Происхождение слухов

Во Вселенной есть две бесконечные вещи - это последние полчаса пятницы, проведенные на работе, и Азирафаэль, рассказывающий о том, какое совершенство он отхватил в качестве мужа. Впрочем, даже рабочий день когда-нибудь да заканчивается. Рассказы Азирафаэля - нет. Весь отдел снабжения и обеспечения (не спрашивайте, даже Габриель, начальник этого самого отдела, не смог бы вам расшифровать, чем точно они занимаются) давным-давно уяснил: Азирафаэль голубее бутылки джина Бомбей Сапфир, влюбленнее любой мартовской кошки на выбор, а главное - обожает поболтать. Впрочем, это опасное при всех иных обстоятельствах сочетание, не было таким уж безнадежным. Азирафаэль был приятным и умным собеседником и не то чтобы мешал рабочему процессу, вовсе нет. Он не был одним из этих надоедливых коллег, кто склоняется над вашим рабочим местом, чтобы посвятить добрые полчаса вашей бесценной жизни рассказу о своих выходных (или, если вам совсем не везет, о том, чему за последнюю неделю научился их драгоценный отпрыск), пока вы незаметно пытаетесь вооружиться хотя бы степлером. Но когда, например, Анафема расстроенно цокнула, потому что ее любимая чашка разлетелась на множество мелких осколков из-за неловкого движения локтем, Азирафаэль, на секунду оторвавшись от кипы счетов, с которой он методично расправлялся с хладнокровностью серийного маньяка, сказал ей голосом полного сочувствия: - Ах, дорогая, как жаль. Знаешь, я тоже как-то разбил любимую кофейную чашку мейсенского фарфора, этот сервиз нам подарили нам свадьбу, можешь представить мой ужас. А Энтони, мой муж, немного перефразировав Бодлера, ободрил меня тем, что нет красоты без печали. - И тебя это утешило? - спросила Анафема, на секунду оторвавшись от созерцания катастрофы. - Не очень, - рассеянно улыбнулся уже вернувшийся к работе Азирафаэль, - больше меня утешило, что на следующий день он притащил домой кофейную пару севрского фарфора, который, по правде говоря, нравится мне даже больше. Анафема сделала глубокий вдох и глубокий выдох. Она работает в этой компании примерно пять месяцев, две недели и четыре дня. Считать, что супруг Азирафаэля умеет лечить страждущих наложением рук и превращать воду в вино, она начала ровно четырьмя часами позже. Примерно в тот момент, когда на обеде, щедро поливая блинчики кленовым сиропом, Азирафаэль жизнерадостно болтал о том, как они отметили очередную годовщину, а Энтони, этот необладающий недостатками муж, устроил незабываемый сюрприз, включающий в себя билеты в Ла Скалу ("Роберт-дьявол", моя дорогая, можешь себе представить"), ужин в Ритц, который, как она поняла, обладает каким-то особенным смыслом для них, а также подарок (тут Азирафаэль страшно смутился, а Анафема впервые по-настоящему заинтересовалась), который был слишком личным. - Как вы познакомились? - смело шагнув в умело расставленную ловушку, спросила она. - Иногда мне кажется, что мы вместе с начала времен, - мечтательно принялся рассказывать Азирафаэль, - знаешь, как говорил Гете устами Мефистофеля: "Несчастные влюбленные! Отказ вам не урок. Вы рады без ответа смотреть, свернувши шею, вслед предмету." То же самое было и у меня с Энтони, меня совершенно не смущало отсутствие взаимности с его стороны, я мечтал о нем шесть тысяч лет. Ну, хорошо, возможно, с датами я слегка преувеличил. Но только слегка! Поверь мне, Энтони может быть очень неприступным, когда этого захочет. Но на самом деле, в глубине души он нежная фиалка, уверяю тебя. Кстати, о фиалках. Я рассказывал, что Энтони обожает растения? У нас дома есть один интересный фикус бенджамина, и пусть тебя не смущает имя, мы зовем его Бусинкой... Коллеги из отдела откровенно подсмеивались над ней остаток дня. Они за время работы с Азирафаэлем научились угадывать, когда он готов вспомнить очередной приятный случай из личной жизни, а значит, умели вовремя увести разговор в другую сторону. "Ох, я снова говорю о себе", - обычно виновато улыбался Азирафаэль и с радостью принимался обсуждать другие, волнующие