Семь дней до моей смерти

До убежища доехали быстро, Баки гнал, наплевав на скоростной режим, ему быстрее хотелось оказаться наедине с Броком, в постели, и не обязательно трахаться, хотя трахаться хотелось, он просто хотел прижаться к нему, гладить, ласкать, потому что никуда не надо спешить, никто не ждёт за дверью, до утра точно никто не появится, они могут быть предоставлены сами себе. Друг другу. — Господи, Брок, — тихо шепнул Баки, припарковавшись, — я до сих пор не могу поверить. Ты — мой. Быстро в кровать! — Хотел тебя в крутой отель зазвать, чтоб с комфортом, — расхохотался Брок, оказавшись у дверей бункера. — Но и так сойдёт, дверь изнутри закроем, пускай слушают, как нам хорошо друг с другом, и завидуют. Думал ли Брок когда-нибудь, что будет так сильно любить, до сумасшествия, желания творить глупости, орать во весь голос о своих чувствах? Нет, конечно. Не верил он в такое и себя не считал способным на такие яркие эмоции, а как все вышло? Кое-как справившись с кодовым замком на двери, Брок впихнул Баки в темное нутро бункера. Одежда разлетелась рваными тряпками ещё в так называемой прихожей. Баки был страстен, он к чертям сорвал все с Брока и с себя заодно, размечая их путь пятнами тряпок через общую комнату, белье было содрано на подходах к спальне, в которую Баки затащил Брока и запер дверь, чтобы никто им не помешал. Наконец-то можно было не спешить, насладиться друг другом в полной мере, в той, в которой они ещё друг друга не знали. Баки был возбуждён, взбудоражен. Он был не просто с мужиком, пусть и любимым, теперь они были женаты. И это осознание прокатывало по телу волны сладкой дрожи. — Я надеюсь, теперь ты меня трахнешь? — улыбнулся Баки в темноте, прекрасно видя все вокруг, но все же включил маленький торшер, стоящий в углу. — Давай, папочка, покажи мамочке, как надо трахаться. И Баки облизнулся, предвкушая. — А мамочка хочет, чтобы ее трахнули? — поиграл бровями Брок и повалил Баки на постель, навис над ним, разглядывая такого красивого, идеального, коснулся губами тонких трепещущих век, кончика носа, поцеловал в уголок губ, лизнул ямку на выбритом подбородке, ощутив языком начавшие пробиваться жёсткие волоски щетины. Торопиться не хотелось и одновременно были мысли взять Баки жёстко, яростно, зная, что тот точно выдержит, но не сегодня. Усевшись на его бёдра, Брок провёл кончиками пальцев по шее Баки, спустился к груди. Наклонившись языком обвёл ореол правого соска, левый обласкав кончиками пальцев, сжав твёрдую горошинку чуть сильнее обычного. Выгнувшись, подаваясь на ласку, Баки застонал тихо, на выдохе, рассматривая Брока в игре света и тени. Кожа, покрытая золотистым загаром, едва заметные росчерки шрамов на предплечьях, рубец в подреберье и звёздочка пулевого над сердцем, чуть выше его. Баки вел ладонями по сильным рукам, облизывал яркие губы, прося поцелуя, кусал их в нетерпении. Он давно забыл о своей левой руке, но самое важное — Брок ее не замечал. Для Брока он был Баки, просто Баки, уютным, родным и любимым, без скидок и допущений. — Поцелуй меня, чудовище, — потребовал Баки. Ему хотелось чувствовать всего Брока, такого незнакомо нежного сейчас, даже медлительного, но в этом что-то было, что-то сводящее с ума, заставляющее вибрировать от желания. — Поцелую, любовь моя, — пообещал Брок. — Только чуть позже, дай мне рассмотреть тебя, распробовать. Брок снова наклонился к груди Баки, выцеловывая узоры, обходя языком тугие жгуты мышц, лизнул ямку пупка. От запаха Баки, терпко-пряного, словно дорогая восточная специя, мутилось в голове. Брок едва-едва удерживал в себе желание прикусить белую кожу, оставить на ней следы своих зубов, пометить всего Баки, чтобы самому до конца увериться в том, что он рядом на законных основаниях, а не это очередной горячечный сон. Перевернув Баки на живот, Брок навалился на него сверху, вжался всем собой, обнял поперёк груди. — Иисусе, Бак, как же я тебя люблю. — Вот так и лежи, — протянул Баки, теряясь в ощущениях. — Господи… Спина у Баки всегда была чувствительной, но не каждого он мог пустить себе за спину. И сейчас, чувствуя Брока, он дурел от наслаждения, позволяя все, особенно то, что не мог попросить у тех, кто был до него. Баки млел от ощущения крепкого, сильного, тяжёлого тела на себе, чувствовал задницей твердый, горячий, такой желанный член, чувствовал всего Брока. — Как же