задать тебе вопрос? - Это тебя от вина развезло или ты наконец-то не голоден? Ангел смутился. У него на щеке до сих пор виднелся след подушки. - Ни то, и ни другое, - Азирафаэль скромно уставился в тарелку голодным взглядом. – Просто хотел до конца проснуться, - он смущённо отвёл взгляд. – Ты присматривал за мной? - Всё это время. - Это очень добрый поступок. - Я… - демон вдруг передумал юлить. – Я знаю. Не понимаю, что на меня нашло. Но с другой стороны – вот развоплотился бы ты, как бы я разбирался с твоей заменой тут, на земле, хм?.. Ты просто спал, мне не трудно было уступить тебе спальню. - Признаться, я не помню, как в ней оказался. - Оно тебе и не надо, - Кроули пожал плечами и поболтал вино в кружке. - Ты вырубился. Разумеется, демон опустил дивные подробности того, как именно Азирафаэль вырубился. Ангелу же было достаточно неловко от «доброго поступка», чтобы он не копал. Теперь будет должен по метафорический гроб жизни. - Это были очень тяжёлые годы, - медленно произнёс Азирафаэль и снова поводил ложкой по миске. – Тебя здесь не было, и слава Богу… Кроули, ну не шипи! Кроули всё равно пошипел, для приличия. - Я… я пытался им помочь, понимаешь? Это не было Божьей карой, как потоп, так что я вмешался... Я вырезал бубоны, искал корни и… и источник… - Ты грудью на это полез. - Я не мог их всех просто вылечить! Как только я это делал, болезнь возвращалась! – в глазах Азирафаэля отразились болезненные воспоминания. – Я… я так и не нашёл источник, похоже, я слишком слабый… Слабый он, как же. О, Вельзевул, как ты посмела встать на пути у Бога, как посмела ты выжить?.. - Расслабься, - Кроули щёлкнул пальцами, чтобы у них добавилось ещё еды. - Люди умные и изобретательные. Ты делал своё дело, и вряд ли сделал хуже или что-то плохое. - Правда? Ты так считаешь? - Меня тут не было, сам сказал. - И хорошо, что не было, - серьёзно кивнул Азирафаэль. Так и подмывало спросить, что он имеет ввиду. А с другой стороны, Кроули и так ходил по тонкому лезвию бритвы и собственного вранья, на которое у него не было настроения; а когда нет настроения, то какая ложь? Так, баловство да и только. Демон Кроули был хорош как демон во многих других коварных вещах. Но из-за всей этой темы он сам стал вспоминать о чуме, этой чертовке, сероглазой служанке Вельзевул. Ещё немного, и надел бы сам Мор мотыльковый плащ – как крылья из лёгкого праха мушиных крылышек, а Вельзевул торжествовала бы по всей земле; и настал бы Конец Времён, и как-то слишком рано… Безумные события, связанные с ангелом, сильно отвлекли Кроули. Он всё же осторожно спросил: - И почему же хорошо? Возможно, со мной ты бы договорился, а я бы передал начальству и… - Нет, Кроули, - Азирафаэль покачал головой. – За те ужасы я возненавидел всех демонов, что были причастны, хоть и не знаю я их имён. Мы оба повидали многое, и болезни, что просто появляются на земле, тоже, но это… это!.. Белый детский могильник. Вскипевшие грязь, кровь и вода в фонтане с трупами. Холодная иголка ужаса, засевшая в груди Кроули – так и не покинувшая его. - Всё, ладно, я тебя понял, закрыли тему, - Кроули пригубил вино, забыв превратить его из браги во что-то нормальное. Ангел благодарно улыбнулся. – Сейчас всё в порядке. Может, чума вернётся, но это потому что болезнь уже в миру. - И да поможет им Бог… - Не при мне, ангел. - Прости, дорогой мой. - Тебе снились сны? – внезапно спросил Кроули. Им принесли ещё вина и мяса, ангел спросил, есть ли на кухне сладости. Сладостей, конечно же, не было, но Кроули внимательно посмотрел на служанку, и она сказала, что поищет фруктов в сладком меду, или немного орехового южного марципана, или снова фруктов – но других, сухих забавных цукатов из восточной Европы. Также для знатных господ она обязательно разбудит хозяина; а