всех темы, вроде годового отчета или вечеринки в честь ухода на пенсию одного из сотрудников. И только Габриэль иногда ловил себя на подозрениях, которые он предпочитал отгонять, как назойливых мух. Подозрениях, что на самом деле Азирафаэль отлично знает термины "гипербола", "клише" и "повторение" и просто-напросто издевается над ними. Впрочем, Габриэль и работал с ним дольше всех и еще помнил тот огромный скандал, когда один из сотрудников узнал об ориентации Азирафаэля (тот не то чтобы ее скрывал, впрочем, скрыть голубое сияние такой силы попросту невозможно), и начал бесконечную жестокую травлю. Габриэль пытался разобраться с этим своими, цивилизованными методами. Которые, был вынужден признать он, не слишком работали. Поэтому он почти не удивился, когда этот сотрудник пришел к нему, капая кровью на свою белоснежную рубашку, написал заявление на увольнение и очень искренне извинился перед Азирафаэлем. За все время, что он извинялся, окруженный уже бывшими коллегами, только Габриэль заметил тень, стоявшую в дальнем углу комнаты. И он готов был поклясться, что эта тень сверкала ярко-желтыми глазами (что, скорее всего, было обманом зрения), искрилась яростью (вполне вероятно) и, кажется, даже тихо шипела. Иногда, думая о том случае, он приходил к выводу, что если Азирафаэль им так мстит, то, что ж, он заслужил это право. *** На третьем этаже, ровно на девять этажей ниже отдела снабжения и обеспечения, проходило совещание. Впрочем, непосвященный вполне мог решить, что там происходят жертвоприношения во славу Сатане, такие душераздирающие вопли доносились из-за закрытых дверей. - НЕКОМПЕТЕНТНЫЕ ИДИОТЫ, - орал чей-то голос, - КАК ВАС ВООБЩЕ ЕЩЕ НЕ УВОЛИЛИ ВСЕХ! Пульцифер, стажер отдела маркетинга, вздрогнул и уронил папку. Это был второй день его стажировки и к еженедельным совещаниям по четвергам он привыкнуть еще не успел. Он подавил неожиданно сильное желание перекрестить комнату для допросов, в смысле, совещаний, и убежать (и далась ему эта практика, в самом деле), проделал дыхательную гимнастику, мысленно попрощался с мамой и постучал. - КТО ТАМ ЕЩЕ!? - Кроули, сэр... - ДЛЯ ТЕБЯ МИСТЕР КРОУЛИ! Папка предала своего хозяина в очередной раз и снова выскользнула из рук. Прямо под ноги крайне разъяренному рыжеволосому мужчине. Если бы вы задались целью устроить в отделе маркетинга анонимый опрос: "Как бы вы описали Кроули?" и поклялись бы именем всего святого и английской королевой, что опрос действительно анонимный, вы бы получили много интересных результатов. Если же сделать некоторое обобщение из разнообразных не самых лестных высказываний, то мы узнаем: несмотря на то, что Кроули был "той еще занозой в заднице", "скотиной" и "иерихонской трубой", он также был одним из самых успешных руководителей во всей компании. Он был требовательным, жестким и искренне не любил ближнего своего, но зато умел добиваться впечатляющих результатов, а год в его отделе приравнивался к пяти в любой другой компании, и его сотрудники зачастую делали головокружительные карьеры. Но, конечно, для этого нужно было продержаться этот самый год и не получить инфаркт, когда Кроули неожиданно вырастал за чьей-нибудь спиной и принимался, как считал он сам, качественно мотивировать сотрудника (остальные считали, что он плевался ядом и уничтожал их как личности). *** У того, чтобы тесно взаимодействовать с отделом сбыта и чего-то там, были свои преимущества, - подумал Ньютон Пульцифер, выглядывая из подсобки, чтобы определить, чист ли горизонт, и тщетно пытаясь пригладить непослушные вихры, чтобы не было понятно, чем он, собственно... - Эй, Земля вызывает Ньютона, - прошипели из глубин комнатки. Пульцифер, только что пришедший к выводу, что и вторую неделю стажировки можно считать крайне успешной, подавил довольную улыбку и прикрыл дверь. Анафема, путаясь в многочисленных маленьких пуговках на блузке, грозно на него посмотрела. - Послушай, на случай, если ты там вдруг витаешь в облаках и думаешь, что это больше, чем просто... Ньютон