Дым сигарет с ментолом

«Вот я о детях вспомнил и сам себе настроение испортил». Смотрю, как призывно она постанывает, как ножки тянет, как дышит, как смотрит на меня, и активнее проникаю в неё. «Устроился бы гинекологом, каждый день бы таким занимался, ещё бы деньги за это получал». Даже дурацкие мысли в такой момент ничуть не портят остановку. Я и сам начинаю глубже дышать, я возбуждаюсь от того что вижу как ей хорошо. Наклоняюсь над её телом и нежно прикасаюсь губами его клитору, провожу по нему язычком, а пальчиком продолжаю ласкать её изнутри. Делаю это всё быстрее и быстрее, всё активнее и активнее. И она уже дышит иначе, она начинает двигаться со мной в такт и вот мы уже почти что занимаемся сексом, только без члена. Так даже интересней. – Ты кончишь? – спрашиваю я Юльку. – А ты хочешь, чтобы я кончила? – Ага, – киваю я. Юлечка приподнимается берёт мою ладошку двумя руками и поглубже засовывает мой палец себе в рот, а параллельно всё быстрее двигается своей попочкой мне навстречу. – А-а-ах, а-а-ах, – томно вздыхает она, немножко хмурится, хрипит и закрывает глазки. – Я сейчас уписаюсь, – вдруг шепчет мне она. – Писайся, это же твоя кровать, – и тут она кончает так, что я опять это чувствую. Я прижимаюсь к ней как можно сильнее, а она вся дрожит в моих руках. И мы целуемся, мы долго и жадно целуемся, и я не спешу вытаскивать из неё свой пальчик. Она берёт его рукой и нежно-нежно слизывает с него свою смазку. – На посошок, – улыбаюсь я. – Ещё раз займёмся любовью. – Нет, – качает она головой. – Я устала, я пока не хочу. Я поднимаюсь с кровати и оставляю её одну. «Ты куда?» беззвучный вопрос в её глазах, но я на него отвечаю: – Приготовлю себе что-нибудь, а ты что-то будешь? Она не отвечает, а лишь мечтательно закутывается в одеяло. «Отдыхай моё солнышко». Включаю свет и захожу на кухню. Жмурюсь, после полумрака её комнаты, слишком яркая лампочка глаза слепит. Мою руки в раковине с жидким мылом и нюхаю свои пальцы. Чувствую на них едва уловимый аромат её тела. «М-м-м, как же он пьянит, не буду мыть руки, хочу постоянно ощущать этот запах». Открываю холодильник и сразу закрываю его, там почти пусто. Интересно она вообще ест хоть что-нибудь? – Юль, у тебя в холодильнике мышь повесилась! – Говорю довольно громко. Молчит, не отвечает. – Юль! – захожу в её комнату и вижу, что она лежит и обнимает подушку. «Спит». Присматриваюсь, глазки закрыты, губки улыбаются. «Спит моя девочка, умаялась». Тихо укрываю её одеялом, беру ключи, надеваю туфли и тихо, так чтобы её не разбудить выхожу из квартиры. Надо что-то купить, чтобы приготовить. Возвращаюсь через пол часика и точно так же тихо прохожу на кухню. Ищу сковородку, я привык себе на ужин жарить стейки с кровью. Не буду же я отказываться от своей привычки. Не успеваю разложиться, как приходит. Глазки трёт, сама заспанная волосы взъерошенные, кутается в покрывало и дрожит спросонья. – Ты чего не спишь, чучундра? – улыбаюсь я. – Думала ты ушёл, – жалобно бормочет она, губки дрожат, а глазки грустные-грустные. – Плакала? – спрашиваю я. – Угу, – кивает, но потом отрицательно качает головой. – Нет, сразу уснула. – И даже поплакать из-за того что я ушёл не успела? – Улыбаюсь я на все зубы. – Я решила утром поплакать, как проснусь, а то сейчас сильно спать захотелось. – Иди сюда, – хватаю её и к себе прижимаю, какая же она тёплая, какая домашняя. Моя девочка. Глажу