уж хозяин найдёт сладкое красное, дорогое, которое нальёт с мёдом и специями и нежными лепестками съедобных фиалок. Ангел расцвёл как те фиалки и на радостях благословил девицу так, что, не дойдя до кухни, она вдруг решила срочно уйти в благие монахини – замаливать с уклоном в блуд свой образ жизни и каяться, что частенько поколачивала мальчишку-трубочиста. За едой и вином Азирафаэль зарумянился, Кроули – расслабился, и в вены, кажется, вернулась жизнь. Нормальная жизнь, а не то, что тянулось последние тридцать лет. «Отуземился», - подумал Кроули. Ангел Азирафаэль впитывал в себя людской говор, радости, глупые мечты. - Мне… мало что снилось. Может быть, я почти не помню. - Но что-то тебе всё же снилось? - Тебе не понравится. Кроули мрачным взглядом разогнал всех людей, при желании – хоть крылья разверни. - Потерплю ради беседы. Выкладывай. - Мне снился Эдем, пару раз. Тот сад, но именно…. как сад. С дорожками. Понимаешь? Демон и не хотел понимать. Он тысячу раз падал в хлопковый Эдем, который загорался от щелчка пальцев аспида огненного, крылатого серафима, и подыхал там. И почему он никогда не интересовался, какого ранга Азирафаэль? - На тебя не похоже, - Кроули сделал своё вино креплёным: почти целой кружкой спирта. – Как там погодка? - Не жарко, - ангел не уловил иронию. – Не солнечно, но и не пасмурно. Будто что-то освещало нам путь, и мы гуляли и беседовали… - Мы? - Да, ты тоже там был. Будто имел полное право там находиться. Демон поёжился; уж очень ему не нравилось, как сны Азирафаэля перекликались с его собственными. Сны людей по большей части ничего не значили, это выдумки идиотов и оккультных психов – но ангелы и демоны другое дело... Будь он проклят, если полезет в этот дурной ребус. - Говорил же, что тебе не понравится! – вдруг заявил ангел. Кроули закатил глаза. - Что это ты себе удумал? – он быстро вычислил, как быстро его унесёт со спирта без долгой практики, и изменил его на вино обратно – только кружка была полна до краёв. – Я ничего не сказал. - Иногда у тебя на лице всё написано, Кроули. - Ц, ерунда, - Кроули задумался и резко взял кружку за ручку, приподнял. – А-а, ой, ау, проклятье!.. Кружка с грохотом упала на пол, вино разлилось, а Кроули схватился за запястье, чтобы руку перестало трясти в острой болезненной судороге; но вторая ладонь не одобрила такие фокусы тоже. От тяжёлого предмета, от того, что он забылся - боль вскинулась от пальцев до локтя, от локтя – и выше, и ударила тонкими иглами куда-то в позвоночник, и демон чуть не задохнулся, и хорошо, что его глаза закрывали очки. Потому что на них наверняка выступили в уголках слёзы. Словно опустил руки в котёл с кипящей серой. Когда он очнулся – перед глазами не стояла одна только алая пелена боли – Азирафаэль крепко сжимал его за предплечье. Панически дёрнувшись, Кроули рефлекторно выдрал руку: ладони ещё стучали болевым пульсом, его источник – ангел за соседним стулом. Таинственно никто не обращал на них внимания. Гавриильские штучки, мерзость. - Кроули?! Что с руками?! Азирафаэль снова попытался его поймать, но Кроули вывернулся. - Нет, не прикасайся ко мне!.. - Господи. Кроули… Излом бровей ангела привёл его в чувство; почти что. Сердце часто-часто колотилось, на загривке выступил пот. Кроули подавил желание спрятать несчастные ладони за пазухой и сбежать, но в его сущность уже въелось что-то стороннее и ядовитое – трус-трус-трус… А ангел Азирафаэль – уг-ро-за. Кроули упёрся локтями в стол, но в последний момент вспомнил, что не может спрятать в руки лицо, так как они пульсировали горяченной болью: опять обострение, он вышел в домашних перчатках, хотя будто они помогали. В горле плескалась неуместная паника, и он сглатывал её, как чужеродное, истинное злое и ядовитое, что напоминало, кто