хорошо… Поцелуй меня в позвоночник, — попросил Баки. Броку можно было довериться и попросить о такой желанной, но недостижимой ласке. И Брок поцеловал, коснулся губами шейных позвонков у самой линии роста волос, потом ниже, ниже и ниже, целуя каждый, оставляя влажные следы на коже. Дойдя до ягодиц, с тихим гортанным стоном погладил обе половинки, сжал их ладонями. — Детка, ты идеальный. Смотрю и с ума схожу по тебе всему, твоей коже, обеим рукам, плечам, по тому, как ты по утрам тупишь над полной кружкой сладкого кофе. Блядь… — Брок прижался небритой щекой к тонкой коже левой ягодицы, потёрся о неё. — Ревную тебя ко всем, к самому миру ревную. А теперь ты мой, весь мой. — Напрасно ревнуешь, — усмехнулся Баки, — я только твой. Ну может, немного Стива, но он меня имеет только в мозг. Баки выгнулся, приподнял задницу, чтобы чувствовать Брока, как он прижимается к нему щекой, чувствовать жаркое дыхание. Баки помнил, как однажды так же доверчиво открылся, жадный до ласки, и как было больно, потому что партнёр, давно забытый, думал только о своем удовольствии. Больше Баки спиной ни к кому не поворачивался. И сейчас, с Броком, не нужно было даже ничего говорить, он сам знал, как сделать Баки хорошо. — Сменю позывной на "маму", — хохотнул Баки, чтобы вернуть Брока в реальность. — Я тоже тебя люблю, Брок, очень люблю. И что-нибудь попорчу любому, кто захочет к тебе подобраться. А теперь прекрати мечтать и давай трахаться. Я хочу тебя! И тут Брок решил не торопиться. Первый раз, их первый раз должен был быть самым лучшим, чтобы именно Баки было хорошо, чтобы он кричал от удовольствия, срывая голос, чтобы любил и хотел ещё больше. Наплевать было на собственное желание, на жар в груди и болезненное возбуждение, Брок припал губами к нежной коже ягодиц, поцеловал обе половинки по очереди и развёл их в стороны. — Боже, Бак, какой ты тут розовенький, — выдохнул он, чувствуя что перегибает, но скрыть неподдельное восхищение не получалось. Припав губами к сжатым мышцам входа, Брок застонал, обвёл его по кругу, толкнулся языком. Баки застонал, заскреб руками по простыне, ещё никогда его не ласкали так. У него даже слова все в глотке застряли на счёт розовенького. Было невероятно, ощущения были странными, но офигенными. Баки приподнял задницу, чуть двинувшись навстречу языку Брока, подтащил подушку, засунув ее под бедра. Поскуливая, Баки ждал, что будет дальше, полностью доверив себя Броку. А сам Брок совсем потерялся, он готов был поклоняться Баки, молиться на него, ласкать, нежить, лишь бы он и дальше так призывно сладко стонал, подрагивал под руками, такой сильный и одновременно открытый, лишь бы… тут Брок сбился, мысли лопнули как мыльный пузырь, оставляя в голове звенящую пустоту и желание сделать так ещё, насадить Баки на свой язык, пальцы… член. Тронув кончиками пальцев тугие мышцы, Брок снова толкнулся внутрь языком. Баки не знал, чего хотел больше: ещё чувствовать язык Брока или чтобы тот толкнулся в него своим горячим членом. Он стонал тихо, почему-то именно сейчас не спеша оглашать округу своими воплями, тонко чувствуя Брока за спиной, там, куда после того, первого, он не подпускал больше никого. Баки любил Брока больше всего на свете, это чувство не просто появилось, оно проросло в груди, укоренилось там, и Баки знал, что Брок не сделает больно, Брок все сделает правильно. Растягивал Брок супруга неспешно, перемежая свои действия с лаской, нежными прикосновениями, не жалея смазки и времени. Даже когда в Баки свободно вошли три пальца, Брок лишь сжал свой член и на мгновение прижался пылающей щекой к ягодице. — Хватит меня мучить, — взмолился Баки, которому казалось, что он кончит от одного прикосновения к себе, и не важно кто его коснется, он сам, или Брок. Но Зимний Солдат так просто не сдается, и Баки тихо заскулил, сжав зубы. — Мой сладкий детка, — прошептал Брок, снова навалившись на Баки со спины, коснулся губами за ухом, лизнул мочку и чуть отстранился, вновь разведя ягодицы Баки, похлопал членом по растянутой, чуть покрасневшей жаждущей ласки и проникновения дырки, вогнал в неё палец, потолкался, оттянул в сторону. Головка вошла легко, Брок замер, давая супругу привыкнуть, толкнулся глубже и вышел почти полностью, снова толкнулся. — Да… — выдохнул Баки, — прижмись ко мне, хочу так… чувствовать тебя… всего. Член ощущался правильно, Брок ощущался правильно, так, как