***
Владыка сидел в тронном зале на своем положенном месте. Обхватив голову руками, угрюмо склонившись, бормотал себе глухо под нос: — Еще один. Мне нужен еще один, и тогда… Я решил прервать эти тягостные думы и неслышно выступил из-за трона, обнимая руками широкие плечи. Муж вздрогнул, а потом вздохнул с облегчением и потерся шершавой от щетины щекой о ладонь. — Это ты, — улыбнулся он устало, оборачиваясь ко мне. — Конечно, это я. Ты ожидал кого-то другого? — рассмеялся тихо, присаживаясь на подлокотник и кладя подбородок на плечо Владыки. — О чем задумался? Выбираешь нового любовника? — поинтересовался чуть ехидно. Но муж испуганно дернулся, широко распахнутыми глазами посмотрел на меня, потом обвел зал пристальным взором. А после собрался весь, сделался серьезным и строго посмотрел на меня снова. — Ну и как ты узнал? — Довольно несложно, — пожал плечами спокойно. — Примерно в таком же состоянии я заставал тебя до того, как ты привел в семью мышат. Владыка вздохнул, покачал головой, ухмыляясь краешком губ. Навряд ли он поражался моей проницательности, скорее просто ругал себя за такую маленькую оплошность. Но вскоре ему это надоело. Точно так же, как и то, что я сидел на подлокотнике трона, а вовсе не на его коленях. Потому он поспешил это исправить и его всегда такие теплые и большие руки ловко стянули меня к нему поближе. Я улыбнулся и погладил его по щеке. — Так зачем тебе новый мышонок? Или, может, это будет змейка? — хихикнул, подразнив мужа язычком. Тот на провокацию не повелся. Ну, почти. Игриво клацнул зубами около моего языка, а после посмотрел, как на маленького ребенка, что разбаловался. Вроде и строго, укоряет, а все же нежно и ласково. По крайней мере, на расшалившихся старших детей он смотрит именно так. Впрочем, я буду видеть это постоянно, в восьми разных вариациях. Кажется, у мужа такой метод воспитания в принципе. — Сначала ответь, мой маленький ученый, что там с твоими расчетами? Я вздохнул и поморщился, отводя взгляд. Я так и не оставил идеи до конца разобраться в природе наших Владык, а старые записи, что нашел недавно в архивах, и вовсе сбили меня с толку. — Мне кажется, я зашел в тупик. Ну или нет, если приму новую концепцию: твоя любовь похожа — прости за сравнение, милый, — на капусту. Множество листьев, которые достаются твоим мужьям и детям. Но как только все листья заканчиваются остается стержень. — Эта правильная концепция. Придерживайся ее, и ты наконец разгадаешь все секреты, — тепло улыбнулся муж, целуя меня за ушком. Я покрылся мурашками, а тело задрожало от предвкушения. Но разговор был не закончен. — Погоди, — коснулся пальцами губ. Владыка приподнял вопросительно бровь, но поцеловал нежно пальцы и отстранил, разрешая задать вопрос. А я смутился и даже покраснел. Этот вопрос терзал меня давно, и я подолгу зависал над своими расчетами, вслушиваясь в тишину своих покоев. Это не вопрос ревности. Впрочем, может и ее отчасти. — Почему ты не берешь меня в постель вместе с ними? — наконец собравшись с силами, быстро протараторил вопрос. Владыка нахмурился, вглядываясь в мое лицо. Я отвел взгляд, но пояснил: — Иногда ты делишь ложе с обоими мышатами, но никогда не берешь меня. Я стал плохим мужем? Или чем-то не угодил тебе? В груди стало больно. Наверное, не стоило поднимать этот вопрос, но он настолько измучил меня, что стал слишком навязчивым и мешал. Очень мешал. Я боялся. Очень боялся. — Нет, — прозвучал громкий, недовольный, резкий голос мужа. Я поднял на него испуганный взгляд. Он заметил мои страхи, они, видимо, полностью отразились на лице. Черты его лица тут же смягчились, полные губы нежно улыбнулись. Он погладил меня пальцами по щеке и поцеловал в лоб, прижав к себе, баюкая, как маленького ребенка. — Нет, мой маленький ученый. Уж тебе-то и вовсе не стоит этого бояться. Просто кое-чем и кое-кем я не готов делиться ни с кем. Даже с нашими мышатами. Наши ночи — только наши, — интимно прошептал он на ушко. И тело вновь запело, задрожало в объятиях супруга. Оно выгнулось навстречу рукам и ласкам. А душа ликовала, что отсутствие этих приглашений в общую постель вовсе не результат того, что я не мил мужу больше. Это все, что я хотел знать. Остального мне и не надо. Принадлежать мужу, знать, что ты все так же любим им, — вот высшая награда для меня.***