её, ерошу ей волосы. – Будешь ужинать? – А что есть? – сверкает она глазками. – Стейки с кровью… – вижу, что немного пугается и добавляю. – Я тебе прожарю получше. Будешь? – Угу, – кивает она и садится рядом за столик. Господи, как же она мне нравится в домашнем. Снимаю с себя рубашку и накидываю ей на плечи. Чтобы Юлечка не куталась в это покрывало. – Чай, кофе сделать? – спрашиваю и ищу глазами кофе машину. Не дожидаясь ответа, ставлю пластмассовый чайник. – А сахар у тебя где? – Я не ем сахара, – говорит она. – Худеешь? – Мне нельзя, слишком сильная нагрузка на печень. – У тебя, что, диабет? – Не понимаю. – Будет, если я буду постоянно есть сахар, – и тут Юлька хмурится. – Вот чёрт. – Что случилось? – спрашиваю. – Я «стевию» оставила в офисе, это заменитель сахара такой, – говорит. – Зна-а-аю, – киваю я и переворачиваю стейк. – Так аппетитно пахнет, – мурлычет Юлечка и кутается в мою рубашку. Чтобы не мёрзнуть она вылазит с ножками на стул. А я влюблённо смотрю на неё, как же долго я мечтал о такой как она, думал, что всё это мои фантазии, пока её не встретил. Она сама пришла ко мне на работу устраиваться. И где в нашей стране родятся такие красавицы? Как вообще получаются такие красоточки. Любуюсь каждой чертой её лица, линией скул, линией плеч, каждый локоном её иссиня чёрных волос, её бровями её ресничками. – А тебе не накрашенной лучше, – наконец выдаю я и до того сидящая спокойно Юлька начинает прикрывать лицо ладошкой. – Мне накраситься? – переспрашивает она. – По-моему я сказал нечто противоположное. Тебе идёт, когда ты естественная. – Ты правда так считаешь? – перестаёт она прикрывать лицо. А я любуюсь её губами, такие пухленькие, немного навыкате, такие сладенькие. Не знаю, как сказать. Ну как можно удержаться и не зацеловать такие губки. – Я что думаю то и говорю, и я не люблю, как попугай повторять одно и то же, – строго отвечаю ей. – Прости, – мурлычет она. А я уже из последних сил удерживаюсь, чтобы её не расцеловать. – Прощаю, – я великодушен. Кроме того мне нравится, как она извиняется. – А ты на кого больше похожа, на маму или на папу. – Не знаю, – удивляется она. – А с чего такие вопросы? – Просто понять хочу, в кого ты получилась такая красивая. – Спасибо, что считаешь меня красивой. – Это не ответ на вопрос. – В маму, наверное, но черты лица у меня папины. – Нос… – не успеваю договорить, как она опять смущается. – Сильно заметно, да? – Ой, горе ты моё луковое, – обнимаю её и целую в носик. Как раз дожаривается мясо, и я выкладываю свой стейк на тарелку. Наливаю на него чёрный уксус. И перчу из ручной мельницы. Юлька внимательно так за всем этим наблюдает, у неё такие «живые» глазки и реснички так и хлопают. И как эту красавицу ещё не охомутали, ума не приложу, чего все остальные мужики так долго ждали. Или она меня одного всю жизнь ждала. Да нет, я в судьбу не верю. – Попробуешь с кровью, – отрезаю ножом кусочек своего стейка и предлагаю ей. – Нет, – беззвучно шепчет она и качает головкой. Но всё же приоткрывает ротик я кладу туда кусочек стейка. Она закрывает глазки и стягивает этот кусочек зубками с вилки. Пережёвывает и как опытный дегустатор смотрит куда-то вверх. – Вкусненько, – мурлычет она. – Давай я тебе тоже с кровью сделаю, – говорю. – Нет, дожарь, я вида крови боюсь, мне может плохо стать, – жалуется Юлька. – Я ипохондрик, простудиться боюсь, даже от простой боли в боку