это должно было быть. Баки чуть поерзал, устраиваясь удобнее, сжал Брока внутри, дурея от ощущения, такого желанного и до этого момента казавшегося невозможным. Выругавшись на итальянском, Брок вошел до конца, одним плавным движением заполнил Баки собой, навалился на него, пропихнув руку под грудь супруга, обнял, прижимаясь сильнее. Казалось, ему хватит лишь одного движения, чтобы умереть абсолютно счастливым на любимом мужике, в нем. С Баки все как-то получалось словно впервые. Эмоции сбоили, сердце колотилось, как сумасшедшее, удовольствие пульсирующим шаром разрасталось в груди, готовое прорваться наружу криком, лихорадочным движением. Баки сам приподнимал бедра навстречу члену, наслаждаясь ощущениями, знал, что кончит, не коснувшись себя, и это откровение поразило его. С Броком, с любимым, самым лучшим человеком на этом свете, все было на грани, и Баки уверенно шел по этой грани, чувствуя, что готов рухнуть за нее. Раствориться в человеке, которого сегодня назвал мужем. Член, до последнего миллиметра верно таранящий его, жаркое тело, навалившееся сверху, тяжёлое, правильное — все это было… Было и внезапно не стало. Баки накрыло удовольствием, выгнуло, он весь напрягся, сжимая Брока собой, ощущая только белизну вокруг, яркую, такую яркую, что становилось темно. — Только не отпускай, — прошептал Баки, падая в свой самый яркий оргазм в жизни. — Не отпущу, — прохрипел Брок, вбиваясь особенно сильно, задрожал, вжимаясь в спину Баки, благодарно коснулся губами загривка, но хватки не разжал, так и повалился на бок, утягивая с собой и Баки. — Ты невероятный, детка. Надо было сказать что-то ещё важное, нужное, правильное, но думать не получалось. В голове каша, тело вибрировало, пело от удовольствия, какой-то бесшабашной легкости. Брок поцеловал Баки в плечо, коснулся губами шейных позвонков. — Господи, охуеть, — выдохнул Баки, не спеша переворачиваться. Ему хотелось обнять Брока, но то, как он прижимался к спине, как ощущался, совсем рядом просто сводило с ума. И может быть Баки когда-нибудь расскажет, что Брок был, если и не самым первым, то первым за многие годы, а может быть, Брок и сам догадается. Баки взял Брока за руки, переплел пальцы и тихо вздохнул, ещё не отойдя от оргазма полностью. Тело ещё мелко потряхивало, а в голове был туман. — Я люблю тебя, — прошептал Баки, зная, что Брок услышит. Почему-то сейчас захотелось чуть-чуть побыть слабым, зависимым от сильного партнёра, от супруга, но чувствовать не силу и власть, а безопасность, и знать, что тебя защитят. — Люблю тебя, — эхом ответил Брок, не выпуская Баки из объятий. — Давай сегодня не пустим никого сюда? Пусть Стив Роллинза стережёт, не хочу ни о ком, кроме тебя, думать. Сладостная истома наваливалась на плечи усталостью. День был ярким, долгим и очень динамичным, наполненным событиями, близкими людьми, самым нужным человеком на свете. Представилось, как они вот так вот будут проводить каждый день. Брок зажмурился, ткнулся носом в затылок Баки. — Представь, как Фьюри взбесится. Две семейные пары в одном отряде. — Это хорошо, что забеременеть мы не можем, — усмехнулся Баки и перевернулся, обнимая Брока, закидывая ногу ему на бедро, положил голову на плечо, тихо вздохнув. — Пусть Фьюри бесится, сколько влезет, у нас есть Стив. Прикрываться лучшим другом, конечно, плохо, но он же Капитан Америка. Баки принялся целовать Брока в шею мелкими, едва ощутимыми поцелуями, потерся пахом о пах, намекая, что был бы не против ещё одного-двух раз. Затащив Баки себе на грудь, Брок счастливо выдохнул, огладил любимую задницу, помял в ладонях. — Если еще и Роджерс кого себе из Страйка присмотрит, то я могу с полным правом брачное агентство открывать. Видел, как он Милза с Мэй обхаживал? И где только скромность и стеснительность капитанские потерялись? — Ну, не все же ему быть скромным и стеснительным, — рассмеялся Баки. — Но если ты откроешь брачное агентство, то у тебя весь Страйк расхватают какие-нибудь кумушки, и те поувольняются к чертям, не боишься? Баки было замечательно, просто охуенно, он не знал, как передать словами ту степень восторга, которую испытывал сейчас, находясь рядом с Броком. Он был счастлив в полной мере, в той, о которой даже и не знал. Потершись о пах Брока своим снова вставшим членом, Баки продолжил гладить Брока, целовать нежно, игриво. Снова хотелось почувствовать его в