Мне бы хотелось истекать кровью, Чтобы ты мог видеть это, Но эта мысль лишь внутри меня. — Maria Mena. «I`m Only Human»
В последний раз в своей жизни я держу свою любимую красную плеть, испытывая неконтролируемое чувство восторга. В последний раз меня вводит в экстаз физическая боль, так приятно будоражащая моё тело. В последний раз перед моими широко раскрытыми глазами проносится вся жизнь, прожитая мною за два десятка лет.***
«Почему многие думают, что садисты не умеют страдать?», — этот вопрос я задаю себе каждое утро, сидя на кровати и смотря на холодный каменный пол. После пяти минут безрезультатных размышлений я встаю с постели и поправляю сползшую с моего плеча шёлковую лямку. Моё утро никогда не отличалось от предыдущего, и эта скука настолько утомляла и выводила, что под конец дня, разбрасывая все свои вещи и ломая всё, что встречается мне на пути, я апатично падала на кровать и заливалась искренними слезами, вызванными всей этой обыденностью и неизменчивостью. Засыпала я лишь под утро, когда все слёзы уже были выплаканы и потребность во сне постепенно брала над эмоциями верх. А затем начиналось всё то же самое: утро, душ, переодевание, завтрак, макияж… Даже самая весёлая часть любого дня перестала быть для меня такой желанной, какой она была для меня раньше. Как только я начала жить в этом здании, я с предвкушением ждала каждого дня, чтобы испытать то удовольствие, которое я получаю, издеваясь над каким-либо очередным грешником, случайно оказавшемся на моём этаже. Ах, как же прекрасно слышать чьи-то вопли, крики и стоны! Всё это доводило меня до такого состояния блаженства, что я была готова вырвать свои волосы с корнем, лишь бы эти замечательные звуки не прекращались! И каждый раз, рассматривая окровавленные стены и то, что осталось от нового грешника, я с широкой улыбкой уходила в свою спальню, с нетерпением ожидая следующего дня и пытаясь предугадать, кого мне предстоит наказать завтра. Время шло, и мне постепенно становилось скучно. Началось всё с обычного неудовлетворения тем, что я делала: мне показалось, что мои казни недостаточно колоритны и им чего-то не хватает. Я неделями придумывала новые способы и варианты причинить человеку нестерпимую, невыносимую, адскую боль, а затем месяцами испытывала их на преступниках. Да, у меня богатая фантазия, и я всегда гордилась этим, однако даже она перестала помогать мне веселиться: никакого возбуждения, никакого чувства радости я не испытывала и порою мне хотелось оказаться на их месте, чтобы хоть немного почувствовать себя счастливой. Как назло, и грешники мне стали попадаться очень скучные, которые становились бесполезными уже на первом испытании. Я со скукой наблюдала за всеми их действиями, зная, что они не выдержат и обычного выстрела из пистолета и вырубятся уже при первом ранении. А если кто-то и встречался со мной лицом к лицу, мне приходилось растягивать удовольствие, смягчая финальные пытки. Такая жизнь заставляла меня чувствовать себя ужасно: отсутствие какой-либо новизны в моей жизни периодически наводило меня на мысль о самобичевании, однако она быстро улетучивалась, ведь мне предстояло наказать ещё миллионы (если не миллиарды) грешников. Ну, а кто, если не я? Мне хотелось убивать всё больше, больше и больше, но я даже не могла выйти из этого здания, чтобы заманить какого-нибудь преступника к себе. Всё удовольствие, получаемое от вида, как грешник страдает, стало настолько кратковременным, что я начала осознавать, насколько я одинока, хотя прежде мне было абсолютно на это наплевать. Я не могла ни с кем поделиться, как мне скучно, как мне хочется попробовать что-то новое, но я была словно в ловушке. Мне ничего не оставалось, как громко и протяжно рыдать, периодически вскрикивая. Каждый новый день стал для меня пыткой, и всё, что мне оставалось, — это надеяться, что грешник не скончается на первом этапе казни. Но я была рада, что у меня хотя бы есть такая возможность. Мой смех заполонял весь этаж, и в такие моменты я чувствовала себя прекрасно: ко мне будто возвращались силы и я забывала о том, как истерически рыдала в ту ночь. Но сегодня всё изменилось. Я больше не буду судить грешников за их провинности. Я погибаю. Но как погибаю!.. Ни с чем не сравнимое чувство восторга заполняет мою грудь, и я издаю последний смешок. И вот в последний раз в своей жизни я держу свою любимую красную плеть, а затем, широко улыбаясь и от удовольствия закатывая глаза, падаю на ледяной каменный пол, всё ещё продолжая истекать ярко-алой кровью.