сайко-комон

колючая шерсть скрежет по шее, от чего хочется разорвать вещь на куски, а следом и сжечь, чтобы никогда больше не чувствовать это покалывание. оттягивая ворот водолазки, Шото медленно растирает раздраженную кожу, а после, отпустив черную ткань, поправляет шелковый галстук, ласкающий огрубевшие ладони. на бледном лице застыло спокойствие, похожее в большей степени на равнодушие; для него мир застыл в ожидании одного лишь момента. Тодороки знал, что если покажет свою слабость, то ему конец. люди слишком любят бить в уязвимые места, и не важно, кулаками или словами, — так бы сказала его мать, если была рядом. но ее нет. скоро и отца тоже. в коридоре слышатся твердые уверенные шаги, и нутро, всегда ледяное, начинает обрывисто, в такт сердцу, жечь. он понимает, что пошел на рискованное дело, связавшись с этим человеком, но другого выхода Шото не мог найти. тень быстро проносится под светом белых ламп, и останавливается у самой двери. напряженная тишина. он переводит взгляд на панорамный вид на город в окне, отвлекаясь от грядущих проблем, которые теперь дышат в затылок. за спиной раздается звук повернутой ручки, а после и шевелящихся петлей. тихое, слишком обычное проникновение. такое же, как и у самого Тодороки. от этой мысли укол раздражения ощущается в солнечном сплетении. Шото отворачивается от окна, и легкий холод проходит по разгоряченному телу. на пороге стоял молодой человек, вид которого внушал тревогу с одного лишь взгляда; от него веяло опасностью на расстоянии, будто она — дорогой парфюм высокого качества. он был одет в костюм, но официальность образа потерялась в неаккуратности — закатанные до локтя рукава, местами помятая рубашка, неправильно завязанный короткий галстук, нелепо торчащий из под жилета. но, смотря на эти мелочи, Шото вдруг забывает о изъянах юноши, когда изумрудные глаза смотрят прямо в его. в них он видел что-то цепляющее, не похожее ни на что другое; он никогда не видел подобного взгляда, насыщенного колкой серьезностью вперемешку с игривым азартом. завидев его впервые, Тодороки навсегда запомнил эти глаза и этого человека, стоящего на пороге, будто в ожидании аплодисментов. — ну здравствуй, — начал он, медленно проходя в номер. стук туфель по темному паркету растворялся в глухой тишине. скользя взглядом по комнате, он явно высматривал что-то, а потом, переводя взор на Тодороки, взглянул на него с ожиданием. Шото неожиданно заморозил нервозность в нутре и не понятно, льдом или хладнокровием, бурлящем у него в крови. наполовину омерзительной и гадкой крови. он молчал, будто игнорируя приветствие, хотя и знал, что отвечать нет смысла. отстраненность — ключ к успешным отношениям, пусть и не навязчивых, а всего лишь рабочих. осторожность — залог успеха, важное составляющее в любом вопросе и сфере, но больше всего она нужна была в мафии. в прогнившем обществе оставаться наивным и жизнерадостным подобно попытке выжить в горящем доме. такую мысль разделял с Тодороки и прибывший гость; в проеме появилось две крупные фигуры, облаченные в костюмы. лица мужчин были невозмутимыми и напоминали каменные; суровый вид качков с галстуками вызывал больше отвращение, нежели угрозу. метнув изумрудными глазами в их сторону, юноша слегка развел руками и начал обходить кресло, стоящее перед ним. — я привел друзей, — снова заговорил зеленоволосый, усаживаясь в кресло, — ты ведь не против? подходя к журнальному столику, Шото пронзительно, с долей презрения смотрел на парня. в его равнодушно серьезном лице он видел ту беззаботность, присущую детям, которую он никогда не мог испытать, и в голове дернулась нить. нить зависти. но в тот же момент дергающаяся сталь пришла в норму, и по позвоночнику прошлась уверенность; его спина выпрямилась. взяв бутылку «Jack Daniels» в руку и присев напротив, Тодороки наконец ощутил энергию этого пацана. — мне нет до них дела, — холодно проговорил он, стреляя взглядом в стеклянную поверхность. в безграничной черноте отражался блеклый свет ламп, спрятанных у основания потолка, а прямо на ней стояло два стакана, заманчиво блестя на хрустальных ребрах. поднимая разного цвета глаза Шото приподнял брови, более спокойнее спросив, — виски? — не откажусь, — дернул уголком рта кудрявый, сложив руки в замок на груди и с выжиданием смотря на клиента. Тодороки открыл бутылку дорого алкоголя, наливая по шоту каждому; запах выдержанного