себе, только теперь хотелось видеть Брока, смотреть ему в глаза, когда новый оргазм накроет его. — М-м, детка хочет ещё? — оскалился Брок, за задницу подтащил Баки повыше, усадил себе на грудь, словно зачарованный следя за покачивающимся перед глазами тяжелым членом. — Что тут для меня есть? Он кончиком языка коснулся головки, обвёл ее по кругу. Брока после такого напряженного дня давно должно было срубить до самого утра, но Баки действовал на него магически, словно он был не человеком, а гребаным приворотным зельем с постоянным возбуждающим эффектом, вызывающим стойкое привыкание уже после первого раза. Его хотелось ещё, ещё и ещё. В любых позах, ролях. — Да, детка хочет ещё, — рассмеялся Баки и охнул от этой простой ласки. — Хочу смотреть на тебя, когда ты будешь меня трахать, обнимать тебя, чувствовать тебя, твой член в своей заднице, это оказалось так здорово, и я хочу ещё. Обхватив губами головку, Брок пососал ее и выпустил изо рта, пошло улыбнувшись. — А может, детка хочет покататься? Он сжал ладонями задницу Баки, развёл ягодицы, касаясь кончиками пальцев краев чувствительной после первого раза дырки, влажной от вытекающей спермы. — Да, детка хочет покататься, — улыбнулся Баки, — очень хочет. Баки налил смазки себе на живые пальцы, завел руку за спину, размазывая смазку по чувствительным мышцам, проник внутрь, уже подрагивая от предвкушения, как член Брока войдёт в него, заполняя собой. Изогнувшись, Баки сполз с груди Брока на живот, наклонился, целуя Брока, чувствуя свой вкус на его губах, съехал ниже, помогая рукой себе устроиться на члене. Брок громко застонал, вцепился в бёдра Баки, но тут же разжал сведенные судорогой пальцы, чтобы не причинять лишней боли, погладил от колена и выше, сжал ладонью красивый член супруга. Баки весь был таким — идеальным, словно вылепленным неведомым художником, безумно красивым, сильным, мощным, но в какие-то моменты настолько ранимым и трогательным, что не верилось в его реальность. Закусив губу и прикрыв глаза, Баки медленно насаживался на член, такой желанный сейчас, что с ума сводило. Сев до конца, он повел бёдрами, пристраиваясь. — Обними меня, — почти приказал он Броку, дёрнув его наверх, — сожми мою задницу. И Брок подчинился, да и было бы ради чего отказывать, самому хотелось постоянно прикасаться, мять литые мышцы, ощущая, что это вот все теперь принадлежит только тебе. Брок гладил Баки, целовал его шею, плечи, мял задницу, растягивая ее половинки в стороны, касался кончиками пальцев собственного члена и растянутых вокруг него мышц. — Блядь, детка, сделай так ещё, — взвыл он, когда Баки весь сжался внутри, словно ладонью стискивая его член собой. — Нравится? — мурлыкнул Баки, снова сжавшись, приподнялся и неторопливо насадился на член, сжимаясь. Наклонился к Броку и прошептал прямо в губы: — Тебе именно так нравится? И снова медленно опустился на член, словно издеваясь над Броком. Самого Баки потряхивало от всего: от ощущений, таких новых, до одури приятных; от своей власти над Броком, даже когда не он трахает, а его; от сводящих с ума ощущений, которыми полнилось все тело; от того, что теперь они с Броком навсегда вместе, и реально только смерть могла их разлучить. Подхватив Баки под задницу, Брок зарычал, двинул бёдрами, насаживая на себя по полной, не давая самому навязывать ритм, показывая, каким разным он может быть. То вскрикивая от толчков Брока, то прижимаясь губами к губам в жарком, мокром поцелуе, Баки принял заданный ритм, легко его поддерживая, тренированное тело само поняло, что от него требуется. А потом Баки умудрился перехватить инициативу, задав просто сумасшедший ритм, сжимая Брока в себе. Сумасшествие не отпускало, оно вспыхивало в крови яркими вспышками удовольствия, разгоняя сердце все быстрее и быстрее, сбивая дыхание. Брок вбивался в жаркую тугую задницу супруга, кусал его губы, не в силах больше сдерживаться и взлетал все выше и выше, чувствуя, как весь остальной мир перестаёт существовать окончательно зацикливаться на одном только человеке — Баки Барнсе. — Да!.. — заорал Брок, вжал в себя супруга, кончая. Баки последовал за ним почти моментально, просто от осознания, что его супругу хорошо с ним, от сумасшествия, что творилось между ними. Баки упал на Брока, повалил его на спину, обнимая, вжимаясь в него, мелко подрагивая, тяжело дыша. Тело было лёгким, как пёрышко, казалось, отпусти