Дым сигарет с ментолом

Прижимаюсь к Денису и шепчу ему на ушко: – Мне уже страшно. – Сильно боишься? – Ухмыляется он. – Угу, – киваю я. – Когда мне страшно я напеваю про себя песенку, и всё проходит. – А я читаю молитву, только ничего не проходит, – говорю я, – что за песенка? Денис складывает в корзинку ремень и ботинки и продолжает полушёпотом: – Называется «песня, про соломинку», – говорит он. – А-а-а, знаю эту песенку, – расцветаю я в улыбке я, пока снимаю свои туфельки, без них я на целую голову его ниже. – Ты такая мелкая, – улыбается Денис, и слегка ерошит мне волосы. – Спасибо, это так подбадривает, – иронично улыбаюсь я и прохожу через турникет, где мне возвращают мои новенькие туфельки. А служащий аэропорта уж слишком надолго задерживает свой взгляд на моих ножках. Этих фетишистов развелось, как собак нерезаных. Следом за мной проходит Зотов и в первую очередь надевает свой ремень: – Нет, ты не знаешь этой песенки, не можешь знать, готов поспорить на что угодно. Ты ж мелкая. – А какая разница сколько мне… Ну ладно, что за песенка, мне реально интересно. – Слушай и запоминай, может когда-нибудь пригодится, – произносит он и полушёпотом напевает: – Соломинку в зубах держал отва-а-ажно, и хохотал над пропасть беспечно. Ты только не молчи когда мне стра-а-ашно, товарищ Вечность, товарищ Вечность. – Что-то советское да? – я такая умненькая я сама догадалась, а тем временем он продолжает. – Закончатся костром любые стро-о-оки, мне на Земле уже не отогреться, ты только не споткнись на полдоро-о-оги, товарищ Сердце, товарищ Сердце. Он надевает ботинки и говорит уже совсем тихо, я едва слышу этот шёпот, но как ни странно понимаю каждое его слово: – Последней кровь не запачкать ду-у-ушу, гудит гудок, пиздец, уходит поезд. Ты только не усни и я не стру-у-ушу, товарищ Совесть, товарищ Совесть. – Бли-и-ин, – говорю, – своим матом ты всё испортил. – Из песни слов не выкинешь, – отвечает Денис, мы уже в зоне, откуда нас заберёт специальный автобус и повезёт нас к трапу. А я почти не волнуюсь и песенка его тут не при чём, просто он меня очень хорошо отвлекает от мыслей всяких. – В советской песне был мат, не верю, – качаю я головой. – Это переделка, а знаешь, кому она посвящена? Павке Корчагину. – А-а-а, вспомнила, – радуюсь я. – Книжка ещё была такая. Дай сейчас вспомню. – «Как закалялась сталь» только это не просто книжка, это автобиография реального человека, Николая Островского. Это он Павка Корчагин. – И зачем мне это знать? – переспрашиваю я. – Как мне это сейчас поможет? – Он прошёл революцию, гражданскую, голод, холод, стойки коммунизма. Отдал свою молодость и здоровье служению родине и уже к 25 годам был лежачим инвалидом. Он доживал в санатории. Сначала у него отнялись ноги, потом глаза перестали видеть, их пришлось удалить, чтобы он не страдал от неописуемой боли. – Жуткая история, – ёжусь я. – И даже умирая на больничной койке, он делал всё что мог для своей родины, в частности писал, он написал два или три романа, а потом его не стало, – вздыхает Зотов. – И дело даже не в этом. Просто уже в агонии, больной одинокий инвалид всё думал и думал, правильно ли он прожил свою жизнь. Не было ли всё это зря? Ведь все его мысли так или иначе крутились вокруг его жизни и смерти, и всё это осталось на бумаге. В конце он решил, что не зря было всё это. И он благодарен судьбе, что не проспал самые страшные годы и сделал всё, что мог для своей страны. Для своего народа. Ему принадлежит цитата: «Жить надо так чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые дни». Объявляют посадку на