враг, а кто – друг, и ему хотелось, как Вельзевул, убраться далеко и надолго и зарыться в свою нору. Какой стыд. Демон кое-как щёлкнул пальцами, кудеснул с пола вино и вернул к ним звуки: человек десять пялились перед собой и пускали на воротники слюни. Подушечки пальцев вспыхнули свежим огнём, но Кроули не обратил внимания: это уже такая мелочь, он просто вышел в домашних перчатках, в не плотных, какая глупость… Он вдруг подумал, что все эти люди – все, до единого – попадут в Ад и будут там мучиться похлеще него. Боль мутила его рассудок, и с каждым годом соображал демон всё хуже и хуже. И становился всё злее и злее. Азирафаэль сильно возненавидел демона Вельзевул, потому что та делала свою работу хорошо; а демон Кроули делал свою работу хорошо, и чем меньше знал об этом ангел Азирафаэль – тем лучше. Кроули нравился этот мир, но зато алчные грязные люди – через раз; Кроули охотно доводил настоящих негодяев и не только до больших бед, но ангел – о нет, ангел не такой, он спасал всех. Только никто его опаляющей чистоты не заслуживал. Демон Кроули, вероятно, в первую очередь. Азирафаэль мягко коснулся его локтя, не удерживая и не сжимая пальцы. Теплая ухоженная ладонь фиксировала Кроули на месте лучше любых цепей; даже через одежду. - Кроули, дорогой мой… - Не вздумай. - Нет, я не об этом, - ангел всё же держал его, тепло и странно-сладко. - Пойдём уже домой, ладно? Кроули бы отказался, но вспомнил, что у Азирафаэля нет дома; а если и был, то всё быльём поросло. Азирафаэль ведь понятия не имел, что происходит в мире, где сейчас переночевать и что надо делать, чтобы церковь не схватила «своего» - даже забавно это, как еретика попытаться сжечь ангела Её. Так что его дом – ангельский дом. Наверное, Кроули оставит его Азирафаэлю. - Дай мне посмотреть. - Нет. - Кроули, тебе же больно. - Нет. Ну да. Нет. - Кроули, пожалуйста. Ангел сидел на собственной постели, в которой провёл долгие годы, держал руки на коленях и битый час терпеливо уговаривал Кроули снять перчатки; по виду корнями врастёт, но уговорит, потому что уверенность демона уже трещинами шла. Кроули нещадно давил каблуком желание спрятать ладони за пазуху, чтобы ангел точно до них не добрался – но ангел откопал у него странную обратную совесть и жадно гнул свою линию, что он просто хочет отплатить добром за добро. Просто равноценный обмен, и он только посмотрит, ничего не сделает. Кроули опять нервничал. «Это же, в конце концов, просто шрамы, - уже думал он; только тонкая, с волосок, ниточка, отделяла его от поражения. – Я не скажу ему, откуда они. Посмотрит и ладно». А если что-то спросит – Кроули соврёт. Кроули расстегнул тугую пуговицу на внутренней стороне запястья: маленькая темная змейка на круге червонного золота. Перчатки не тянулись, снимать их было тем ещё мучением, а надевать – ещё хуже, так что со временем что кожа, что ткань стали болтаться у него на запястьях и ничего не сжимать. Их можно было аккуратно вывернуть, иногда – даже разрезать, выбросить, а после сменить на новые; но демон ничего этого делать не стал, кое-как стянул перчатку зубами и зашипел. Он растревожил раны ещё в харчевне, весь лёд – псу под хвост, с правой будет ещё веселее. - Ч-ч-ч, тебе больно… Ангел нежничал с ним, как говорят друг с другом любовники; перехватил его руку, бережно взял в свои, сам расстегнул золотую пуговицу. - Дай мне. Впрочем, Азирафаэль не дожидался его согласия. Перчатку он снял аккуратно, без резких движений. Подушечки пальцев ангела коснулись его на тыльной стороне ладони, но там только чуть исхудала плоть, да бледной кожей обтянуло костяшки, не видящие света и воздуха, и Кроули неожиданно для себя вздрогнул от этой ласки – ненамеренной, конечно же. Возможно, ангельская забота для него уже слишком. Азирафаэль