Шоколадная магия

Шоколад способствует выработке эндорфинов. Создает ощущение влюбленности! * * * - Мистер Вонка, добро пожаловать на студию! Двери-слайдеры передо мной открываются, и я быстрой деловой походкой, почти не опираясь на трость, вхожу внутрь. Еще до того, как меня усаживают в кресло перед телекамерой, я успеваю окинуть помещение беглым взглядом. В этой студии все до того розово и конфетно, что становится тошно. В центре зала – два мягких розовых кресла, между ними небольшой столик, а на нем… И, о Боже, они принесли сюда этот… дешевый шоколад! Конечно, им надо создать антураж, но этот шоколад просто ужасен! Я даже отсюда чую, как он пахнет пластмассой и клеем! Брр! Меня передергивает, наверное, я ежусь слишком заметно, потому что зрители в зале с удивлением смотрят на меня. Улыбаюсь. Как всегда точно, метко; моя улыбка держится на лице ровно секунду - ни больше, ни меньше – я так долго тренировался, что ж, теперь у меня это получается! Журналистка, что сидит в кресле напротив, - такая миловидная ухоженная блондинка. Но, увы, тоже одета «под конфету». Кто сказал, что сладости должны быть всех оттенков розового? Нет-нет! «Незабываемо-сочные карамельки Вонка» бывают голубые, лимонные, оранжевые – какие угодно! Однотонность – это так скучно! - Мистер Вонка? - Да-да? – встряхиваю головой и включаю улыбку. Должно быть, я, как всегда, задумался. Девушка улыбается в камеру во все тридцать два зуба и объявляет начало программы. - Дорогие телезрители, - говорит она, время от времени бросая на меня косые взгляды. – Мы рады приветствовать вас. Вечер сегодня будет очень сладким, потому что с нами самый выдающийся кондитер на свете, непревзойденный шоколадных дел мастер – сам Вилли Вонка! Кажется, теперь мне нужно посмотреть в камеру. Что ж, я это делаю, пускай и неохотно. Я согласился на это только ради тебя и ради фабрики! - Здесь достаточно светло, мистер Вонка, может быть, снимете солнцезащитные очки? – дружелюбно обращается ко мне эта девушка. - Оу, да! С радостью! – я снова улыбаюсь и резко стягиваю очки. Обычно мои движения более плавные, но это я специально оттачивал, стоя перед зеркалом. Как и улыбку. Пространство вокруг становится еще розовее и тошнотворнее. Все было бы ничего, но этот, с позволения сказать, шоколад… - Мистер Вонка, ведь это беспрецедентный случай. Вы еще ни разу не соглашались участвовать в телешоу, но в последнее время ведете такой открытый образ жизни. Что это, вдохновение? Интересно, как смотрится мое лицо на экране? Достаточно ли пудры? Ровно ли подведены глаза и губы? И тон помады. Кажется, на прошлой неделе я слегка ошибся и купил оттенок чуть светлее, чем надо. Вот поэтому-то я и не люблю телешоу. Из-за таких вот глупых вопросов. Но как-то надо отвечать. Потому что именно это шоу покажут во всем мире. В самых отдаленных уголках земного шара. Вдобавок ко всему, я сделаю так, чтобы его повторили несколько раз. Ты должен это увидеть. Интересно, разозлишься? Или улыбнешься про себя, и твои синие глаза сверкнут загадочным огнем? - Вообще-то, я вовсе не затворник, - я гляжу в камеру исподлобья, а уголки моих сомкнутых губ слегка приподняты. Так ты сводил меня с ума. И до сих пор сводишь. В моих снах. Эта девушка приподнимает брови. Отчего-то она удивлена моим ответом. Впрочем, мне неважно. Это ведь прямой эфир, да? Значит, меня уже видят миллионы людей. И я рад. - Можно задать Вам еще вопрос? - Ну, разумеется, - мои брови лишь слегка ползут вверх, открывая взгляд. Я произношу это и снова смыкаю губы. Я умею! Я умею улыбаться в точности, как ты! - Быть может, это день рождения так повлиял на Вас? – лукаво спрашивает она, затем отворачивается к камере и поясняет для телезрителей: – Мистеру Вонке недавно исполнилось пятьдесят пять лет, но, как видите, он по-прежнему молод и свеж! Ах, Вы такой мужчина, Вилли! В чем Ваш секрет? Девушка хихикает, а я задумчиво гляжу в камеру и накручиваю на палец в резиновой перчатке прядь волос. Каждую неделю мне нужно краситься, чтобы волосы всегда имели этот приятный оттенок свежесваренного молочного шоколада. Я распоряжаюсь, чтобы краску доставляли незаметно. Ведь кто-то может подумать, что у Вилли Вонки на самом деле больше седых волос, чем кажется? Сегодня мой Умпа-Лумпа-парикмахер хватил лишнего и подстриг меня короче, чем обычно. Я немного расстроен. Всегда прямое каре. Прямое! О, ну почему же мои волосы начинают виться, когда отрастают на более-менее подходящую длину?! - Так в чем же Ваш секрет? Раскройте его нашим зрителям, пожалуйста! – настаивает куколка