он Брока, и взлетит, повиснет, как те шарики, что притащил для него Стив. Кое-как собрав мысли в кучу, Брок едва-едва сумел дотянуться до легкого пледа, укрыл им себя и Баки. — Все, детка, я на сегодня кончился. Люблю тебя, но ни рукой, ни ногой больше не двину. Могу поизображать бревно жопой кверху, но не больше. — Нет, бревно не хочу, — вздохнул Баки, он сполз с Брока, устраиваясь рядом, подмял его под себя, прижал живой рукой к матрасу и себе одновременно и сладко зевнул. — Спи, Брок Рамлоу-Барнс. И это я ещё не интересовался, какого хера твоя фамилия идёт первой. Спи. Баки коротко поцеловал Брока в висок и закрыл глаза, свет Брок вырубил чуть раньше, и они остались в полной темноте и тишине, в которой слышно было только их мерное дыхание. Ещё один день, в который они обыграли смерть, ещё одна, а может и две спасённые жизни. Утро началось с суматохи за дверью, кто-то явно ковырялся в замке в надежде его тихо вскрыть и остаться при этом незамеченным. — Я же сейчас встану и помогу! — рявкнул Брок, прикрыв ухо Баки ладонью. За дверью что-то упало и все стихло. А Брок с чувством выполненного долга завалился опять в постель, подмял под себя мужа и с удивлением понял — проснулся. — И где у нас случилось? — не открывая глаз, спросил Баки, и не собираясь вставать. — Может, ты никуда не пойдешь, а они сами там справятся? Баки было… он был замужем уже второй день, и это действовало одуряюще. Он прошёлся руками по телу Брока, погладил его в самых нежных и чувствительных местах, какие успел найти за их недолгое время вместе, почувствовал, как по телу разливается утреннее желание. — Давай? — предложил Баки, погладив член Брока. — Нежно и медленно, а потом оладушки. Брок навалился сверху, подмял под себя тихо охнувшего Баки, прижался к такому тёплому, мягкому с утра, ещё не до конца проснувшемуся, впился в сладкие чуть припухшие губы голодным поцелуем, чувствуя бедром, что как минимум член Баки очень даже проснулся. Резко раздвинув ноги Брока, Баки нашарил под подушкой смазку, налил на пальцы и погладил Брока между литых половинок, проникая пальцем в жаркое нутро. Брок был горячий, податливый, и Баки вело. Но сейчас хотелось медленно и нежно. Дыхание сбилось. Брок выгнулся, громко протяжно застонал, двинулся назад, насаживаясь на пальцы, дрожа всем телом, кайфуя от предвкушения. — Да, детка, сожми левой задницу, ну же… не бойся, я крепкий. Баки подчинился, сжал половинку своей левой рукой, оттянул, проникая пальцами ещё глубже, погладил, стараясь сохранить дыхание ровным, целовал жадно, до боли, прикусил Броку нижнюю губу, и улыбнулся, рассмеялся и снова поцеловал. — Мой сладенький сам поскачет, или его подвигать? — мурлыкнул Баки. — Господи, знал бы ты, как я тебя люблю, с ума схожу, когда ты рядом. Отвечать Брок не стал, лишь с тихим стоном сам насадился на толстый член, помогая себе ладонью. Если бы он только знал о том, что происходящее сейчас возможно, то не мучался бы последние два года от чисто механического секса, затрахивая любовников при этом до невменяемого состояния. Почувствовав, как Брок впустил его в себя, Баки перевернул их, навалился и задвигался, как хотел — медленно, со вкусом, смакуя каждое движение. Целуя и целуя Брока. Брок же обхватил левое плечо Баки, уткнулся в него лбом и задвигался в такт, все увеличивая и увеличивая ритм, слишком хотелось чувствовать член мужа на полную, ощутить его силу. Даже синяки — и те не смущали. Повинуясь желанию Брока, Баки наращивал темп, держал его крепко, прижав к кровати, и трахал, словно в последний раз. Почему-то именно сейчас, проснувшись утром, Баки остро, ещё острее, чем в первый раз, ощутил невозможную потребность в Броке. Понял, что без него он ничего не значит, без Брока он просто перестанет быть. Он поднял голову, посмотрел на Брока, чувствуя, как из глаза катится одна-единственная предательская слезинка, выдавая его с головой. — Люблю! — почти прокричал Брок, прижался к губам Баки в жадном собственническом поцелуе и выгнулся, выломился в спине, кончая, застонал протяжно. Брок готов был умереть прямо сейчас, в этот самый яркий момент единения, кончиться, чтобы не было реальности, способной развести их в стороны, оружия, способного убить. Брок так сильно любил Баки, что готов был разменять собственную жизнь на ещё сотню лет для Баки, лишь бы тот продолжил жить, и если не любить, то помнить