ячменя заполнил зал, дурманя рецепторы. дернув рукой, гость схватил стакан в легкой манере и, поднося к потрескавшимся губам, беззаботно отпил содержимое. такой настрой напряг Шото, который только успел взять стеклянное изделие в руки; эта легкость и быстрота движений заманивала. парень в костюме был похож на куклу с мрачным лицом, ловко двигающуюся и обрывисто отвечающую. он как книга, лежащая открытой на середине, с пустыми страницами, но пролистанная от и до. это в какой-то мере отталкивало разноглазого от него, и в той же степени заманивало. в ловушку. — благодарю, — отвечает на предложенное он, бросая косой взгляд на дверь. в проеме стояла охрана, потупив взгляды на боссе, не решаясь в решении закрыть дверь или оставить все как есть. махнув кистью, юноша молча призвал вышибал внутрь, с бесстрашным выражением лица глядя на них. те вошли, закрыв за собой дверь, и встали позади хозяина, потупив взгляд теперь уже на стене. сделав небольшой глоток, по телу Шото прошел приятный огонь; отказываясь от наследия отца, потехи все равно рано или поздно напоминали ему о его сущности, от чего в груди скребло и внутреннее пламя приобретало обороты. его не устраивало нынешнее положение, в котором сейчас находился он и его семья. пока эгоистичный Старатель геройствует, его несчастная жена увядает в психушке, в то время как сын становится на темную сторону, ломая все достоинство папочки. «как жаль» — проносится в голове у Тодороки. вместе с тем по сосудам бегает алкоголь, а он вливает в себя остатки. юноша не понимает, зачем он хочет сейчас напиться, — деловая встреча ведь, — но от этого хоть немного, но становится легче. наконец он сможет сделать то, о чем так долго мечтали он и его семья; пусть весь лицемерный мир содрогнется от содеянного Шото, возмущаясь и сожалея, но он никогда не будет об этом жалеть. никогда. — Мидория Изуку, — заговорил он, с вызовом проговаривая имя сидящего напротив юноши. тема диалога сменилась в нужное русло, и теперь цель их встречи будет оглашена, — я хочу, чтобы ты убил Старателя. в номере застыло молчание; оба сидели в предвкушении следующего шага друг друга, вцепившись друг в друга взглядами. шум городской жизни за окнами кое-как позволял отличить реальность от сна; вся эта вычурность и деловитость, проявляющаяся в словах и действиях, от нее тошнило. и это чувство отвращение лишь усилилось, когда в тишине раздалась усмешка, перерастающая в смех. звонкий и нечеткий, хохот отражался противным эхом от стен, застревая в головах присутствующих; грудь дергалась от этого хриплого ужаса, сорвавшегося с его губ. не смотря на то, что смех был не громким, он надолго останется в разуме Шото, отголосками отдаваясь в моменты слабости, сводя с ума. — сын хочет уничтожить своего отца, — заговорил сквозь хихиканье Мидория, переводя дыхание и ухмыляясь, — чем не драма? лоб Тодороки рассекла морщина, и он, с хмурым видом, сжал руки в кулаки. сдерживая себя, он был с радостью врезал этому психу, но время оказалось не подходящим. откинувшись в кресле, он сверлил Изуку холодным взглядом, но улыбка с лица чудика никуда не исчезала. двуличность этого парня вселяла тревогу и отвращение. Эта резкая перемена настроения, сопутствующая неизменным колким взглядом, помыслы в котором определить было невозможно. Обычно глаза больше всего выдают человека, но зеленоволосый оказался редким исключением – он прятал в изумрудах чувства, выставляя внутренний мир в действиях и насмешках. И не понятно было, действовал на него так алкоголь, молниеносно ударивший в голову, или натура Мидории сама по себе такая раздражающая. - пришел клоунаду разводить? – холодно, без эмоций отрезал Шото, ставя стакан на стол, с отчуждением глядя на ухмыляющегося юношу, - я не для того тебя звал сюда. у меня есть заказ, потому, прояви уважение, выполни. Уголки губ паренька поползли вниз; брови прогнулись под силой огорчения – внезапная хмурость в образе, торжествующая совсем недавно, была тому подтверждением. Отпивая от стакана, он выпрямился в кресле; в его до безумия переполненных эмоциями очах Тодороки завидел искру, мимолетно мелькнувшую в темном омуте. подобный блеск в глазах нездоровых людей по опыту Шото предвещает что-то плохое и резкое, но почему-то ничего не происходило; юноша насторожился. — да, ты прав, не стоило. — с раскаянием и некой иронией проговорил Изуку, поджимая губы и едва кивая