автобус. А Зотов вздыхает и смотрит куда-то вдаль: – Когда знаешь всё это, как-то иначе воспринимаешь слова из песни: «Ты только не усни и я не струшу, товарищ Совесть» или «ты только не молчи когда мне страшно, товарищ Вечность». Были же такие люди… – Рассуждаешь как старпёр, – улыбаюсь я, – в ваши времена всё было лу-у-учше. – Да при чём тут времена, просто этот самолёт такая мелочь, шанс погибнуть в ДТП гораздо выше, шанс умереть от рака гораздо больше, шанс стать жертвой теракта гораздо выше, а самолёт – самое безопасное средство передвижения. – Только когда они падают и там жу-у-уткая статистика. Мы заходим в автобус и становимся возле окна. – Ну ты же в Бога веришь? Тогда молись Ему, – произносит он, пока мы подъезжаем к громадному аэробусу. Дует промозглый ветер, в аэропорту всегда ветер, шум и запах керосина, или что это так пахнет, ни с чем не перепутать. С детства отлично помню это запах. Мне и тогда было страшно. Шум, свет, турбины, ветер и мы куда-то направляемся посреди ночи. – Денис, – смотрю в его холодные глаза. – Да, – отвечает он. – Мне так хорошо с тобой. – Ну и отлично, если самолёт упадёт, умрём вместе, – улыбается он. – У тебя дурацкий юмор, не пугай меня так. Мы выходим из автобуса и поднимаемся по трапу, на входе нас приветствует стюардесса и показывает, куда нам идти. – Бизнес класс, – говорит она, забирая у Дениса билеты. Мы проходим в самолёт, а я прижимаюсь к нему и шепчу: – Никогда не летала в бизнес классе. – Ничего особенного, просто кресла немного шире и меню поразнообразней и за что только деньги гребут. Он пропускает меня к окну, а сам садится рядом. – Вы что-нибудь будете, пока не взлетели? – спрашивает нас стюардесса. Денис поворачивается ко мне, но я отрицательно качаю головой. – Нет, – отвечает он стюардессе, – нам же недолго лететь. Задраивают шлюз, и самолёт начинает плавно катиться по взлётной полосе. И сейчас я снова вспоминаю про то, что боюсь летать. «Господи, спаси нас и сохрани! Господи, спаси и сохрани. Спаси и сохрани», одними губами шепчу я и чувствую, как закладывает мне ушки. Мы набираем скорость и отрываемся от земли. – Хух, взлетели, – выдыхаю я. Но тут самолёт начинает трясти. – Турбулентность, – объясняет мне Денис. Между рядами и средину выходит стюардесса и произносит: – Всё в порядке, это просто турбулентность. – Я же говорил, – шепчет мне Денис и, слегка прикусывая мне ушко, целует меня. Поворачиваюсь к нему, и мы трёмся носиками: – У меня животик болит, – складываю я бровки домиком. – Желудок и печень… – нежно-нежно поглаживает он меня по животику. – Нет, – улыбаюсь я. – Там внизу. Мы же прервались и ты не кончил. – Намёк понял, исправлюсь, – улыбается мне он, и снова мы трёмся носиками. – Это даже хорошо что у тебя нос такой большой, – вдруг ни с того ни с сего говорит он. – Это почему? – не поняла наезда я. – Об него потереться можно, если у меня нос чешется. – Ты такой «романтик», я в шоке, – качаю я головой. В этот момент опять трясёт самолёт, я снова пугаюсь, но снова ничего такого. Достала эта турбулентность. – Да расслабься ты, – шепчет мне Денис. – Просто отпусти ситуацию. От тебя же уже ничего не зависит, – всё это время он гладит меня по животу и мне так приятно. Иногда его рука проскальзывает выше и задевает мою грудь, а иногда ниже, но не настолько. – А зачем мы в Москву летим? – вдруг спрашиваю я и, у меня закладывает уши. Опять турбулентность? – С семьёй хочу тебя познакомить. – С кем? С родителями? – не сразу догоняю я. – Нет, – совершенно серьёзно отвечает Денис. – У меня жена и трое детей, хочу тебя им представить, скажу