— Говорят, Владыка нашел нового любовника в этой командировке, — печально вздохнул первый мышонок. Мы шли по коридорам дворца втроем, пока одни дети спали, а вторые за ними приглядывали. В наказание. А то устроили погром в мастерской нашего маленького художника — статуэтки, как зовет его муж. Я улыбнулся на его речи и покачал головой. — Какая, в сущности, разница? Разве ты так и не заметил, что любовь Владыки постоянна и неизменна и только множится и растет со временем, не обделяя никого? — Да, я помню, ты говорил об этом, — понуро ответил он, смутившись. — Когда это? — мгновенно вскинулся второй мышонок. Я тут же подло хихикнул, за что получил разгневанный взгляд от первого и дико заинтересованный — от второго. — Когда ты только должен был стать мужем нашему Владыке, — обратился к последнему я. — Этот паникер тогда был беременным в первый раз и не верил, что супруг обрадуется ребенку, забудет о нем, раз в его жизни появился ты. Цветочек — муж всем нам дал милые прозвища, характеризующие наши особенности и родные фракции — недоуменно хлопнул глазами, а потом обиженно посмотрел на своего лучшего друга. — Как ты мог?! — А что мне нужно было думать? — тут же воскликнул мышонок в ответ, но вид имел донельзя виноватый. — Я же не знал, какой ты. — Это, как раз, не имеет никакого значения! — возразил первый. — Он, — тут в меня невежливо ткнули пальцем, — принял тебя совершенно спокойно и, наверняка, таких истерик не устраивал. Тебе должно быть стыдно! — А мне и стыдно! — почти крикнул наш художник и творец, но тут же поник, остановился и покраснел. — Стыдно, — почти шепотом добавил он. — Но фракция Науки всегда отличалась сдержанным нравом, и, потому, ему гораздо проще держать себя в руках. А я, а я… Я вздохнул и закатил глаза. Вот только истерики нам не хватало. Предыдущие четыре беременности статуэтки и столько же беременностей у цветочка наполнили мою жизнь таким количеством слез, что я уже ими пресытился. И очередной истерики искренне не хочу. — Вот уж спасибо, — произнес насмешливо, привлекая к себе внимание. — Так изысканно отмороженной ледышкой меня еще никто не называл. — Ну что ты все перевираешь? — тут же вспыхнул мышонок, и вторая мордашка ему активно поддакивала. — Я вовсе не это имел ввиду! Ты самый замечательный, просто… — Просто очень сдержанный, я понял, — ехидно пропел, вновь двигаясь вперёд. Неспешные прогулки по коридорам в обществе мышат очень редки. Да и возможность размять ноги выпадает не часто. Потому стоит ценить каждое мгновение, и не тратить время на всякие пустяки. Пусть учатся доверять Владыке. — Кстати говоря, — тихо произнес цветочек спустя пару поворотов, — я слышал, что эти слухи намеренно распускает фракция Камня, поскольку хотят подложить под Владыку свою подстилку. Но муж с ним совсем-совсем не спал. Напротив, это возле него постоянно крутится эта каменюка. — Вот видите, — улыбнулся я. — Зря вы паниковали. В голове всплыл недавний разговор с мужем. Может, и не зря, но сомневаюсь, что Владыка выберет такого проныру. Мышат, да и меня самого, он выбирал своим сердцем, а не потому, что мы рядом оказались. Проходя мимо парадного холла я услышал плач. И до того он был отчаянным и громким, что сердце мое вздрогнуло. И я опрометью бросился к дверям.***