перевернул его руки ладонями вверх. Алые рубцы до сих пор были воспалены. - Ну, где ты так умудрился… - ангел покачал головой. – Выглядят старыми. Ты не можешь заживить их? Кроули попытался освободить руки, но пускай Азирафаэль не держал насильно, но всё же – как в кандалы запер. - Могу, не могу, какая разница?.. – он дёрнул плечом. - Если надо было забрать что-то из собора, то разбудил бы меня! – Кроули вскинул брови. – Разбудил бы! - Ты бы не стал красть из собора. - Ну… ну нет, но мы бы что-то придумали! Я бы придумал, как защитить тебя! Совестливый ангел – странное дело, особенно совестливый к нему. Азирафаэль резко становился бессовестным, как только речь заходила о Кроули, а время на календаре – тикало от рождества Христова. Говорить он не желал, глаза отводил, иногда расслаблялся, а затем снова – захлопывался и чуть кривил лицо, и не сразу Кроули раскусил за этим не искреннюю неприязнь, а канцелярские правила. Чувство вины творило с ним чудеса. Азирафаэль никогда не должен узнать, что произошло на самом деле. - С чего ты взял, что я ограбил собор? – главное – увести тему. - Даже я чувствую, что ты трогал что-то святое, знать не хочу, что, честно говоря. Как давно это? - С десяток -другой лет. - Ты можешь двигать руками? Кроули осторожно полусогнул пальцы, разогнул их. Рубцы не гибко сжались, натянулись. - У тебя тут всё еле гнётся, мой милый… - Щёлкаю пальцами я всё так же стильно. Ни за что демон не хотел вызвать его жалость. Им ещё сотни лет общаться; но если будет от ангела слишком много сочувствия, то Кроули его задушит – своими болезными руками, даже перчатки снимет для такого дела. Если уж по наклонной, так стильно и с музыкой. Чёрные драные крылья он носил весело, хотя многие демоны от них стыдливо избавлялись – на Небеса они их больше не поднимут. Но Азирафаэль казался больше задумчивым, чем сильно жалостливым. Он всё ещё чуть гладил Кроули по рукам, а Кроули всё подумывал – не сбежать ли?.. Попытка не пытка. - Ну что, насмотрелся? Руки ангела перепорхнули на шрамы, но Кроули почти не ощутил давление – вот насколько он был аккуратен. Касания Азирафаэля – легче крыльев бабочки. - Я… я хочу кое-что предложить тебе… и прежде чем ты скажешь «нет», я умоляю тебя хотя бы подумать. - Начало мне уже не нравится. - Давай я тебя полечу. Кроули вздрогнул. - Это рана от чего-то святого. Ты не вылечишь это сам. - Нет. Не надо, - демон подвинулся. – Не думаю, что ангельское лечение мне полезно. - Да, сомневаюсь, что будет приятно, но, как и при любом лечении смертных… - Ты имеешь в виду то, от которого умирают, или кровопускание? - Кроули, пожалуйста. - Прекрати. - Я готов тебя умолять. - Приступай. - Почему ты думаешь, что я причиню тебе вред?.. И после всех этих лет – именно Азирафаэль задавал ему этот вопрос. Азирафаэль, который шарахался от него больше всего; Азирафаэль – с Рима тревожно оглядывающийся… Азирафаэль, ничего не знающий о его полыхающих святым огнём кошмарах. Что он Икар – подлетел слишком к Небу, к яркому Солнцу, и обжёгся. Но злое ли от этого Солнце?.. - Ладно, - демон сдался – камень столкнул из своей груди в пропасть. Будь что будет. – Делай, что хочешь. - Не волнуйся, будет плохо – я прекращу. - Будет плохо, - Кроули не сомневался в этом. – Я потерплю. - Ты уверен?.. Дьявола ради, и теперь он сомневается! - Уверен. Пробью голову, начну с чистого листа, сам не знаю, почему ещё это не сделал. - Твои раны не на сосуде… - ангел будто обнял его левую руку своими: ладонь в ладонях. Кроули замер. – Прости меня, если сделаю больно. Азирафаэль неожиданно отпустил его, будто передумал. Вновь он взял руку демона куда мягче и сильней одновременно – за запястье. Он озабоченно нахмурился. Кроули почувствовал исцеление сразу, почти мгновенно. Пальцы Азирафаэля