Цена твоих потерь

Арибет поднимается с колен, силой воли удерживая вскипающие на глазах слёзы. — Мне жаль, — говорит лорд Нашер, но голос его звучит отстранённо, холодным эхом отражаясь от стен. Паладин кивает, сжимая до хруста пальцы. — Пойми, Арибет, люди видели их вместе. В глазах всего города они нераздельны. Что ты хочешь, чтобы я сделал? — Спасли его. Лорд Нашер смотрит на её белое лицо — нежное, манящее. Волосы, в которых все краски заката, лежат на плечах мягкими волнами. Даже в горе она прекрасна. Нет, не так — в горе она ещё прекраснее. Он крепче сжимает резные подлокотники кресла. Арибет такая юная. Годится ему в дочери — если считать на людские годы. И в то же время его помыслы о ней далеки от отцовских. Всегда были далеки. Невозможно видеть такую красоту — и не проникнуться ею. Не возжелать. И он знает, что не одинок в своих устремлениях. Пусть не его — но она могла бы выбрать кого-то другого, помимо Фентика. Оба были такие нежные и доверчивые — как ещё неокрепшие ростки. Ей же нужен тот, кто будет поддерживать её, возможно, где-то опекая. Направляя, оберегая. Так, как мог бы сделать он. На что был способен наивный священник? Пожалуй, только на то, чтобы одним из первых пасть под жерновами грядущей войны с Лусканом. Лорд поманил Арибет. Она приблизилась. Она была не в парадном вызолоченном доспехе, который оставлял открытыми плечи и часть груди. Но лорд и без того знал очертания её тела наизусть. — Чем ты готова пожертвовать ради этого? — голос его звучал мягко. Арибет вскинула подбородок так, что он увидел её нежное белое горло. — Всем. — Громкие слова, — заметил лорд. — Вы знаете, что я привыкла отвечать за них. Арибет, намеренно или нет, положила руку на перекрестье меча. Лорд знал. Лорд помнил. — Если так, то мне ничего не нужно, кроме тебя. В медовых глазах Арибет отразилось непонимание. — Мой лорд, я и так всецело ваша. Я служу Невервинтеру. — Послужи мне. Не как паладин. Лорд протянул руку, коснувшись её лица, проведя ниже — по шее, по груди. Он видел её смятение и ужас. Она смотрела так, будто на её глазах он превратился в ужасного дракона. Что ж, возможно, в какой-то степени так и было — для неё. Сам он уже давно не питал иллюзий относительно своего морального облика. Что поделать — невозможно править городом, не замаравшись ни капли в том, что именуют «сделками с совестью». И сейчас он готов был пойти на одну из них. — Я отпущу его. Сошлю куда-нибудь, подальше от Невервинтера. Чтобы всё забылось. Лорд Нашер говорил мягко — как мог бы говорить отец, желающий единственной дочери добра. Но руки его, погрузившиеся в осеннее золото её волос, были руками нетерпеливого любовника — он мял эти пряди, поворачивал на свет, любовался. Арибет стояла не шелохнувшись. Но дышала мелко-мелко. — Я правильно поняла вас, лорд Алагондар? Голос её звучал ломко и высоко. — Решать тебе. Я не подписал приказ о его казни. «Пока» — повисло в воздухе. Арибет кивнула — слишком поспешно. Губы сжались. Он не торопил её. Но за видимой невозмутимостью начал набирать силу огонь, долгое время лишь тлевший в нём. Согласится ли? Предпочтёт ли увидеть Фентика повешенным? Что перевесит в ней? Она молчала долго, застыв изваянием, пока он стоял рядом, обоняя запах её кожи и волос. Как же не желать обладать такой красотой? Наконец, она вздохнула. — Лорд Нашер, где вам будет удобно? Её руки белели в полумраке зала, как срезанные лилии, — она вцепилась в бархатную подушку так, что, казалось, хотела срастись с ней. Волосы огненным ливнем упали с плеча — будто флаг сдавшейся крепости. Тонкая линия позвоночника походила на нить речного жемчуга. Сплошная драгоценность. Его Арибет. Его девочка. Она казалась хрупкой, но не издала ни звука: ни когда он мял её груди — прекраснее он не видел, — ни пока спешно расстёгивал штаны, ни когда направлял член в её тело. Но даже у него не хватило духу видеть в этот момент её лицо. Он брал Арибет сзади — размеренно и неторопливо, упиваясь каждым мгновением этого странного единения. Всё, как он и хотел — в зале, где он обычно восседал на кресле, верша суд. И она, его прекрасное наваждение — здесь, под ним, вокруг него, покорная, как и все. Когда всё закончилось, она ушла: так же молча, не поднимая глаз, растворилась осенней тенью в переходах дворца. Он не мог бы сказать, что чувствует. Слишком много всего: осязаемого, но невысказанного. Он позволил себе проникнуться ощущением мимолётности и непоправимости только что произошедшего. Сидеть и ощущать снова её тело под собой, лесной запах её волос, хрупкость того доверия, что было между ними совсем недавно. Он позволил себе. Потом подошёл к бюро и поставил размашистую подпись на приказе о казни Дестера Инделейна и Фентика Мосса.