своего супруга. — Оладушки, — едва слышно прошептал Баки, целуя Брока. Он готов был целовать и целовать его, нежить, прижимать к себе, любить, только бы чувствовать рядом. Только бег времени не разлучил их. — Я тебя обожаю, но надо оладушки. А ещё к нам кто-то ломился. Не мешало бы выяснить, кто. Баки не было неловко за эту слезинку, за эту секундную слабость, потому что это был Брок, а с ним можно было быть абсолютно любым. Главное — настоящим. Брок раскинулся на постели морской звездой, не желая не то что вставать и куда-то идти, а даже прикрываться, да и кто что там не видел из его ребят. Стива — и того нечем удивлять было. У двери снова послышалась суета, но замок в этот раз ломать не стали, а деликатно постучались. — Надо что? — лениво спросил Брок, чуть повысив голос. — Телефон под подушкой вчера забыл, — отозвался из-за двери Глазго. — Позже! — лениво ответил Баки. — Тебе не звонил никто. Скатившись с Брока, Баки устроился рядом, сладко улыбаясь, а потом рявкнул так, что любой за дверью бы услышал. — Шарики мои забрали? — Забрали, — со вздохом ответил Глазго, явно решивший прямо там под дверью этого «позже» и дожидаться. — Во Таузиг обрадуется, — усмехнулся Брок, которому лень было даже глаза открывать. — Он терпеть розовое не может и шарики, а тут в его бункере такое великолепие. — Полопает мои шарики — придушу, — улыбнулся Баки, представляя, как Таузиг ходит и лопает шары. — У нас на повестке дня Роллинз, но с ним пока Стив. Только Стив же не просечет, если что, и угробит нам ценного сотрудника. — Да встаю я, встаю, — со стоном выдохнул Брок и честно попытался подняться, правда, не особо преуспел в этом деле. — Но я правда встаю. — Лежи, — Баки легко поднялся, потянувшись всем телом, красивый, стройный, сильный, Баки знал, что хорош, и из-под прикрытых глаз смотрел, как Брок им любуется. — Я пойду, отдам телефон, приготовлю оладьи и позову тебя. Но сначала в душ. А то ты пометил меня, как только мог. Не покусал разве что. — Ничего, у меня ещё будет время исправить это упущение, — оскалился Брок и всё-таки сел, закутался в плед на манер римской тоги и махнув рукой, попросил: — Детка, пусти этого страдальца, не обижай ребёнка. Да, Броку хотелось бы пометить супруга, всего, с ног до головы, чтобы все сразу знали, что Баки занят и, если что, за него любому голову открутят, но все планы сбивала бешеная регенерация модификанта, убирающая следы любых синяков за считанные минуты. — Что, задумался о том, что твои метки сойдут к утру? — рассмеялся Баки, натягивая штаны и открывая дверь Глазго. — Но ведь важно, что они были, правда? Тот ввалился в комнату, обшарил ее быстрым взглядом и, мучительно покраснев, допрыгал до раскладушки, сунул руку под подушку, нащупал телефон и под хохот Брока умчался обратно. — Вроде взрослый мужик, — утирая слезы, прокомментировал Брок. — а засмущался от того, что папа с мамой «играли в комнате по-взрослому». И это военная элита? — И это с учётом того, что сам замужем, — рассмеялся Баки. — Детский сад. Я жрать хочу, Цезарь недобитый, а готовить на толпу надо. — Что поделать? — театрально вздохнул Брок. — Ты теперь родитель огромного семейства. Ещё и сиамского близнеца твоего к кухне допускать нельзя, а кормить надо. Мясо,скорее всего, у Майкла они вчера все подожрали. Брок все же сполз с постели, пошатываясь добрел до шкафа и, скинув плед, завис в раздумьях. — Утро. Дверь распахнулась, пропуская в комнату Стива. Он на мгновенье смутился, наткнувшись взглядом на совершенно голого Брока. — Ребята в магазин собрались, вам что-нибудь надо? — Шоколадного молока и бананового мороженого, — не задумываясь, объявил Баки, — а ещё я хочу много жареного бекона. А ты к кухне не подходи, не смотри даже в ее сторону, понял? А ещё Брок готов жить вместе с тобой, так что купим дом. Большой дом, в котором я смогу тебя потерять. Брок, а ты что хочешь? — Стебли сельдерея и зерновой хлеб, — ответил Брок, достал из шкафа первую попавшуюся футболку, понюхал ее и швырнул в сторону корзины для белья, притулившейся в углу. — И пусть вещи в прачечную закинут. — Ага, передам, — кивнул Стив, ещё раз облизав Брока взглядом. — Глаза закрой! — скомандовал Баки. — А ты… Я не буду спрашивать, что там между вами было, но что б больше… Сельдерей и зерновой хлеб? Брок? — Стебли сельдерея, зерновой хлеб и прачечная, — повторил Брок, натягивая штаны, и