Декабрьская ночь

Они отступали. Позорно отступали! Все думали, что это будет блестящая победа, яркая, как праздничный салют. Они надеялись потушить звезду Наполеона, но вместо этого звезда их чуть не спалила. Александр знал, что он победит Бонапарта. Он был в этом так сильно уверен, что эта уверенность застилала глаза и не позволяла взглянуть на правду. Разве может он, Александр, проиграть? Тем более корсиканской выскочке? Оказалось, что может. И это было фееричное поражение, которое как охапкой еловых елей ударило правдой по лицу. Они проиграли и они отступали. Александр так вообще после увиденного кинулся прочь куда глаза глядят, лишь бы не резаться дальше об осколки своего лопнувшего хрустального купола. Он бежит, ему помогают бежать и успокаивают, но это не приносит никакого покоя, только больше колет кончиками острых кинжалов в сердце. Ему противно, ему тошно. Ему хочется упасть уже на землю и никуда не бежать, ему хочется кричать и плакать, хочется гореть, но вместо этого его тело наполняется адским холодом, и все конечности разом превращаются в камень. Он ослаб и не может ни о чем думать. Наконец-то они добираются до какой-то избы, из которой давно убежали все крестьяне. Всего одна ночь, верно? Одна ночь, и затем прежний блеск дворцов и светской жизни. Такой же холодной и правильной, как сам Александр. Он ненавидел это все, но это была его стихия. Император не спит, сколько бы его не уговаривали. Сон не лезет, не обнимает его, не дарит ему тишину и покой, будто специально издевается над и без того убитым горем правителем. Александр смотрит в окно и видит там полную луну. Сегодня не он один не спит. В такое время просыпаются все те, кто до этого скрывался под личиной обычного человека, будь то генерал или крестьянин. На улице ветер метал снежные хлопья из одного края поля в другой. Голые кривые ветви деревьев били по крыше, скрежетали, будто рядом был какой монстр, готовый сожрать. Звучит странно, но именно такого монстра Александр Павлович и ждал этой ночью. Был один такой огромный и пушистый монстр, который не внушал ему страх, как в остальных, а скорее вызывал улыбку. И где был этот монстр – никто не знал. От чего на языке резко возникает привкус горечи, а тело сильнее ломит от усталости и накопившихся сил, которые некуда деть. Кровь в венах будто стынет, сердце отбивает ритм куда спокойнее, даже чересчур, нежели во время бегства. Александру вдруг становится холодно, хотя у него никогда такого не было. Да и как человеку, владеющему стихией льда, может стать холодно? Поэты бы пошутили про душевные страдания, но это шутка на самом деле была правдой. Отчасти. Другой правдой было то, что его сила, не имея доступа наружу, начинает жрать хозяина. Как ни крути, а от правды легче не становится. Наконец-то сон начинает приходить к императору. Тот уже вовсю клюет носом, но все еще не смеет упасть в объятия Морфея. Слишком велик шанс того, что он уснет навсегда, если внезапно его не кинуть в костер и не отогреют. Вместо желаемого костра появляется нечто другое, от чего сразу становится тепло. Руки проваливаются во что-то мягкое, ноги придавило что-то тяжелое. Александр резко очнулся и посмотрел на незваного гостя. Улыбка появляется на лице правителя. Он снимает свои некогда белоснежные перчатки и зарывается пальцами в горячий мех. Существо только переворачивается на бок, скребёт когтями по полу и тяжко дышит. Александру наконец-то тепло, спокойно и хорошо. Ничто не могло его успокоить, как огромное мохнатое существо, которое вероятнее всего отгрызет тебе голову. Но это мохнатое существо, называемое оборотнем в народе и сказках, сейчас спокойно лежало на коленях у русского императора и не пыталось никого сожрать. Монстр утыкается теплым носом в холодную до ужаса ладонь Александра и пытается согреть горячим дыханием. Александр чувствует покалывания, улыбается еще шире и свободной рукой чешет огромного волка между ушей. – Что, Пётр Иванович, набегались за