скорую вызываю. – И где болит? – Вот здесь, – показывает она и кладёт мою руку себе на животик. А я поглаживаю её по животик, прижимаюсь к ней и целую. – Не болей Юлечка, больше не болей. А она начинает перечислять: – То печень, то желудок, то простуда… ещё и цикл сбился из-за этих таблеток. – А после поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. – Прости, но я такая, постоянно жалуюсь, люблю, чтобы меня пожалели. Наверное, я уже достала тебя своим нытьём. – Нет, что ты, мне нравится быть рядом с тобой, нравится тебя жалеть. Нравится о тебе заботиться, – выкладываю на тарелку её стейк и поливаю чёрным уксусом и не посыпаю перцем, а то мало ли ей острое нельзя. – Спасибо, ты такой добрый, такой заботливый, – шепчет она и тянется ко мне губами. И вместо того, чтобы есть, мы опять целуемся, никак нацеловаться не можем. Наконец я встаю и завариваю чай, а Юлька отрезает кусочек стейка и с аппетитом кладёт его себе в ротик. Обожаю смотреть на то, как она кушает. Это так мило. Мне самому даже есть при этом не надо. Но я заставляю себя доесть свой стейк и кладу тарелки в раковину. Потом помою. А пока мы с Юлькой сидим и пьём чаёк с печением. А она на меня так смотрит, как будто что-то хочет спросить, но не решается. А я ведь я и сам почти ничего о ней не знаю, как и она обо мне. – Ты что-то спросить хотела? – Первым нарушаю я тишину. – И ты что-то хотел, – говорим мы почти одновременно. – Прости, я тебя перебила. – Это я тебя перебил. – Мы смотрим друг другу в глаза и замолкаем. Она делает ещё один глоток чая и снова смотрит на меня, а я на неё. – Наверное, я люблю тебя, – наконец произношу я и вижу улыбочку на её ангельском личике. – Я это первой хотела сказать, – шепчет Юлечка. – Я все эти дни только о тебе и думаю. – Улыбается она. – С той дурацкой аварии на парковке, – говорю я. – С самого начала собеседования, мне Катька так тебя разрекламировала. А ты оказался ещё красивее, чем я рассчитывала. Признаться, к такому я была не готова. – Знаешь, – качаю головой. – Я не особо люблю обсуждать свою красоту или внешность. – Но ты же знаешь, что ты дьявольски красив, тебе же об этом, наверное, не раз говорили. – Я догадывался, – нахмуриваю брови. – Просто непривычно как-то от девушки комплименты выслушивать. – Немного смущаюсь. Я всегда смущаюсь, когда меня расхваливают. – Если бы ты не был таким красавчиком, я бы в тебя не влюбилась, – она нежно прикасается к моему лицу и поглаживает меня по щеке. – Приятно такое от красотки услышать. – А ты правда считаешь меня красоткой? А как же мой нос? – Я в жизни не встречал никого красивее … я вообще был в шоке когда тебя увидел. Меня чуть светом исходящим от тебя не ослепило. Как тебя ещё не увели до такого возраста. Наверное, отбоя от мужиков не было. – Ну-у-у, увести пытались, – смеётся Юлечка. – Да кому я нужна, «хромая уточка», у меня бесплодие и куча болячек по женской линии. У меня никогда не будет детей, – мне кажется, я вижу блеск слезинки в её глазах. – Мне нужна, – крепко прижимаю её к своей груди. – Ты мне нужна, какая угодно. Оставайся всегда такой, как сейчас. – Но мы же всё равно расстанемся. Рано или поздно ты захочешь кого помоложе, ты захочешь деток, – говорит Юлька. – А вот и не угадала, я никогда не захочу детей. Я вообще не хочу детей. – А как же продолжение рода? – Непонимающе смотрит она на меня. – У моей сестры четверо, у моего брата двое, а