головой. «если он сейчас и притворяется, то из него хороший актер» - пронеслось в мыслях Тодороки, глядя, как меняются маски на лице гостя, — так какова цена? может, какие-нибудь требования? — 9 миллионов йен, - все так же отстраненно говорит он, но в тени его лица, о существовании которой знает лишь сам Шото, злорадно улыбается азарт, сверкая белыми зубами. Он знает, что такие цифры обязательно подкупят мафиози, потому внутри снова грел огонь уверенности. Чувство власти переходило в его руки, и даже если Мидория притворяется невинным, скрывая ад в себе, он все равно не отступит от своей цели. Снова раздался смех. На этот раз не наигранный, но более спокойный и короткий; будто его слова оказались шуткой, смысл которой смог понять только человек напротив. - за голову отца... – заговорил Изуку, притихнув, как только заметил острый взор клиента. Хрустя пальцами, он взглянул на него с той же усмешкой, что и ранее; детский настрой этого парня подбешивал Тодороки. – смешная цена за голову такого человека, как он. - а какой он, по-твоему, человек? – яростно вставляет юноша, сжимая зубы. Гнев внутри вскипел, стоило человеку в костюме открыть рот насчет Старателя. Он привык реагировать резко на подобную тему, потому что порой люди переходили черту, опуская или восхваляя героя, и это задевало юного Тодороки. И сейчас ему не хотелось слушать однотипную речь от такого ненормального, как Изуку. - целеустремленный, - чеканил Мидория, с прищуром смотря будто сквозь Тодороки, - жестокий, холодный. Мы с ним чем-то похожи, да? Особенно ты. У тебя взгляд, как у него – беспристрастный, отчужденный. Будто смотришь в душу. Только вот Старатель – герой, уничтожающий нас, злодеев. На лице какое-то время была серьезность, однако он снова выдал кривую усмешку, вслед за которой последовало сверкание зубов, отражающих тусклый свет ламп. Изуку нравилось играть с чувствами других; Шото знал это из уст коллег, но он никогда бы не мог подумать, что пацан может играть на нервах настолько искусно. В тот момент он кажется самым раздражающим человеком в мире. Желание встряхнуть мальца росло с каждой секундой сильнее, но юный Тодороки подавлял чувство злости; не для успешных переговоров, нет, а потому что он всегда был таким. Пропускал сквозь себя все слова, все действия с хладнокровным настроем, а потом, оставаясь в одиночестве, просто пялился в одну точку, пытаясь отпустить весь негатив мысленно; бывало, душа переполнялась до края, и он, сам не замечая того, плакал – тихо, отчаянно, отпуская гнев. так он и пропускал едкость и порочность Мидории, держа огонь под куполом. - я не собираюсь выслушивать мнение очередного мафиози обо мне и моем неидеальном отце, - спокойно заявляет Шото, будто слова, прозвучавшие до этого, просто не существовали. Ему толком надоела эта странная беседа, и он не собирался тянуть ее до последнего. Его волновал итог, но решение оказалось сложнее, чем он думал, - либо мы заключаем договор, либо ты уходишь. Вызов, в котором явно звучала неприязнь, кажется, никак не повлиял на зеленоволосого. Он, чуть приоткрыл губы, а брови его едва сдвинулись с прежней позиции. Он встает с кресла, гнет пальцы и кидает многозначительный на него взгляд. Мгновение – и Изуку стоит у окна, сложив руки на груди. Застыв, точно статуя, он отвернулся от Шото, смотря на виды из окна. Мидория какое-то время молчал, просто пялясь в стекло; и вот, сквозь тишину, зазвучал его хрипловатый, звонкий, все еще детский голос. - в моей власти как минимум половина Токио, - будто раскаиваясь, начал он, чуть повернув голову в сторону Тодороки, - каждый уважающий себя мафиози знает, что лучше не вставать у меня на пути. Ты можешь получить все, что угодно, но только знай одно правило, - зеленые глаза встретились с разноцветным взором юноши, Изуку развернулся к Шото, чуть разводя руками в перчатках, - не предавай и будь честен. Я, конечно, не хвастаюсь, но называть меня очередным мафиози…- гримаса парня исказилась в разочаровании и смущении, - не находишь это неуважением? Тодороки молчал. Да и не было смысла отвечать этому психу с биполяркой, что стоял, с выжиданием смотря на него. Ничего, практически, по отношению к Мидории не поменялось; возможно, он теперь будет более обходителен, но для парня со шрамом он оставался все тем же клоуном. Медленно возвращаясь на место, Мидория отдает предпочтение подлокотнику; сложив одну ногу на другую, он смотрит на Тодороки, словно пытаясь что-то сказать, но обдумывая сказанное. Виски допит, сидеть ему в тоску, - остался разноцветный, сидящий напротив; нервишки у Шото крепче, чем у кого бы ни было, встречаемых юношей. - я тут подумал… я бы отдал больше за такую шишку, как Старатель. 