французами? Теперь хоть русскими солдатами лакомиться не будете? – император смеется и скользит по горячей туше рукой. Смех обрывается, когда пальцы натыкаются на что-то вязкое и чересчур темное, чтобы разглядеть это в таком помещении. Оборотень в ответ рычит и чуть дергается, не дает осмотреть себя и ложится теперь рядом, после чего роняет голову на колени. Александр с ужасом понимает, что не только рука, но и вся одежда его в крови. Непонятно только в чьей: русской, французской или звериной. Меньше всего император ожидал последний вариант, но взгляд почти что золотых глаз заставляет сердце дрогнуть. Ну конечно же он был ранен! Сколько Багратион не пытался скрыть от него свои «царапины» (как любил их называть Пётр Иванович), Александр все видит и знает. И понимает, что сейчас Багратиону не легче, чем ему самому, если не тяжелее. Короткий скулеж вытягивает императора из омута мыслей. Горячий язык все настойчиво продолжал согревать ледяные руки, но это мало чем помогает. Александр сейчас не на шутку уверен в том, что его и впрямь может спасти только огромный костер, на который отправляли средневековых ведьм. Но Багратион не отступал от своего и продолжал бесплодные попытки облегчить страдания дорогого ему сердцу императора, несмотря на тяжесть своих. Все бы ничего, да только зачем облизывать лицо? Александр хватает оборотня за щеки и тянет от себя. Ну когда Пётр Иванович уже запомнит, что он не маленький щенок, а Александр не маленький ребенок. Багратион переминается с лапы на лапу и пробует еще раз, но император держит его крепко. Тогда ему ничего не остается, кроме как лечь обратно и тихо скулить от несправедливости жизни и ран, которые начинают напоминать о себе все настойчивее. Это тоже не укрылось от зоркого императорского глаза. Александр чувствовал себя виноватым за случившееся. Но больнее было от того, что он причинил боль дорогому существу на этой чертовой земле. Мало кто знал, но лед может и лечить. Холод помогает обожженным нервам и мыслям остыть, быть похороненным под замершим слоем воды, чтобы огонь никогда не вышел наружу и не причинил вреда. Ладонь правителя ложится на одну из ран, нажимает так, что Багратион чуть ли не кусает Александра, но вовремя его перехватывает за морду другая рука и сжимает. Несколько секунд рычаний и множество царапин на полу были платой за облегчение страданий обеих душ, находившихся в этой избе. Багратион вымотан окончательно. Ему хватает только сил на то, чтобы лечь поудобнее на солому и потянуть к себе Александра. Тот не мог противиться. Не мог отказать такому милому теперь и любимому монстру, отрывающему всем и вся конечности мести ради. Он обнимает большой комок волчьей любви и кладет голову на перепачканную грязью и кровью тушу голову. Шерсть у Багратиона пропахла порохом и сталью, а Александр до сих пор пах вином и отдаленно всем тем, чем пахнет высший свет столицы. Александр только сейчас осознает, насколько он нуждается в Багратионе. Что они неразделимы теперь, ведь оба они дополняют друг друга. Император держит Багратиона в холодной клетке из льда и снега, а тот иногда разрушает ее к чертям и почти что сжигает своего правителя, как того желает Наполеон сейчас. Но Александру не жаль будет без остатка сгореть в этом диком огне, равно как и Багратиону не будет жаль замерзнуть до смерти в своей темнице с правильными стенами, ледяными колоннами и точно таким же ледяным императором. Все будет хорошо, пока они балансируют на чашах весов. Иногда они решают поиграть с судьбой и специально наступают на край, чтобы посмотреть результат. Обоим нравилось ходить по лезвию ножа. И если Александр скользил по тонкому лезвию прекрасного серебряного ножа, то Багратион уверенно шел по окровавленному клинку шпаги. Но однажды это равновесие рухнет, и кто-то отдаст свою жизнь во благо другого. Пока что царь ледяного царства и его верный страж лежали, черт знает где, далеко от всех на свете и наслаждались тем, что оба были живы.