коснулись косточек на его запястье; он огладил линию жизни – звёздное гадание глупых людей, чувствительное местечко, из-за которого Кроули не очень любил пожимать руки. Судорожное облегчение охватило его, когда иглы боли, до самых костей впивающиеся тридцать лет кряду, вдруг стали медленно скользить из плоти наружу – и это было больно, но это была боль разбитой коленки с солевым раствором, пульсация уходящего яда, избавление маячило совсем близко. Кроули не знал, сколько времени это займёт у ангела, и демон задышал часто-часто, на мгновение прикрыл глаза: он всё перетерпит, пусть даже это годы займёт, пусть только всё закончится… Демон почти прижимался к Азирафаэлю лбом – или же был в тысяче миль отсюда. Огонь вспыхнул на руках ангела – демон взвыл и рванулся прочь. Он убьёт его! Это всё-таки происходит! - Тише-тише, я почти закончил!.. – Азирафаэль неожиданно крепко поймал его и не дал убрать руку. – Держись, потерпи ещё немного… Но Кроули трясся не от боли, его охватили чёрные вспышки ледяного ужаса. Мелькали они чёрными мушками перед глазами, орущими в уши инстинктами и глухой истерикой, которую он, пока ещё, пока ещё, умудрялся гулко глотать. А Азирафаэль переплёл с ним пальцы, и демон шумно выдохнул. Затанцевало по ангелу полупрозрачное пламя, персиковое зарево с лепестками розы – и никому не вредило. Свечение растекалось по ангелу как пожар по бумаге, как свет после ночи на темном дождливом небе: постепенно, но неотвратимо будто бы. Язычки пламени поднялись по рукам да на плечи, обуяли голову и безумно голубые глаза – но не налились они опасной синевой, остались прежними, знакомыми, глядящими сосредоточено на свою работу – и замкнулись на его волосах, осенили лучезарной короной розового золота. Крылья распахнулись вслед за ним, обуяло их пламя без жара и гнева, а ангел и не заметил. По каждому перышку изошло оно, каждое очертило – напоило светом из золотого кубка, опьянило Кроули недоступным, но было рядом, безудержно прекрасное. Истинный свет Неба и Рая, о котором демон почти позабыл. Что так оно бывает. Так бывает? О, Го с п о д и, так бывает. У Кроули помутился рассудок, будто он принял наркотика. Почему-то ангел ничего не замечал, и Азирафаэля совсем не волновало, что он – источник света, тепла и бесконечности, в которые Кроули перестал верить четыре тысячи лет назад. Тогда упали на землю первые капли очень долгого ливня. Долгий ливень унёс тысячи жизней, тела маленьких детей – и Кроули приятно осознал себя на стороне человечества: демонов Она ненавидит, людей Она ненавидит… Но Азирафаэль источал любовь первородную, истинную – такую же старую, как искушение древнее, покрытое чёрной полированной чешуёй. Кроули еле заметил, как ангел отпустил его руку, взялся за левую, бережно выдохнул: ну вот и всё, давай вторую. Чистотой его демон омылся с ног до головы, в свет кубарем катился по крутому склону, а к огню летел – как мотылёк в смертельный костёр. Потому что Азирафаэль – это всё, чего лишают демонов. Положив руку на щёку ангела, Кроули подался вперёд, окунулся в бесконечное персиковое море пламени и поцеловал его. Маленькие искристые цветы вспыхнули разом во всём его теле; и где-то глубже, Кроули как никогда ощутил своё тело как просто сосуд. Там, где они соединились, губы ангела были мягкими, очень податливыми, хотя Азирафаэль ничего не делал, но, закрыв глаза, Кроули чуть прихватил его губы ртом – ангел будто бы чуть отстранился, но демон освободил вторую руку из его обмякшей хватки, поймал за плечо и жадно оставил целиком себе. Лепестки пламени Азирафаэля перекинулись и на него, Кроули не нужно было смотреть, чтобы чувствовать это – и так до дрожи хорошо было в них, не ранящих, так восхитительно приятно, должно быть он сошёл с ума, окончательно потерялся… Или в