ее поцеловал. Ну, знаете, вовсе не для того, чтобы заставить замолчать, он для этого был слишком джентльмен, но потому, что ее помада на ее губах была смазана предыдущими горячими поцелуями, а глаза за стеклами очков блестели вовсе не от предгрозовых настроений. По крайней мере, он на это надеялся. - Так вот, - она отодвинулась и мягко улыбнулась, - не думай, что это нечто большее, чем просто интрижка, ладно? Все это было крайне неприятно для самооценки Ньютона, будем честными, влюбленного со всей пылкостью Тристана и Ланселота, помноженных на три. То есть, испытывающего всю гамму чувств обычного романтически настроенного молодого человека, которому ответили взаимностью. Нужно было срочно поменять тему. - Ты уже имела честь наблюдать, какой мудак этот Кроули? - имя он предпочел сказать шепотом, и Анафема была готова поклясться, что предшествовало ему слово "мистер". - О, да. Я очень сочувствую его жене. - Его КОМУ? Именно так Ньютон Пульцифер узнал, что он невнимательный идиот, не заметивший кольца на пальце у начальства. *** - Впрочем, что ты меня слушаешь, - губы Кроули растянула усмешка, - я три раза сделал ему предложение, и только на третий раз он сказал да. Так что я явно не эксперт в сердечных делах. Если я с ним, это еще не значит, что я понял, как это сделал. Знаешь, когда меня вышвырнули из дома, потому что я начал задавать вопросы этой излишне религиозной шайке, что считала себя моей семьей, и ставить под сомнения их верования, он единственный, кто встал на мою сторону, хотя я был той еще ядовитой гадостью в тот период. А совет, который я могу тебе дать - если кажется, что мир рушится вокруг тебя, и наступил апокалипсис, не надо первым делом звонить и кричать выходи за меня. Могут не понять и вообще обидеться. Ньютон, сидящий за соседним столом от Кроули и его собеседника, забыл донести ложку до рта и сидел с совершенно отсутствующим выражением лица. Потом вдруг опомнился, обвел взглядом столовую, увидел Анафему и срочно начал сигнализировать ей "получена срочная информация, увидимся в секретном месте, кажется, Кроули вырос в секте", используя для этого все тело и стараясь быть как можно более тихим. - Эй, парень, - раздался у него над ухом озабоченный, но все такой же свирепый голос Кроули, - ты подавился что ли? *** - "Когда пылает кровь, как щедр язык на клятвы!" Анафема вздрогнула, оторвалась от телефона и непонимающе посмотрела на Азирафаэля. - Шекспир знал толк в сердечных делах, - пояснил он и подмигнул. - Я не... - Извини, - искренне огорчился Азирафаэль, - ты писала сообщения с такой скоростью, а щеки у тебя так горели, что я сделал вывод, что ты пишешь своему возлюбленному. Фыркнув, Анафема нажала "отправить" и развернула свое кресло к Азирафаэлю. - Послушай, я могу доверить тебе один секрет? - и, дождавшись кивка, продолжила, - Знаешь в отделе маркетинга, с которым мы сейчас вынуждены сотрудничать впервые за я не знаю сколько лет, есть такой ужасный тип, Кроули? Который своим видом повергает в трепет, а костюмы стоят как моя квартира? Вместе со мной? Так вот, - она придвинулась еще ближе и заговорила шепотом, - мой, ну, скажем, знакомый работает в его отделе. И он выяснил, - она скромно приписала заслугу целиком Ньютону, решив не вдаваться в излишние подробности, - что тот женат! Вернее, замужем. Черт, - ее лицо залила густая краска, - ну, в смысле, у него есть муж. - Я понял, - чуть отстранился от нее Азирафаэль, от которого неожиданно повеяло мертвецким холодом, - и вы имеете что-то против геев? - Что? Нет! - впервые Анафема задалась вопросом, не были ли все эти рассказы про идеального супруга заранее спланированы и не использовались ли как условный щит от возможных нападок. - Тогда, в чем, собственно, проблема? - Азирафаэль улыбался уже чуть теплее, но Анафеме все равно было зябко от выражения его глаз. - Никакой проблемы! Нам просто стало интересно, как может выглядеть супруг самого несносного человека на земле? Не может ли он быть... Она на секунду замерла и заговорщицки