что ты тётя Юля и теперь будешь жить у нас. Я не успеваю понять, что это такой у Дениса юмор, а он уже смеётся и всё объясняет: – С родителями конечно, с братом, сестрой, с племянниками. Честно говоря, мне как-то стрёмно знакомиться с его родней. За этот месяц, что мы вместе я пару раз была в его особняке. Обычно мы встречались у меня, люблю быть дома. Конечно, мы ходили по ресторанам, но всё всегда заканчивалось у меня, а еду можно и доставкой заказать, и никуда ходить не надо. У него конечно прикольно, но каждый раз я чувствовала себя там «на чужой территории», а значит, не могла нормально расслабиться. Кроме того одного раза в джакузи при полной подсветке. С улыбкой каждый раз вспоминаю тот случай. – Юль, ты чего улыбаешься, – прикасается Денис к моему носику. – Да так, один случай вспомнила, – чувствую, что алкоголь уже полностью выветрился из моей крови. – Мне нравится на тебя смотреть, когда ты думаешь, – шепчет он. – Нравится когда ты растерянная, нравится, когда смеёшься и когда плачешь, – его рука прикасается к моему животику и опускается ниже. – Не надо, – шепчу я. – Что не надо? – Делает вид, что не понимает Денис. – Лазить туда не надо, – опускаю я глазки. – А разве тебе не нравится, как я это делаю? – удивляется он. – Нравится, но не здесь же, – кошусь на стюардессу, проходящую мимо нас. – А куда можно лазить, – его рука опускается ниже и скользит по моему бедру до коленки. Дотягивается до щиколотки и стаскивает с меня туфельку. – Ножки мне помассировать хочешь? – Мурлычу я и сажусь поудобнее, так чтобы он мог взять в руки мою стопу. Растопыриваю пальчики. Он смотри на них и пропускает меду ними свои пальца. – Боже, какая милота, – он смотрит на стюардессу, видит, что она далеко и нежно-нежно прикасается губами к моим пальчикам. – Мур, мур, мур, мур, люблю когда ты так делаешь. А он сильнее большими пальцами массирует мои стопу, я тяну носочек, а он гладит мою ножку двумя руками и снова целует щиколотку. Высвобождаю из его рук свою ножку и прикасаюсь большим пальчиком к его члену. Чувствую какой он напряжённый и заговорчески улыбаюсь Денису. В это время звучит сообщение стюардессы о том, что самолёт набрал высоту. Пассажира предлагаются напитки и… мне снова надо в уборную. Что-то часто я туда бегать стала. – Минутку, – говорю я ему, надеваю свой ботик, а Денис помогает застегнуть застёжку. Он такой заботливый. Поднимаюсь с кресла и поправляю на себе юбочку, подхожу к стюардессе. Та вся такая улыбчивая, но оценивающе на меня смотрит. Как же достала эта женская конкуренция. Житья от неё нет. Всё время нужно быть лучше, красивее, ухоженнее, и никакой искренности в отношениях, даже между лучшим подругами. – Не подскажите где тут туалет, – мне почему-то вспомнилось слово «гальюн» но это же вроде на кораблях гальюн, а в самолётах обычный туалет. – Да, да, – говорит она и указывает на конец коридора, здесь в бизнес классе, коридоры широкие, но короткие. Без задней мысли я захожу в туалет, и снова смотрю на себя в зеркало. Нужно умыться. Можно ещё зубки почистить, я всегда их чищу на вечер. В это время кто-то сучится в дверь. – Да, да, – отвечаю я. – Это я, – голос Зотова. Неужели ему приспичило. – Не заперто, – не успеваю договорить я, как он буквально заламывается в туалет. Здесь мало места для нас обоих и мы оказываемся друг перед другом, лицом к лицу. – Мог бы дождаться пока я выйду… – не успеваю договорить я, как он буквально впивается в мои губы и целует меня нежно-нежно, и долго-долго. Его рука проскальзывает мне под блузку и нащупывает сосок, обожаю, когда он их трогает.