с братом мы однояйцевые близнецы, – сам смеюсь, и Юлька начинает смеяться. – Однояйцевые не в том смысле. – Я тоже так подумала… – едва удерживается она от смеха. Господи, какой же у неё голосок, когда смеётся. – Яйца то у тебя на месте. – Нашли что обсуждать, мои яйца, – качаю головой и улыбаюсь. – У тебя очень красивые яйца и весь ты очень красивый, – нерешительно проводит она рукой по моему лицу. Обожаю её нерешительность. Просто обожаю её. – Да, смешная шутка, – говорю. – Да вот только родители задолбались нас из школы в школу переводить. Просто мы с братом били всех, кто нас однояйцевыми обзывал. А иногда это были старшеклассники, иногда они были сильнее нас. Но мы-то были всегда вдвоём. Мы же однояйцевые. – Смеюсь я, и она смеётся. Господи, какая тупая шутка, сколько можно над ней уже ржать. Но стоит мне посмотреть на Юльку, как смеётся она, и мне становится смешнее вдвойне. – Так, – серьёзно говорит она. – Я срочно хочу пересчитать твои яйца, убедиться, что там их два. – Валяй, – расставляю я руки в стороны, а она так смело лезет ко мне в ширинку и так нерешительно прикасается рукой к моему члену. Она вообще такая стеснительная и такая милая. Юлька вынимает руку из моих трусов и подносит её к лицу. – Фу-у-у, – говорю я. – Помой. – Да зачем, я тобой не брезгую, мне нравится, как ты пахнешь, – немножко задумывается. – Тебе же нравится, как пахну я. – Твоя писюшка и мой член, это не одно и то же, – качаю головой. – А какая между нами разница? Тебе нравится моё тело, а мне нравится твой член, – томно вздыхает она. – Всё, хватит этих разговоров, – говорю. – Хватит, а то я уже возбудилась. – Я могу сделать так, чтобы ты кончила, – провожу рукой по её животику. – Сделай, – томно вздыхает она, и мы опять целуемся. – С тобой рядом мне не хочется ни есть, ни спать, а только трахаться. – И мне тоже, – обнимаю её за плечи и прикасаюсь губами к её шее. – Люблю тебя, – шепчу ей на ушко. – И я тебя люблю, – признаётся она дрожащими губами. Мне кажется, что от избытка чувств она сейчас заплачет. – Давай уже ляжем спать, – беру я её на руки и уношу в спальную. А Юлечка зевает так, что глазки слезятся. Мусечка моя, она ещё милее, чем это возможно. Мы ложимся на кровать и смотрим друг на друга, я смотрю ей в глаза, а она гладит меня по лицу. – А ты, правда, воевал? – спрашивает она меня. – Да, – киваю я. – И людей убивал? И погибнуть мог там? – расширяются её зрачки. Я переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок: – Это уже в прошлом, – вздыхаю я. – Не все вернулись с той войны… и столько их, друзей хороших лежать осталось в темноте у незнакомого посёлка, на безымянной высоте… и я поклялся никогда их не забывать. Кто-то же должен их всех помнить. Поворачиваюсь к Юлечке – спит, моя ласточка. Прижимаю её к себе и целую в лобик. – Ты такой смелый, – сквозь сон шепчет она. – Люблю тебя, – шепчу я и выключаю ночник. А сам больше не могу спать. Лежу и смотрю в потолок. Поднимаюсь и подхожу к окошку. Смотрю на далёкие звёзды, а в голове играет ДДТ: «Кто о смерти скажет нам пару честных слов, жаль нет чёрных ящиков у павших моряков. Карандаш ломается, холодно, темно, капитан Колесников пишет нам письмо». – Во имя тех, кто жив и тех, кого уже нет и тех, кто будет потом, – проговариваю со слезами на глазах. Это моя собственная молитва. Возвращаюсь в постель, обнимаю Юлечку и крепко-крепко её к себе прижимаю.