подмигнула Азирафаэлю: - ... еще несноснее? *** Десять вечера, это то время, когда вы надеетесь быть давно дома, лежать в пенной ванне и читать любимую книгу. Или что-то другое, более мужественное, если вы мужественны как самый мужественный на свете Ньютон Пульцифер. Который оборвал на пятом повторе мысленное восхваление собственной мужественности и потер затекшую шею. Черт бы побрал все эти отчеты! Он, конечно, бесплатный стажер, надеящийся на строчку в резюме в худшем случае или заключение с ним контракта в лучшем, но все имеет свои пределы! Вдохновившись внутренним монологом, он поставил точку, нажал на кнопку "печать" и, дождавшись, когда принтер выплюнет все листы, выключил компьютер. Осталось положить отчет на стол ("мистеру", как он всегда добавлял мысленно) Кроули и можно идти домой. Его шаги гулко раздавались в пустом коридоре, похоже, он был единственным счастливчиком, вынужденным развлекаться с бесконечными цифрами, от которых уже давно рябило в глазах. От криков "ЧТОБЫ Я В ПОНЕДЕЛЬНИК ВИДЕЛ ОТЧЕТ НА МОЕМ СТОЛЕ" все еще звенело в ушах. Так что, можно смело предположить, что Ньютон был слегка дезориентирован в пространстве (а последний шоколадный батончик, милостиво оставленный ему Анафемой, закончился в семь вечера), и, возможно, именно этим объясняется тот факт, что только толкнув дверь в кабинет Кроули, он сообразил, что там уже горел свет и были слышны тихие голоса. В полумраке комнаты, освещенной только настольной лампой, Ньютон сразу заметил непосредственное начальство собственной персоной. Начальство сидело на краю рабочего стола и, запустив пальцы в волосы, делая их похожим на местный филиал тростниковых зарослей, тихо беззлобно ругалось. На темном кожаном кресле восседал тот самый восторженный коллега Анафемы, который ей так нравился (и Ньютон совершенно безотчетно ревновал к длинным забавным историям с его участием). Этот самый коллега ("Азирафаэль", - сообщило ему подсознание, в котором хранилось много ненужной информации) печатал что-то на компьютере, а мягкая улыбка блуждала по его лицу. И, в общем-то, эта сцена могла выглядеть вполне невинной, она ровно так и выглядела первые три секунды столбняка Ньютона Пульцифера. Как вдруг Кроули улыбнулся (на самом деле улыбнулся. Не оскалился, не ухмыльнулся, нет, улыбнулся в самом улыбчивом смысле этого слова и стал даже немножко похож на человека, а не на чудовище, способное убить тебя щелчком пальцев), перестал мучить свою шевелюру, а вместо этого, длинным грациозным прыжком соскочив со стола, подошел к Азирафаэлю и начал разминать ему плечи. В этот самый момент Азирафаэль снял очки, устало потер переносицу, а потом... Нет, мы можем списать это на голодную галлюцинацию, но Ньютон на всякий случай себя ущипнул, чтобы быть уверенным на сто процентов. Так вот, потом... - ОН ЧТО?! - заорал телефон голосом Анафемы пять очень неловких минут спустя. - Он его поцеловал, - печально повторил Ньютон и потер лоб. - Может, в щеку? Ну, как коллегу? - не желала сдаваться Анафема, все еще не готовая расстаться с образом Азирафаэля как последнего романтика на планете. - Нет, - еще несчастнее сказал Ньютон, - он его в губы поцеловал. Как бы я тебя поцеловал. Очень таким, знаешь, неколлегственным поцелуем. - Азирафаэль закричал и убежал? - оптимизмом Анафемы можно было бы города завоевывать. - Нет, он его притянул к себе, и вот тут я уже действительно испугался. - И что ты сделал? - Уронил отчет, повернулся, чтобы незаметно уйти, и не заметил, что уже закрыл дверь, поэтому вошел прямо в нее, - если бы Анафеме нужен был образец самого грустного рассказа, она могла бы смело использовать этот. - А потом что? - Ну, я начал извиняться, поднял отчет, вручил его мистеру Кроули, развернулся, чтобы уйти... - И снова вписался в дверь? - Да, - и Ньютон в изнеможении приложил холодный компресс к многострадальному лбу. - Не могу поверить. Я просто не могу поверить. Они изменяют своим мужьям ДРУГ С ДРУГОМ! *** - Дорогой мой, - Азирафаэль приподнялся, опершись на