— Почему ты с ним возишься? — устало вздохнул мышонок, укутавшись в свои рыжие одежды. Я улыбнулся в ответ рассеяно, но промолчал. Объяснял уже тысячу раз, но ни одному из мышат не понять мои чувства. Этот малыш, которого мы нашли в тот раз подброшенным на ступени дворца Владыки… Я ощущал его своим сыном и по ночам плакал. Взахлёб, но тихо, чтобы он не проснулся. Когда вернется муж, мне, наверняка, придется отдать ребенка на попечение в компетентные органы. Но пока есть возможность, я буду впитывать это чувство, чувство, что этот малыш — мой и только мой сын, которого у меня никогда не будет. Да, я нашел в старых архивах записи, что почти у всех Владык были мужья, которые долго не могли забеременеть. Но забеременели же в итоге, а значит, диагноза бесплодие у них не стояло. Значит, они изначально могли иметь детей, просто по каким-то причинам откладывали этот момент. Такой вариант развития событий меня не касается. Много лет я искал способ излечиться. Сначала ради себя, потом ради мужа и наших детей. Но уже долгое время все мои расчеты, посвященные собственному здоровью, лежат далеко на полке. Я стал почти равнодушен. Мне хватало восьми сорванцов и двух их папаш, чтобы приглядывать за всем этим детским садом. Я был счастлив, да. Но когда я увидел этого ребенка, что-то во мне надломилось. Он был моим и только моим. И когда вернется супруг, я окончательно сломаюсь, ведь мне придется расстаться с малышом. В семье Владыки не должно быть безродного подкидыша. — Ты не понимаешь его, — покачал головой цветочек, выходя из моей лаборатории с бутылочкой питательной смеси. Я благодарно улыбнулся ему. — У тебя есть свои дети, у меня есть свои дети. А у него нет. Тебе его ни за что не понять. — Не свои, а наши! Да он вставал ночами к ним чаще, чем мы с тобой, он нянчится с ними, как мы с тобой не можем! Да мне кажется, он вообще у них самый любимый папа после нашего супруга! О чем ты говоришь? — возмутился мышонок. Я тихо хмыкнул, поглаживая теплую, бархатную кожу малыша. Глупый, глупый мышонок. Эти дети, да, они все мне родные, и я люблю их не меньше, чем их родные папы. Ни от одного из них я не отвернусь. Но испытать счастье носить малыша под сердцем — нет, я никогда этого не познаю. Теперь же только эти минуты, сладкие, но отравляющие меня, как яд, останутся в моей памяти надолго. Этого мальчика я ощущаю своим. — Держи, — тихо шепнул цветочек, подавая бутылочку мне. — А ты не тарахти, — тут же отвернулся к другу. — Если у тебя забрать одного ребенка, что ты будешь чувствовать? Иногда мне кажется, этот мышонок должен был родиться в моей фракции. Хотя нет, все правильно. Природа юна и безмятежна, но мудра и вечна. — Да я… да я… — в нашей статуэтке бушевал гнев. — А теперь представь, что у тебя забрали всех детей. Всех, до единого. И есть только мои дети. Ты будешь отдавать им всю свою не растраченную любовь, но сердце будет скучать за своими малышами. Это в лучшем случае. В худшем, ты будешь ненавидеть весь мир. Я грустно улыбнулся, кормя своего найденыша. Такой мудрый мышонок. Наш художник уставился на меня потеряно и шокировано. В глазах его стояли слезы. А я улыбался печально, но спокойно. Уже отболело давно. Вот только не будет меня уже, как только вернётся муж. Без этого ребенка жизнь мне будет не мила. И быть мне тенью самого себя.***
