Неспокойно

Дверь щёлкает замком, отрезая Чэна от блестящего гламурного коридора снаружи. В квартире темно, но зажигать свет совсем не хочется. По панорамным окнам барабанит дождь — даже через толстенные стеклопакеты слышно: разливается монотонным шумом по гостиной. Чэн проходит к ним, сбросив сумку и обувь в прихожей, сквозь потоки воды вглядываясь в ночной город. Огни в воде расплываются, перемешиваются разноцветными бликами, перекрашивают серый город в сказочный. Командировка затянулась, выжав из него практически все силы. Он уже и забыл каково это — быть дома, чтобы просто расслабиться: подраспустить галстук, налить себе бокал любимого виски, и, покуривая сигарету, спокойно наблюдать за тем, как город далеко внизу живёт своей суматошной жизнью тогда как здесь, практически прямо под грозовыми небесами — покой. Взведённый курок громко щелкает, но тут же растворяется в шуме воды за окном. В окне видны только белки глаз самого Чэна — и то, если сильно приглядеться. Вокруг — темнота и ночной город снаружи, прокрадывающийся в эту темноту. — Не шевелись. Дома было чертовски пусто и безжизненно, так что Чэн даже не подумал осмотреть квартиру на предмет вторженцев с пистолетами. Его промашка. — Или что? Непохоже, что с ним собираются просто поболтать: нажим становится сильнее, дуло больно впивается в позвонок. — Снимай. Чэн послушно сбрасывает пальто на пол, чувствуя как капли с него рассыпаются вокруг, брызгают мелкой моросью по ногам. Тонкая ладонь забирается под пиджак, грубо проскальзывая к подплечной кобуре, и пистолет Чэна с гулким стуком падает на ламинат, откатываясь куда-то назад. Пресс машинально поджимается в ожидании, когда вытащат второй, но рука лишь лениво скользит по животу под пупком, слегка царапая ногтями через рубашку. — Доставай. Дуло пистолета грубо опускается ниже, больно обводя позвонок за позвонком, отодвигает ворот рубашки, упираясь теперь в ямку в основании шеи. Галстук натягивается, удавкой сжимает спереди под кадыком. Это странно. Сколько себя помнит, Чэн ни разу не попадал в ситуацию, когда его к чему-то принуждали. Избивали, пытали — да, но ни разу не так, чтобы под дулом пистолета приходилось вынимать свой запасной из-за пояса брюк и так же отбрасывать на пол, чтобы чужая нога отпнула его туда же, куда и первый. — Дальше. Он ведёт плечом, стягивает пиджак за полу с одной стороны — и тот присоединяется к пальто. Наверняка помнётся — Би бы удавился, если бы увидел, как Чэн с такими дорогими вещами обращается. И его бы заодно удавил, если б сие действо застал. Дальше так дальше. Чэн тянет за петлю галстука — дышать становится несравнимо легче. Пытается стянуть его через голову, но пистолет мешает — так что он оставляет эту затею, расстёгивает пуговицы на рукавах и отправляет рубашку в общую кучу. В майке и галстуке — тот еще видок, наверное. Очень хочется фыркнуть на свой вид, но тонкая ладонь, которая легким движением возвращается на живот, расстёгивая пряжку ремня — в момент выпаривает из головы все неуместные в данный момент мысли. Это очень даже кстати, потому что стояк уже давно больно упирается в замок ширинки. К сожалению, это не жест доброй воли: пуговица расстёгнута, но от крепко сжавшей через замок руки становится еще больнее. Чэн шипит сквозь зубы, едва двигается, пытаясь принять положение поудобнее, но пистолет грубо скользит к мягкому месту за ухом и идея сопротивления тут же отпадает. Ладно, от этого еще никто не умирал. Пытка долго не длится — давление на пах пропадает и Чэна больно тянут за волосы вниз. Он опускается на колени и послушно разворачивается спиной к окну: дуло скользит от уха к губам, и Чэн, поддаваясь бесам в душе, открывает рот, широко проводя по стволу пистолета языком. Во рту остаётся горький привкус оружейной смазки, но оно того стоило: Чэн успевает мельком разглядеть возбуждённое лицо Цзяня И — блестящие глаза, приоткрытый рот, слюну, скопившуюся в уголках губ. Приказывали — получайте: возбуждённое дыхание сверху прерывается судорожным всхлипом, когда Чэн оттягивает резинку домашних штанов и трусов Цзяня, заглатывая его возбуждённый член сразу целиком. Пистолет соскальзывает к виску, когда тот пальцами зарывается в волосы Чэна, крепко сжимая. Его не было недели две, так что вполне ожидаемо, что всего пары десятков движений хватает для того, чтобы горячая струя ударила в горло. Он сжимает бёдра Цзяня руками, пока тот обильно кончает ему в рот. Чэну приходится использовать всю свою космическую выдержку, чтобы не дёрнуться или не сомкнуть зубы на плоти Цзяня И, когда по виску больно царапает, закладывая уши пистолетным выстрелом. В