локоть, и серьезно посмотрел на Кроули, лежащего рядом с видом человека, которому только что отказали в любимом мороженном, - я считаю, будет правильным все рассказать этому приятному молодому человеку, он выглядел так, будто его хватил инфаркт и перестань так плотоядно улыбаться. - Уверяю тебя, у этого парня крепкая нервная система. Он уже пару месяцев стажируется у нас, и неделю назад перестал вздрагивать, когда я к нему обращаюсь с какой-нибудь невинной просьбой. - Под невинной просьбой, - уточнил Азирафаэль, знающий Кроули лучше себя самого, - ты имеешь в виду твои обычные громкие приказы пойти и самоубиться? - Я не виноват, что они все идиоты, - фыркнул Кроули, впрочем, довольный такой оценкой своих рабочих качеств, - и, ты знаешь, только преодоление собственных страхов... - Да, да, - рассеянно кивнул Азирафаэль, - не понимаю, почему ты не нашел себя как инструктора по тренировке каких-нибудь морских котиков, ты был бы лучшим. - Я и так лучший, - глаза Кроули хищно заблестели, - и могу тебе это продемонстрировать. Его рука скользнула под одеяло, и он с удовлетворением услышал тихое "ах" и увидел, как озабоченное выражение лица Азирафаэля сменяется на очень, очень заинтересованное. - И вообще, - тихо прошептал он, не забыв предварительно наградить шею Азирафаэля россыпью поцелуев, - почему бы нам вместо признаний, - он не забывал о ритмичном движении руки, а на каждый удар его сердца приходился поцелуй в приоткрытые губы Азирафаэля, поэтому фраза чуть было не осталась незаконченной, но он вовремя оторвался от прикусываний и вылизываний, чтобы буднично бросить, - не поиграть с ними немного? И улыбнулся, почувствовав, как Азирафаэль выгибается, и зная, что тот готов в этот момент продать всю вселенную за два пенни, что уж говорить о такой пустяковой просьбе. *** Это был обычный субботний день, и Анафема совершенно не была готова к тому, что вот-вот должно было случиться. Ей хватает этого всего и на работе, благодарим покорно. Она заказала два кофе на вынос - потому что Ньютон пока так и не купил нормальную кофе-машину, а пить растворимую гадость было выше ее сил - и отошла полюбоваться на сладости, выложенные за стеклянной витриной. Сама она сладкое не любила, но Ньютон его обожал и, наверное, она была почти готова купить ему что-нибудь из особенно приторного, потому что ей очень нравилось смотреть, как он прикрывает глаза и мычит от восторга, когда ест эти мини-пирожные. Погрузившись сначала в приятные мечты, а потом менее приятные размышления о том, когда это ей вдруг стало важно, какие именно звуки издает этот дурацкий Ньютон, она не сразу обратила внимание, что рядом с ней выросла худая, облаченная в черное, фигура. Сначала она заметила закатанный рукав рубашки и татуировку змеи, обвивающую предплечье. Потом отметила костер ярко-рыжих волос, уложенных в таком беспорядке, что он казался преднамеренным. И только когда она моргнула, все кусочки сложились в общую картину. Нахально обнимая Азирафаэля, рядом с ней стоял Кроули собственной персоной. Совершенно не стесняясь ее и того, что она могла подумать, а главное (чисто теоретически) рассказать его мужу, этому несчастному, пригревшему змия на груди. Кроули заказал один черный "как сама преисподняя, дорогуша" кофе, другой с молоком и взбитыми сливками, расплатился, шепнул что-то Азирафаэлю на ухо и отправился к свободному столику своей странной разболтанной походкой. И знаете, что сделал Азирафаэль, когда вдруг заметил ее, стоящую как соляной столб все это время? Он ей подмигнул. Анафема немедленно решила разочароваться в институте брака. *** Ньютон сидел в парке, кормил уток и ни о чем не думал. Приятное блаженство, впрочем, продлилось недолго. Потому что сначала он принялся составлять план окончательного завоевания одной темноволосой и малоулыбчивой девушки, которая все никак не хотела сдаться и признаться, что без Ньютона ей жизнь не мила. А потом он увидел неспешно прогуливающуюся парочку, которая, ну, конечно, выбрала ту же самую парковую дорожку, что