в розовом. Конечно, я не могу сказать. Ни за что. Нет-нет. Но я снова дарю им свою загадочную улыбку. Твою загадочную улыбку. - Это магия, моя милая, хи! – отвечаю я лукаво. Это было самым сложным. Научиться смеяться с придыханием в конце каждого предложения. Почти каждого. Но, самое странное, мне это совсем не в тягость! Мне это нравится! Меня действительно ужасно веселит все происходящее вокруг! Поэтому я почти всегда смеюсь! - Магия? - О, да! Магия шоколада! В одежде я позволяю себе некоторые импровизации. Я экспериментирую с цветом, но это всегда тренч, цилиндр и резиновые перчатки. Летом я ношу легкие атласные пиджаки до колен и иногда снимаю перчатки. Но цилиндр всегда! - Значит, магия? Что ж, вполне правдоподобное объяснение. Вилли Вонка вечно молод, потому что раскрыл волшебный секрет шоколада, правда? - Что-то вроде этого, - я почти смеюсь. - А что же Чарли Бакетт, мальчик, которого вы избрали наследником? Почему мы его почти не видим в последнее время? Он все еще ваш наследник? Я раскрываю рот, не зная, что сказать, и просто молчу, созерцая куда-то вглубь себя. Чарли Бакетт. И правда, что же с ним? Где теперь этот милый мальчик, который больше всего на свете любил своих родителей и бабушек с дедушками. Чарли. Чарли Бакетт. - О, фабрика, конечно же, принадлежит ему! – говорю я очень медленно и осторожно. Это как бы и не прямой ответ, но в то же время единственная правда, которую я могу сказать. - Но Чарли, конечно же, уже не мальчик. Ему ведь должно быть около двадцати пяти лет? - Двадцать четыре, - уточняю я. - Почему же он не принял участие в сегодняшней передаче? - Видите ли, Чарли очень занят на фабрике. Больше всего на свете ему нравится делать сладости. Это так забавно, не находите? Это ложь. Ложь, конечно. Но только отчасти. Бакеттов я почти не навещаю. Они живут сами по себе, и о них заботятся Умпа-Лумпы. Мне стыдно смотреть в лицо этим людям, потому что фабрика всегда была и будет на первом месте. Можно считать, что я забрал у них ребенка. - Еще один вопрос, можно? - О, да! Конечно, дорогая! - Стабильности положения Вашей фабрики на кондитерском рынке можно только позавидовать, но что же послужило причиной второго внезапного кризиса, когда Вы собирались снова закрыть фабрику? - Кризиса? – делаю недоумевающее лицо. Мои глаза широко раскрыты, а улыбка, должно быть, так очаровательна. – Какого кризиса? - Он был десять лет назад. - Ах, это! – припоминаю. – Но это было так давно. В любом случае, я уже не помню! * * * «- Чарли, ты согласен бросить все и жить со мной на фабрике?» «- Чарли? Подойди-ка сюда. Попробуй, не слишком ли много патоки в этих ирисках? - В самый раз, Вилли! Ты всегда так точно отмеряешь сладость!» * * * Десять лет. Целая вечность. А мне кажется, что все произошло только вчера. Я действительно был намерен закрыть фабрику, когда остался один. Потому что не знал, что спасет меня в этом огромном здании. Здесь все такое яркое, и в то же время кажется, что вся эта яркость лишь фантик, цветастая обертка, созданная для того, чтобы только привлечь покупателя; что вся эта пестрота не для меня. В конфетах действительно не было смысла, пока ты был со мной. Потому что весь смысл был в тебе. А когда ты ушел? Пять лет, что я провел вместе с Вилли на его фабрике, были самыми замечательными годами в моей жизни. Наверное, таких у меня больше не будет. Сладости – главное в его жизни. Для него действительно нет смысла в конфетах. Это он – смысл конфет. По крайней мере, я всегда так считал. Я восхищаюсь Вилли Вонкой, потому что он гений. И он так сильно доверял мне всегда. Быть может, где-то в глубине его души, где-то очень далеко, где не было конфет, существовало место для меня. Быть может. Я на это очень надеюсь. Мы творили вместе. Хотя, конечно, я по большей части учился у него, подражал. Я многое перенял у Вилли, не только в кондитерском деле. Например, эти его восторженно-удивленные восклицания: «О!», «Оу!», «Восхитительно!», «Великолепно!». Его быструю походку и манеру улыбаться. Мне нравилось постукивание его каблуков по плитке пола, когда он спешил в очередной цех. Я подружился с Умпа-Лумпами. Поначалу мне было трудно их понять, но ведь я же понял Вилли! Так что и с маленькими человечками очень быстро нашел общий язык. Теперь они меня тоже любят. Фабрика как живая. Она всегда кипит, бурлит, в ней все движется, вращается, куда-то несется! Фабрика – это отражение сумасшедшей души Вилли. Он безумен! Он всегда таким был, и это меня восхищало. С того самого раза, как я впервые услышал его нелепое