голове звенит: Чэн жмурится, пытаясь прекратить хоровод неуместных вспышек в темноте, выпускает изо рта член, сглатывая. — Ты его не разрядил? Сквозь звон и вату в ушах расслабленный голос Цзяня И доносится словно откуда-то издалека: — Я достал обойму. Забыл про патронник. Чэн фыркает себе под нос, представляя, что было бы, если бы он дёрнулся в самом начале, когда пистолет упирался ему в голову, или сам Цзянь И бы случайно нажал на курок. По щеке горячими тонкими струйками бежит из свежей раны: Цзянь И стирает ее пальцами, облизывает с них резко контрастирующую с белой кожей кровь. Смачно так облизывает — и ощущения, как будто это не Чэн сейчас ему отсосал, а наоборот. Это тоже странно — никогда прежде ему не было настолько хорошо от того, что хорошо кому-то другому. Приходится немного переждать, пока дезориентация отступит, и Чэн переходит в контрнаступление — сжимает хрупкую белую кисть, заставляя выронить пистолет; встаёт, дёргая Цзяня И на себя, прижимает крепко к груди, свободной рукой забираясь под его домашнюю футболку — царапает короткими ногтями по животу, рёбрам, сжимает сосок. Цзянь И снова часто дышит: тянется вверх за поцелуем, но Чэн отодвигается, заламывая ему руку за спину и меняется с ним местами, прижимая всем корпусом к окну. Дождь закончился, но внизу и в застывших каплях на окнах всё так же разноцветно танцуют размытые огни. Цзянь без боя не сдаётся — прогибается в пояснице, прижимаясь задницей к ширинке Чэна, улыбается во все тридцать два в блестящем отражении. — Больно же, — хотя больно ему только из-за его выкрутасов. — В таком случае не стоило так опрометчиво тратить последний патрон, — хмыкает Чэн, но хватку ослабляет — и тот снова поворачивается лицом, обнимает за шею и закидывает ноги на поясницу Чэна, стоит тому положить руки ему на ягодицы. Дождь прекратился, но небо снаружи все так же затянуто тучами. В темноте практически ничего не разглядеть, так что заходя в спальню, Чэн несколько раз запинается о барахло, разбросанное Цзянем за время его отсутствия. До кровати всё-таки получается добраться без эксцессов, так что Чэн швыряет туда Цзяня, рывком стягивая с него футболку и штаны; наконец-то расстёгивает замок на брюках, избавляясь от болючего давления. Вздыхает расслабленно, но вздох застревает в глотке, когда Цзянь облизывает свои пальцы и дёргано проводит ими вниз, погружая в себя. Чэн избавляется и от своей майки, опускается перед кроватью, с упоением разглядывая, как Цзянь растягивает себя для него. Скользит руками по тонким белым ногам, сжимая их так, что наверняка выступят свежие синяки. Лижет внутреннюю сторону бедра и слегка прикусывает, не удержавшись. Добавляет к пальцам Цзяня свой — и тот охает от неожиданности, но не отодвигается, позволяя трогать себя изнутри. Всё тело уже просто ноет в ожидании — и Цзянь тоже это знает: томно стонет, когда пальцы внутри него двигаются особо глубоко, и Чэн окончательно отпускает вожжи контроля. Хватит на сегодня пыток, хочется наконец овладеть этим телом целиком. Он залезает на кровать, подхватывая ноги Цзяня, и несколько раз проводит своим возбуждённым органом по ложбинке между его ягодиц. Тот двигается навстречу и Чэн одним рывком входит в него на всю длину. Цзянь вскрикивает, дёргает ногами, вырываясь, и обхватывает ими Чэна за поясницу, притягивая еще ближе. Внутри него невозможно хорошо: когда вот так вот близко, тело к телу, кожа к коже — настолько плотно, что только тонкий слой пота от наслаждения разделяет и соединяет их. Спину расцарапывают короткие ногти, тишину разрезают звонкие стоны, и всё здесь и сейчас в тысячи раз ярче и красочнее огней снаружи. — Чээ-эн! — тягуче выдыхает-выстанывает Цзянь, сжимает пальцы в волосах, тянет ближе, слизывая снова выступившую у виска кровь и впивается поцелуем в губы. Кровь теперь чувствуется и у Чэна во рту, языки переплетаются в судорожном танце, он грубо мнёт тело под собой уже не в силах себя контролировать с тем, как его движения становятся чаще, а стоны громче. Они кончают одновременно, и Чэн еще долго сжимает Цзяня И в объятиях, слушая темноту, которая поглощает их тяжёлые выдохи. — Я соскучился, — мурлычет Цзянь, мягко перебирая прядки над свежей раной. — Постарайся в следующий раз, когда соскучишься, ненароком не пристрелить меня. — Постараюсь. — Точно? Цзянь И хихикает, увиливая от ответа, но и так понятно, что через три минуты об этом забудет — и у Чэна снова появится реальная возможность получить пулю в лоб или еще куда. Но ему об этом думать сейчас тоже совсем не хочется. От Цзяня — всё, что угодно. Он действительно стал рядом с ним слишком домашним.