поцелуе с ангелом так и должно быть – не то, чтобы Кроули когда-то целовал ангела, целовался хоть раз без оттенка похоти. Ангел коснулся его руки, запястья правой, не сжимая и не отталкивая; ничего не делая. Кроули тоже ничего не делал, отчего-то знал, что глаза Азирафаэля тоже закрыты, и пил его свет и дыхание, для этого достаточно было касаться кожа к коже, ловить его дрогнувший вздох и ни о чём не думать; купаться в этом с головой. То ли в телесном, то ли наоборот. На обороте век ему виделись галактики, вспышки далёких взрывов. Азирафаэль сам отстранил его, и Кроули покорно отстранился, на самом деле не так уж и сильно в него вцепился: скорей уж ангел в него, от растерянности. На мгновение демон увидел, как затухает чужой огонь – он был больше не нужен, а Кроули почувствовал, что боль в руках исчезла без следа. Внутри него был штиль после шторма. Азирафаэль отвёл взгляд; он не злился, а демон не отпускал его. Мысли в голове Кроули не складывались в связные предложения. Думать было сложно, воспринимать ангела головой – ещё сложней, так что пока демон просто глядел на него, нос к носу, всё ещё близко. Оказывается, он отклонил ангела назад. Он и не заметил. - Не делай так больше, - наконец сказал ангел. До этого Азирафаэль на мгновение закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями, и коротко выдохнул – стеснение сбросил. – Никогда. И он по-прежнему не сердился, но просил очень серьёзно. Кроули отодвинулся окончательно, на две ладони, чуть поджал губы. - Понял, - кивнул он. Принято к сведенью, ангел, всё нормально, ангел. «И зачем я это сделал?..» - недоумевал Кроули. Однако демон ни о чём не жалел. Заметил ли ангел ту безумную святость, что изливалась из самого сердца его нутра? Или для ангела это так – коварный демон попытался воспользоваться его положением и добротой и похотливо украл поцелуй? Вряд ли Азирафаэль отличит страсть от... От этого. Кроули ещё не разобрался, от чего. - Как твои руки, дорогой мой? – мудро и как ни в чём не бывало поступил Азирафаэль. Но всё же он был немного смущён и избегал смотреть в глаза. Кожа на руках оказалась свежей и новой, отдающей в розовый – всё же она прошла через много непростых испытаний. Кроули с наслаждением сжал руки в кулаки, разжал пальцы, прочувствовал движения суставов и просиял. Чуть ныли – как новенькие. Будто их надо разносить, словно новые сапоги. - Порядок. Я твой должник. - Скорей уж мы квиты, Кроули, - возразил ангел. – Ты долго за мной присматривал. - Чепуха. Я уже сказал, почему. - Конечно-конечно, так тебе было удобно… - Азирафаэль хотя бы не назвал его хорошим. И вообще, глазки бегали. Кроули подумал, что хорошо бы сейчас лечь и поспать декаду лет, лучше две, а уж после начинать думать и складывать, искать причины, находить или не находить объяснения. Какая-то доля секунды отделяла его от того, чтобы провести по губам ангела языком, но почему-то он не перешёл эту грань – занятно, ведь Азирафаэль приятный, сладкий и теплый… Наверное, у него на лице было написано, о чём он сейчас думает: о том, что ангел приятный, сладкий и теплый. Наверное, он думал не в правильном направлении. Потому что Азирафаэль покраснел, сбежал и хлопнул дверью. Прохладный с мелкой взвесью ветер накатил с северо-востока, и только сейчас Азирафаэль задумался, какой на улице сезон, какой год. Он чувствовал себя хорошо, невероятно полным сил и стал немного лучше понимать людей и Кроули; змий всегда любил вздремнуть, а ангел не осуждал его при своей любви к сладкому. На душе было спокойно и умиротворённо. Перед ним был цветущий край, по-настоящему прекрасный, осенний, быть может. Чума спряталась за страницами времени и показываться не торопилась; болезнь выглядывала, показывала серую вуаль ушедших жизней, но стоило только ангелу