11 миллионов, - вставляет он, чуть откидывая голову и ухмыляясь. Шото хочется улыбнуться в ответ, - да, он знал, что якудза купится!, - но он все так же холодно смотрит на него. - договорились, - завершает Тодороки, вставая с кресла, чтобы пожать руку, как знак договора, но, не успев и разогнуть колен, был грубо опущен обратно. В мгновение ока рядом с ним оказался зеленоглазый, стоящий у кресла; оглянувшись, Шото замечает, как закрывается дверь и он остается наедине с Мидорией. Его близкое присутствие напрягает до мурашек, но тот спокоен так же, как и пару минут назад у окна. Изуку стоит, поправляя перчатки и пронизывая гетерохромного все тем же диким взглядом, что и в самом начале. Подходя к столику, снова наливает по стакану; в немой тишине звук льющегося алкоголя, словно успокаивающая мелодия для души. Скрежет кожи, шуршание дорогой ткани, едва слышное дыхание мужчин – все сводило с ума при лунном свете, пробивающегося сквозь окна. Протягивая стеклянное изделие парню, Деку садится на колени Тодороки, что все еще не отошел от происходящего. Отталкивать парня не хочется, но и позволять ему подобное не было желания и сил. Легкий, как перо, зеленоволосый развернулся к нему лицом и, улыбнувшись, подставил свой стакан к руке Шото. Стук хрусталя прозвенел в молчании. Выпивая все залпом, Изуку пытается заглянуть в разные глаза наследника Старателя, найти изъян в этом «идеальном ребенке»; но, почему-то, кроме холода и удивления, он ничего не обнаруживает. - так ты пить не будешь? – спрашивает Мидория, садясь в позу лягушки и зажимая ноги Шото в свои. В ответ он лишь получает прищуренный взгляд, означающий согласие. Рассматривая веснушки Деку, Тодороки не замечает, как стакан ловко пропадает из ладони, оказываясь у мафиози. Тот пьет его медленно, словно дразня юношу, которому, в общем-то, все равно; Шото желает скорее убраться отсюда, лишь бы не быть в этом дурном сне, что будто темный туман окутал его разум. Во мраке изумруды Мидории горят, как две полярные звезды, и это… завораживает. Не смотря на бескультурное и странное поведение, он выглядит лояльно и, можно сказать, вселяет какую-то веру в его влиятельность силы . Изуку – кукловод, что вводит в транс своим поведением, а потом заманивает себе в шайку, дергая за веревочки; черт его знает, какими принципами тот промышляет, но, судя по их первой встрече, не совсем адекватными и честными. Трюки, выкидываемы Деку, не действовали на Тодороки, хоть он и пытался этого не показывать; это порядком надоедало. - что ты пытаешься этим добиться? – хладнокровно говорит Шото, переводя взгляд на стену, но так, чтобы зеленовласый этого не заметил. Его нервирует острый провокационный взгляд преступника, но он терпит; как, впрочем, и всегда. – деньги на столе, условия вроде понятны: сделать все без подозрений, в его резиденции, желательно отра… - мне не нужны деньги. - встревает Мидория, кладя руки на массивные плечи парня, - ты – опытный якудза, с не прогибаемой волей и холодным характером. Зачем ты просишь меня убивать своего отца? – он слегка трясет Тодороки, что начинает беспокоиться, - ты же сам легко сможешь это сделать! Почему?! Может, ты меня не поймешь… но для меня это честь, нести этот тяжкий крест. Ты – благородный соперник в этих дурацких играх… то есть… - Деку запинается, опуская взгляд на красный галстук на шее; печальный взгляд чуть отражается в шелке, а после и он оказывается в его руке. Мидория показывает свою слабость, что приводит Шото в ступор. Он снова поднимает очи, встречаясь с серо-бирюзовыми и неожиданно его взгляд обретает серьезность, — ты достойный якудза. стань моим сайко-комоном, Шото Тодороки. Момент он молчит, лишь обхватив шею гетерохрома и по-кошачьи заглядывая ему в душу. Кажется, этот момент длится вечно, застыв в призрачно-бледном лунном свете, среди оживленного ночного города в опьянелых головах обоих. Шото был готов продать душу самому дьяволу ради этой вечной минуты, даже если бы им был Мидория, коварно улыбающийся блестящими глазами и прижавшийся к его торсу, будто он – лучший наркотик в этом чертовом мире.