— Твои расчеты все еще не закончены? — тихий голос, пробирающий до мурашек, нарушил тишину. Воздух наполнился морозной свежестью, и я в первый раз вздрогнул от нее. Улыбнулся криво. — Осталось немного. Я почти добрался до разгадки ядра любви Владыки, — неспешно сложил бумаги, освобождая рабочий стол. Снял окуляры, что помогали в работе. Муж подошел ближе, привычно обнял за талию. А во мне все напряглось и зазвенело от страха. Горло сдавил спазм, меня начали душить непрошенные слезы. Пока я еще держался, но так держатся все приговоренные к смерти. А для меня признание и последующая разлука с малышом равносильно этой самой смерти. Владыка провел носом по шее, вдыхая мой аромат. Огладил живот, поднялся выше, массируя грудь. Подхватил ладонь, лизнул в серединку и вновь втянул исходящий от меня запах. — Новый аромат. Чей он? — в голосе мужа не слышалось ревности. Впрочем, это и не странно. Уж он-то знает, что для меня не существует никого кроме него, а моя верность настолько же фундаментальная, как и законы природы. — От тебя тоже. Ты нашел нового мышонка нам? Ходят слухи, что он из фракции Камня, — перевел я тему, поворачиваясь и улыбаясь. — Ты боишься. Хотел бы я знать, чего, — вздохнул Владыка печально. Поцеловал меня в лоб. — Это скорее змейка, а не мышонок. Твоя интуиция меня поражает, — хмыкнул он, распуская мои белые локоны. — И новым мужем ему точно не быть. Хотя еще один человек необходим для раскрытия моего ядра. — Вот как, — не успел я договорить, как из смежной комнаты послышался плач. Я весь замер, смотря испуганными глазами на мужа. Тот нахмурился, усадил меня на кровать и ушел туда, где я оборудовал маленькую детскую для найденыша. Его спина скрылась в проходе, а из меня будто вынули стержень. Слезы беззвучно полились по моим щекам. Владыка заберет ребенка, а я даже не успел с ним попрощаться. Весь мир для меня словно потерял краски. Я сгорбился, утыкаясь в колени лбом. К черту эту разгадку, к черту это бесплодие. Надо было бежать с малышом. Хотя и глупо, меня бы быстро нашли и еще быстрее сдали бы на руки Владыке. Я не стал оттягивать неизбежное, как и не стал отдавать ребенка, хотя это и было логично. Просто не смог сделать это своими руками. Плач замолк. Муж всегда умел успокаивать детей. Послышались его шаги. Я сжался в комок, не желая видеть этой картины. Не такая я уж и отмороженная ледышка. У меня тоже есть сердце. — Так вот, чего ты боялся, — проговорил муж. Острое желание закрыть уши не покидало меня. Уходи, уходи и уноси его скорее, я не выдержу долго. Но мороз тайги усилился, кровать рядом прогнулась. Я дернулся. Зачем так мучать меня?! — Прекрати, — недовольно фыркнул супруг. — Возьми сына на руки и покорми, он проголодался, иначе так просто я его больше не успокою. Я замер. Медленно поднялся, посмотрел на Владыку. Мои руки тряслись, по щекам катились слезы. А он улыбался, качая малыша. Называя сыном. Я захлебнулся слезами, испуганно шарахаясь. — Владыки никогда не принимали чужих детей. Зачем безродные им? — еле выдавил я. — Ну знаешь ли, — посмурнел он, качая головой. — От детей, от СВОИХ детей я никогда не отказываюсь. — Он не мой, не мышат. Я нашел его на пороге, — лепетал, боясь поверить в надежду. — Мой маленький ученый, такой умный, а глупее наших мышат. Не важно, кто его родители. Я знаю, что теперь он твой сын, а значит, и мой. К тому же кому как не Владыке чувствовать, кому этот ребенок предназначен? И возьми его уже, малыш действительно проголодался. Я разрыдался позорно, уткнувшись носом в колени мужа, выплакивая все страхи. Он ласково погладил меня по волосам. — Вот же дурашка. Зато теперь мне совсем не обязательно еще раз жениться, а ты наконец-то сможешь иметь детей, — тихо произнес он, но за рыданиями я почти ничего не расслышал.***