приветствие: - Доброе утро, Звездный Свет! Земля говорит: «Здравствуй!» Я понял, что этот безумец – воплощение того, кем я могу стать. Кем я хочу стать. Кем я буду. Находиться с ним рядом было приятно. Сладко. От Вилли всегда исходил тонкий аромат какао и сливок. Мне иногда казалось, что он сделан из шоколада. С ним никогда не было приторно. Его сладость не приедалась. Потому что он умел ее очень точно отмерять. Вплоть до миллиграмма, до мимолетного броского взгляда, до единой вспышки тайны в глазах. Его улыбка была волшебной. Я научился улыбаться так же, но чисто интуитивно. Я так и не понял, что же значила эта улыбка для него самого? Десять лет. Это случилось десять лет назад. Был вечер; впрочем, на фабрике мы можем установить любое время суток. Я только что пожелал всей семье спокойной ночи и решил зайти к тебе. У меня появились кое-какие идеи насчет новых «Супер-тянучек». С порога мне показалось странным, что ты был одет в футболку и джинсы, и твои волосы так странно растрепаны. Как будто ты спешил куда-то очень-очень сильно. Я застыл в дверях, не решаясь сделать шаг. - Вилли? Ты повернулся ко мне, ни следа косметики на лице. Только твои невероятные синие глаза сияют по-прежнему. - Ты уезжаешь? – я с трудом мог говорить. - Да! Сегодня же! Рад, что ты зашел попрощаться. - Но куда ты едешь? - Искать новые вкусы! Идеи для шоколада! - Ты был в восторге. Ты радовался, как ребенок. Ты мечтал поехать. - Я поеду с тобой. - Нет-нет, мой милый мальчик! Ни в коем случае. Вилли почти никогда не звал меня по имени. За редким исключением. Кажется, он только дважды сказал «Чарли» за все то время, что мы были вместе. «Мой мальчик», «дорогой мальчик» и «милый мальчик» - так он обычно ко мне обращался. А мне нравилось. Потому что он очень сладко это говорил. - Но, Вилли, почему? Почему я не могу с тобой поехать? Ты смотрел на меня с улыбкой. А я почти плакал. Как ты мог разбить мой мир в одно мгновение? - Мне ведь больше не на кого оставить фабрику, мой мальчик! Только тебе я могу довериться! Такой наивный взгляд. Как у ребенка. Ты так ей дорожишь. Это не просто игрушка, это вся твоя жизнь. И ты доверяешь ее мне... Как я могу отказать? - Но я не смогу без тебя, Вилли! Я не смогу один! - Конечно, сможешь, мой мальчик! Ты всему научился. Я верю в тебя. Да-да, хи! Я не должен был, наверное, говорить. Но я был глупым пятнадцатилетним мальчишкой, и я хотел тебя удержать. Хотя и понимал, что ничто-ничто на свете не могло заставить Вилли изменить свое решение. Но я был глупым мальчишкой, который тебя обожал. - Но я люблю тебя, Вилли! – крикнул я, кидаясь к тебе. Ты отстранился, приподняв брови. Твой взгляд был удивленным и выражал скорее любопытство, чем неприязнь. Странно, ведь ты не любил, когда к тебе прикасались. - Меня? – сказал ты со смешком. – Какой ты забавный! Я так и знал, так и знал: ты не поймешь. Ты – ребенок, Вилли, и всегда им останешься. Дети привязываются по-настоящему только к игрушкам. Другие люди для них – просто забавные существа. И все же… и все же мне казалось, что ты… - Но мне казалось, что ты тоже любишь меня! – я плакал, уже не таясь. Но только ты, наверное, не понимал, что такое боль. - В самом деле? Хи-хи! – Нет. Ты не понимал. Я сделал это в отчаянии. Бросился к тебе, обхватил за шею и прикоснулся к губам. Неловко, неуклюже, я даже не знал, что такое поцелуй. У нас были открыты глаза. Я видел твое лицо близко-близко. Даже без туши на ресницах ты всегда красив. Твои губы были сладкими, но не шоколадными. Это была другая сладость. Которую я люблю больше конфет. Ты не ответил, но и не оттолкнул меня. Ты позволил мне тебя целовать. Тогда я прошептал тебе на ухо несколько слов. Я чувствовал себя в праве говорить это. Ты ушел той же ночью. Один, без сопровождения. Я думал, что закрою фабрику, но как я мог? Ведь фабрика – это твоя душа, твое дитя, ты так ее любил. Я обещал тебе, что буду стараться для фабрики. Нет, для тебя. Шоколадная фабрика без Вилли Вонки мертва. Чтобы она жила, нужен Вилли. Я уже привык к контактным линзам, косметике, крашеным волосам и резиновым перчаткам. Я люблю конфеты больше всего в своей жизни. Я наполняюсь смыслом от конфет и знаю, что Вилли Вонка сделан не из шоколада. А еще у Вилли есть секрет – он вечно молод, потому что владеет шоколадной магией. Вилли Вонка – это я. А ты обязательно вернешься. - Ты же вернешься? – шепчу я на ухо Вилли. – Пообещай! - Ну, разумеется, мой милый мальчик! Я никогда бы не смог оставить фабрику. И тебя, мой Чарли. Вилли Вонка всегда очень точно отмеряет сладость.