обернулся, показал язык Стиву. — Вали уже, Роджерс, не нервируй детку мне. Фыркнув, Стив вышел, притворил дверь, оставив их наедине. — Брок, зачем тебе эта гадость? — Баки скривился. — Нет, зерновой хлеб я ещё понимаю, но сельдерей… Я многого не знаю о своем супруге… — Во-первых, я люблю сельдерей, латук и фенхель, очень люблю; во-вторых, жопу помогает в тонусе держать; в-третьих, — Брок дёрнул Баки на себя, укусил за нижнюю губу, — в зажарку к мясу сельдерей самое то. И не ревнуй к Стиву. Всё, что между нами было, давно прошло. — Сельдерей, латук и фенхель, — повторил Баки. — Я запомню. Значит, мороженое ты не будешь. Ладно. Баки обнял Брока, прижал к себе, голову к живому плечу, погладил по волосам. Он понимал, что они разные, что на самом деле представления не имеют друг о друге, но всегда можно узнать друг друга. — Что бы ни было в тебе странным для меня, а может быть даже не нравилось, я переживу, узнаю, что не нравится тебе и постараюсь тебя не раздражать. Обещаю. А ты гладь меня почаще по спине, мне очень нравится. — Дурак ты, — вздохнул Брок, дёрнул Баки за волосы, заставляя запрокинуть голову назад, открыть шею, провёл носом от ключиц до кадыка и прикусил тонкую кожу под самым подбородком. — Давай без излишней жертвенности. Мы взрослые люди и сумеем договориться. Я люблю фенхель, ты банановое мороженое. Я за порядок, ты наоборот — свинтус ещё тот, но мы уживёмся, научимся взаимодействовать, найдём компромисс. Не нравится — открой рот и скажи! Понял меня? Что-то такое Брок себе и представлял в их отношениях, слишком мало они знали друг друга… то есть совсем ничего не знали, кроме того, что лежало на самой поверхности. Не встречались, не пробовали жить вместе, не сталкивались лбами в быту, не ругались так, чтобы метать друг в друга тарелки. Не расходились, пожалев об этом через секунду. Что у них было? Всего пара дней? Всего пара дней и свадьба, бурная ночь и шикарное утро, и тут обнаруживается всякое. Баки не любил ругаться, ему было проще промолчать, отвернуться, уйти. Нет, по мелочи он мог орать, кляня обидчика на чем свет стоит, но при серьезной ссоре он замыкался, и это "открой рот и скажи" могло быть просто невыполнимым. — Я больше люблю фисташковое с миндалем и шоколадным топпингом, — вместо всего нужного сказал Баки, но, подумав, заглянул Броку в глаза. — Я не свинтус. — Ты чудо, но, детка, не молчи, если что-то не так. Это глупо и может всё испортить. Брок снова его поцеловал в кадык и только тогда отпустил. — Ты вроде в душ хотел. — Я хотел с тобой, — вздохнул Баки. — Пойдем, а? — Пойдём, — легко согласился Брок. Осознание, что легко не будет, он попробовал задвинуть куда-нибудь подальше и не прокручивать в голове. Не умели они быть вместе, слишком поторопились, испугавшись нависшего сверху, но и менять Брок ничего не хотел. Ну не умел Баки решать проблемы через рот, ничего, научим. Главное — тер-пе-ни-е. В душевой Брок быстро скинул домашние штаны, провёл по животу, скривился. Сперма была на нем везде, вроде даже на голове в зеркало видел слипшееся пряди. — Иди сюда, — Баки подтянул Брока под тугие струи теплой воды и принялся намывать. Сначала налил на голову шампуня, мягко втер его в волосы и хорошо выполоскал, а потом взял мочалку, капнул на нее геля для душа и начал нежно, но уверенно, без какого-либо эротического подтекста намыливать его. Баки просто хотел быть с Броком сейчас, словно чувствовал что-то, что могло разлучить их, и разлучить очень скоро. И Баки спешил, оскальзывался, падал, но поднимался и снова припускал по дороге жизни, не уверенный, что для них с Броком она будет долгой и счастливой. — Бак, — Брок отобрал у него мочалку, отбросил ее к ногам, а сам стиснул супруга в объятиях, глянул прямо в глаза, хоть и льющаяся сверху вода мешала нормально разговаривать. — Мы справимся. Вместе проще идти по жизни. Теперь нам есть, на чью руку опереться, что бы ни случилось. Я люблю тебя. Он провёл ладонями по спине Баки, ласково, даже нежно. Погладил по шее, рукам, коснулся живота, любуясь. — Просто будь со мной. — Ага, — кивнул Баки. Мокрые пряди липли к лицу, и он то и дело убирал их, чтобы нормально смотреть на Брока. — Буду. Обязательно буду. Иди, вытирайся, я сейчас приду, — Баки сделал над собой усилие и не вытолкал Брока, ничего не объясняя. — Дай мне две минуты, и я снова буду. Поцеловав Баки, Брок выбрался из душевой, быстро