Последние дни мое тело перестало меня слушаться. Усталость в заботе о детях никогда прежде не превышала допустимых значений, и я возвращался в покои все еще полным сил. Успевал и с малышом позаниматься, и расчеты проверить, и провести время с мужем. Но последние дни дела обстояли все хуже. Руки налились свинцом, перед глазами все расплывалось. И без того провел это время затворником, полагая, что подцепил какую-то заразу, потому старался поменьше контактировать с мужем и мышатами. Только вот оторвать от сердца сына все никак не решался. Но когда начало уж слишком сильно мутить, разум преобладал над чувствами. В последний раз, с трудом сверяя свои записи и книги, по которым пытался найти уже не загадку любви Владык и не собственное бесплодие, а просто найти причину болезни, в дверь постучали. — Заходи, — устало крикнул я, прикрывая глаза, снимая окуляры и потирая ноющие виски. В комнату просочился наш цветочек. Воздух наполнился ароматами детей, молока, цветов и тайги. Невольно потянул носом, улыбаясь блаженно. Вкусно все же они пахнут. Никогда не замечал. — Звал? — окликнул он меня. — Да. Прости, что беспокою. Я что-то совсем разболелся. Приглядите за мелким, пока прихожу в себя, да и сами не заглядывайте. Заразитесь еще, — вздохнул, качая головой. — И Владыке передай. Знаю я его, первой же птицей примчится, заболеет и все. Хоть обвиняй меня в государственном перевороте — обезглавил страну, — фыркнул тихо под нос. Но мои вразумительные доводы совершенно не повлияли на мышонка. Он подскочил ближе, обдав ароматом трав и первых заморозков, засуетился. — Что же это с тобой? Ох, горячий весь! Давно? — Недели две, — поморщился, но, несмотря на трескотню мышонка, стало легче. Дышалось полно и спокойно. Глубоко вдохнул воздух. — Мутит, голова кружится, еще тело не слушается. Вот, жар начался пару часов назад. Все книги перелопатил, ни одну болезнь по симптомам не опознал. Так что брысь, кому говорят, пока не заразился! Прикрикнул на него, хотя все естество кричало, чтобы мышонок остался. Рядом с ним становилось чуть легче и проще, и жар из пальцев ушел в грудь, в солнечное сплетение, стал мягче и уютнее. Мышонок, видимо, склонился ниже, его аромат стал ярче. Я невольно задышал чаще, стараясь насытиться этим запахом, но тут же взял себя в руки и открыл глаза. Парень смотрел на меня, хлопая ресницами, едва ли не подрагивая от предвкушения. — Так у тебя же…! Ай, все, забыли, за малышом приглядим, даже не беспокойся. А мужа сейчас пришлю! Вот он обрадуется! Запищав от счастья, он подхватил моего сына на руки и, придерживая кроватку, оснащенную колесиками, полную собранных мной вещей, умчался вихрем в коридор. — Какой муж?! Я же сказал, вам надо держаться подальше, пока мне не станет лучше, — но говорил я, увы, в пустоту. Покачав головой, я снял свою одежду, в которой обычно занимался наукой и скинул ее на пол. Больным можно и послабления устроить. Потом сложу аккуратно и повешу в шкаф. Сейчас меня больше прельщала собственная кровать. Голова стала донельзя тяжелой и ватной, кожу раздражала одежда, поскольку терлась грубыми швами и материалами. Ещё и жар после ухода мышонка вернулся. Хоть бы лихорадки не было! Не успел я с удобством устроиться на кровати, как дверь в спальню отворилась. Комнату заволокло морозной свежестью тайги, а я позорно не сдержал эмоций — застонал от облегчения. До того хорошо стало, прохладно. Едва ли не мурлыкая, как кот на простынях, потянулся до ломоты в теле. И только потом голова несколько прояснилась, и я распахнул глаза. — Так, что тут у нас? — грозно хмурясь, вопросил Владыка. Потянул носом воздух и тут же хищно улыбнулся. — Понятно. — Говорил же, не пускать тебя. Вот переболел бы спокойно и вернулся. Обалдуй, — недовольно пробормотал под нос на мышонка. — И ты тоже хорош! Давай, иди обратно, пока не заболел! — Да нет, поздно уже, — хмыкнул муж, показательно закрывая спальню изнутри. — Да и лекарство от твоего состояния могу дать только я, увы! — издевался он надо мной. — Вот уж не думал, что ты у нас ярый приверженец фракций Науки и Здоровья, — надулся я. Но как бы я не сердился, а в его присутствии мне становилось значительно