любил и он. В отличие от Анафемы, он их сразу узнал. Они остановились в паре метров от него, о чем-то неспешно переговариваясь, словно бы дав ему шанс для составления подробного отчета Анафеме, которая наверняка начнет выспрашивать даже самую несущественную информацию. Азирафаэль одетый в самые обыкновенные брюки (даже очень сильно сосредоточившись, Ньютон не смог бы уточнить какие-нибудь скандальные детали. Брюки как брюки) и в, кажется, серый свитер (на ум пришло прилагательное "стальной" и гордый собой он тут же уверенно добавил его в мысленное описание), что-то очень увлеченно рассказывал. Кроули же просто на него смотрел. И если бы кто-нибудь когда-нибудь будет смотреть на Ньютона с такой смесью обожания и восторга, словно бы каждая его фраза равна по ценности самому большому бриллианту магараджи, он тут же на этом ком-нибудь женится и, возможно, прикует цепями к батарее в своей квартире. Потому что любой здравомыслящий (и не очень) человек, хотел бы, чтобы его так слушали все двадцать четыре часа в сутки. Эти соображения, впрочем, он решил в отчет не включать. Затем Кроули, рассмеявшись (честное слово, этот парень должен быть первоклассным комиком, если способен заставить так смеяться человека, чьи мышцы лица способны воспроизводить только уничтожающие ухмылки), притянул Азирафаэля к себе и крепко поцеловал. Ньютон на секунду отвернулся, потому что смотреть на целующихся тайных любовников он считал выше своих сил, а когда снова был готов к наблюдениям, милующейся пары больше не было видно. Он вскочил на ноги, распугав уток, и принялся крутить головой. - Смотри-ка, Азирафаэль, - раздался самый пугающий голос во вселенной прямо позади него, - наша скамейка для дикого безудержного секса так не вовремя занята! - Кто бы мог подумать, - сказал Кроули минуту спустя, изумленно посмотрев на смеющегося Азирафаэля, - наш юный друг способен развивать такую впечатляющую скорость в беге по пересеченной местности. *** Анафема решила, что пора действовать. Она должна поговорить с Кроули и воззвать к его совести. Наверняка бедный Азирафаэль всего лишь запутавшаяся жертва интриг. Хотя, прежде незыблемая, ее уверенность была слегка поколеблена тем фактом, что невинный Азирафаэль, по тому, что она могла судить, ни разу не высказал неудовольствия таким явным злоупотреблением служебных полномочий со стороны Кроули. Но кто-то должен был что-то сделать! Пылая праведным гневом и взяв с собой упирающегося и очень несчастного Ньютона, она отправилась обличать порок. Впрочем, дойти до кабинета Кроули поборникам нравственности помешало три обстоятельства. Во-первых, Ньютон очень сопротивлялся, и Анафема была вынуждена остановиться, чтобы перевести дух и как следует его отчитать. Во-вторых, по независящим от них обстоятельствам, это случилось прямо напротив подсобки, в которой произошло много такого, что могло бы бросить тень на их репутацию обвинителей. И, в-третьих, из подсобки - их подсобки! - доносились очень знакомые звуки и шорохи. Анафема поколебалась всего секунду. Грозно взглянув на собирающегося сбежать Ньютона, она распахнула дверь. На полу валялся знакомый светлый пиджак. Обладатель пиджака был впечатан в стену, его рубашка была наполовину расстегнута, а руки заведены над головой. Кроули, который, казалось, заполнял собой все оставшееся пространство, так страстно прижимался к Азирафаэлю и до такой нехватки воздуха в атмосфере его целовал, что Ньютон икнул и позорно ретировался. Анафема была смелой девушкой. Поэтому она совершенно не испугалась рыка, которым Кроули дал ей понять, что не очень доволен ее вмешательством. - И как вам только не стыдно, - начала она давно подготовленную речь. - Дорогая, - Азирафаэль с трудом сконцентрировал на ней совершенно шальные глаза, - тебе не приходило в голову, что Кроули - это фамилия? - Ч-что? - Меня зовут Энтони, идиотка, - рявкнул Кроули и захлопнул дверь прямо перед ее носом. Если бы Анафема собиралась упасть в свой первый в жизни обморок, сейчас было бы самое время.