подумать о ней чуть дольше, попытаться вспомнить детали последних дней, как невероятно сильно и протестующе заныло в висках. Голова раскалывалась, сведенья – путались, и возможно, он соберёт их, но точно не в ближайшие год или два. «Главное, что с людьми всё в порядке, - это легко его успокаивало, никакого удовольствия от тех лет ангел не получал. Он уютно стоял у дверей уютного дома Кроули, который построили люди, и думал о людях – чудесно. – Должно быть, Небеса всё-таки им помогли». А чума… его исследования… Возможно, он доложит о них наверх. Возможно, придётся признать, что они ушли от Азирафаэля безвозвратно. Погода портилась, а на губах горел поцелуй демона, который ещё неизвестно, что означал. Перченый привкус похоти и Азирафаэль ощутил лишь в конце – когда Кроули уже не трогал его, а ангел всё глубже проваливался в колодец собственной мысленной путаницы. Обычно людская похоть вызывала у него лёгкое отторжение, по крайней мере, ему не нравилось находиться рядом с ней – уж слишком много темных грешных порывов она пробуждала, слишком сложно было человеку с ней справиться; но что бы ни творилось в голове демона, это обожгло по пальцам, наложилось на его пронзительный поцелуй и срикошетило куда-то в грудь. Пронзительно – вот как это было. Ангел лизнул верхнюю губу, опомнился и прикрыл рот ладонью. Его охватил странный трепет. Кроули вышел проверить его через десять минут: успели налететь темно-серые тучи, ветер переменился, но к земле пробивались косые лучи. Вообще, ангел был рад любой погоде, хоть снегу с градом, он по всему соскучился. Как здорово вернуться к жизни! Кроули встал по правую руку – непривычно. И что смотреть на него неловко – непривычно. Демон задал ничего не значащий вопрос, за который Азирафаэль был ему благодарен: - Чем займёшься? - Открою книжную лавку, - не задумываясь, ответил ангел. И право слово, почему бы и нет. Он годами любил книги, грамотность у населения, конечно, скорее всего до сих пор только падает, однако Азирафаэль никуда не торопился. Но ему хотелось некой деятельности. Хотя бы гипотетической. - Что, здесь? – Кроули кивнул на серый городок перед собой. - Нет, хочу уехать, - тоже вылетело уверенно, и Азирафаэль говорил о всей Европе; Кроули его понял. Европы с него пока хватит. Слишком много тяжких воспоминаний. Где-то здесь была могила брата Франциска или скоро появится; может, он дожил до седых волос, но ангел не хотел на это смотреть. Скорее всего если не чума, то лишения того времени всё-таки убили его раньше – и голубые глаза давно затянула муть, и Азирафаэлю будет слишком одиноко его навещать… - У меня был здесь друг… смертный друг… - неожиданно Азирафаэль поделился личным, - но, должно быть, он уже мёртв… - Ты будешь скорбеть? - Пока ещё не знаю, человек хороший, но выходит… давно не видел. Не знаю. - Никогда не заводил смертных друзей. - А у тебя есть друзья? Кроули прищурился, склонил голову набок и пожал плечами. Ангел почувствовал лёгкую тень неуверенности, поверхностного одиночества; демон много раз признавался, что не нашёл общий язык с другими демонами в Аду, но только сейчас подпустил к себе близко. Это было волнительно – так говорить с Кроули. Невольно подумал об их поцелуе опять. Люди так выражают привязанность, открываются ближнему своему, большой любви… Боже, это уже слишком. - За пределами Европы ты помрёшь, - вернул тему Кроули в прежнее русло. – И тебе там не понравится, поверь мне. - Ну, тогда в Англию. Кроули засмеялся. - Да, очень далеко от Европы, ангел. Азирафаэль засмеялся тоже. Всё возвращалось на круги своя; лицо Кроули разгладилось. Чума ушла, а на западном горизонте темные тучи высекли голубую молнию. * «Шестой час» – лат. Предшественник сиесты в Риме, отдых после полудняЧасть 1
17 сентября 2019 г. в 18:23