легче. Дышалось свободно, но часто. Внутри бурлил пожар, но кожу ласкала прохлада таёжного леса. Меня будто подрывало изнутри навстречу супругу, но я с трудом сдерживался, памятуя, что все же разумнее не подходить, не заражать непонятным для меня вирусом. А муж тем временем ополоумел совсем и принялся раздеваться. И чем больше оголялось его тело, тем больше разгорался во мне пожар. И хуже того — возбуждение. Я злился, а Владыка посмеивался, наблюдая за мной. — Что ты творишь? — чуть ли не плача взмолился я. — Ни в одной книжке я не нашел описание моей болезни, вдруг она смертельная, а ты сейчас заразишься и умрешь. Хныкал тихо, подтянув ноги к груди, смотря жалобно на супруга. Тот, обнажившись и не скрывая возбуждения, присел на постели рядом. — Потому что об этой «болезни» знает каждый взрослый омега, мой маленький ученый, — хрипло рассмеялся муж, обдавая щеку горячим дыханием, а тело — холодным ароматом тайги. — И лекарство от нее давно придумано самой природой — это любимый альфа на протяжении нескольких дней. А называется болезнь эта… Меня прижали к сильному телу, а я едва не задохнулся от восторга и наслаждения, растекаясь лужей воска. Я плавился и ластился к рукам супруга, как никогда прежде, отбросив привычную сдержанность и сбросив все рамки дозволенного, о которых даже не подозревал. — Называет она течка, мой глупый маленький ученый, — бархатисто рассмеялся Владыка на ушко мне. — Ты просто никогда прежде ее не испытывал. Ну, а теперь прошло уже время для твоих глупых расчетов, милый. Теперь пришло время практики. И я обещаю, — шептал он мне в сладком бреду, — скоро ты познаешь счастье носить в себе нашего маленького Владыку. Я как всегда прослушал все, что он мне говорил. Мне было совершено не до того. Вот только отрицать первые признаки беременности у себя, когда видел уже восемь примеров до этого, очень сложно. А когда анализы, прежде твердящие о бесплодии, заявляют, что у тебя пятая неделя, так вообще невозможно. — Ну что, — поинтересовался муж спустя несколько месяцев, поглаживая мой выпирающий живот, — будешь еще сопротивляться, мой маленький ученый? Ядро моей любви? Я смачно откусил от яблока и хмуро посмотрел на веселящегося мужа. Желание бросить в него огрызком боролось во мне с самообладанием. — Почему об этом нигде не написано? — наконец устало вздохнул я, отбрасывая мысль о покушении на Владыку огрызком яблока. — Потому что знать это никому, кроме Владыки и его истинного, того, кому предназначена самая ценная любовь, совершенно не обязательно. Учти, мышатам об этом тоже говорить не стоит. Я кивнул в знак согласия, рассматривая, как на лужайке веселятся дети вместе с двумя папами. Меня от игр на природе временно отстранили. — Почему тогда ты сразу мне все не рассказал? — О, тебе было так интересно разгадать эту загадку самому, — он хрипло рассмеялся. Взял меня за руку и нежно поцеловал в серединку ладони. — Но я делал тебе множество подсказок. — Все они были из ряда фантастики, если сравнить с научными данными, — вздохнул я, признавая поражение. Ласково погладил кончиками пальцев щетину на щеке мужчины. — Но разве любовь нашей семьи не самая удивительная и фантастичная? — улыбнулся Владыка. — Каждого из вас я люблю в равной степени, как не обделяю любовью ни одного из моих сыновей. Даже когда родится наследник, это ровным счётом ничего не изменит. — Да, но только почему-то… — Ты прав. Это донельзя странно, что при всем равенстве нашей любви, ты обладаешь самым ценным в моей жизни — стержнем, ядром. На эту загадку даже я не имею ответа. Потому после родов можешь ею заняться, — тихо рассмеялся он. — Уж поверь мне, займусь, — хмыкнул в ответ, жмурясь на солнце от удовольствия, счастья и любви, что обволакивала нашу такую большую и странную семью.