вытерся и, впрыгнув в штаны, вышел в коридор, не забыв притворить за собой дверь. Меньше всего ему хотелось надоедать Баки, мешать ему, но получалось, что он даже предугадать, когда такое случится — не может. Не знают они привычек и триггеров друг друга, слабых мест, того, что раздражает или, наоборот, радует. Ничего не знают. Только не поздно ли сейчас учиться? На душе стало муторно. Потерять Баки только обретя его… страшно, до ужаса, до подгибающихся коленей страшно. — Так! — гаркнул Брок во весь голос, чтобы переключиться, не накручивать себя почем зря. — Кто занят завтраком сегодня? Почему никто не кормит командира? Было сложно, но не потому, что они ничего не знали друг о друге, на самом деле знали, потому что, Баки был уверен, следили, наблюдали друг за другом. И Брок видел, что Баки любит вкусняшки всех мастей, оружие, которое любит перебирать в минуты задумчивости, трещать без умолку, когда Стив молчит, и уходить в глухую несознанку, если на него пытаться наезжать. Баки был уверен, что стоит немного подумать, скинуть розовую пелену тумана счастья, как он вспомнит такие же заметные мелочи. Нужно просто очистить голову. Но когда рядом Брок, очистить голову просто не получалось, и Баки отогнал мужа от себя, обидев. Вон как орет на личный состав. По-армейски быстро домывшись, Баки надел штаны, завязал волосы полотенцем и бесшумно появился у Брока за спиной, обняв. — Прости, — сказал он на ухо, — я пытаюсь думать, пытаюсь вести себя правильно, но рядом с тобой просто розовый туман в голове, и я как идиот, который наблюдал за тобой сутками, но все забыл. — Детка, какой ты дурной иногда, — вздохнул Брок, усадил супруга за стол, взглядом велев остальным бойцам на некоторое время потеряться из виду. — Не надо правильно, не рви самого себя. Просто будь. Мы научимся, подстроимся, поймём, как надо, но со временем. Именно сейчас с непониманием и тревогой в огромных серых глазах Баки Барнс был менее всего похож на страшного Зимнего Солдата, бесчувственного и беспринципного. Слишком живым и открытым был его супруг. — Я всегда дурной, — криво усмехнулся Баки. — Просто ты иногда этого не замечаешь. Брок, а если у нас нет этого времени? Баки прорвало, то, чего он так боялся, то, чего не мог предотвратить, то, о чем молчал, вырвалось наружу. — Если в четверг, или в среду, все закончится для одного из нас? — спросил он, тревожно заглядывая Броку в глаза. — Что, если смерть переиграть невозможно? Брок, пожалуйста, я знаю, что это звучит жутко, но убей кого-нибудь, обезопась себя, чтобы я был уверен, что ты выживешь, что с тобой все будет хорошо. — Я не могу, ради тебя, твоей жизни — убил бы не задумываясь, а ради себя… — он сокрушенно покачал головой. — Ты знай, что я люблю тебя, очень люблю. Горечь подкатила к горлу. Брок не знал, как сказать о том, что задумал, как попрощаться на всякий случай. А застрелиться — это несложно, чтобы Баки жил. Брок говорил, что он умер последним, и у Баки в голове был план рукой Брока застрелить кого-нибудь, это же должно прокатить, помочь, чтобы он точно выжил во всей этой круговерти смерти. А он сам как-нибудь выкарабкается, останется с ним, ведь он живучий, он обязан выжить, чтобы быть рядом. А Брока он вытащит. Баки хотел будущего на двоих, а не влачить в одиночестве оставшиеся годы, сколько бы их ни было. — Гад ты, — улыбнулся Баки. — Задумал херню, только я ещё не знаю, какую, и лучше тебе мне рассказать, потому что я узнаю, и это угроза. — Не херню, детка, а хитрый и продуманный план, — оскалился Брок. — А вообще, ты, мне помнится, оладьи мне обещал. Завещание было готово, юрист как раз сегодня должен прислать вариант на одобрение. Пистолет с тремя пулями тоже. Баки чувствовал, что что-то не так, что-то Брок скрывает, но не мог же он приставить к его голове пистолет и спросить с пристрастием? Не мог. Вот и приходилось следить за ним, не отпускать от себя ни на шаг. Поэтому просто встал и принялся готовить обещанные оладьи. — Куда поедем в медовый месяц? — спросил Баки, просто чтобы сменить тему, чтобы поговорить о чем-то хорошем, помечтать. — Я хочу в Европу. В Норвегию на рыбалку. В теплую Италию, в Хорватию. Хочу на море, короче, но не на острова. А ты куда? То, что медового месяца может не быть, Баки думать не хотел. — А ещё хочу в поход в лес. — В Италию да, тоже с удовольствием бы поехал. Летом. — Брок откинулся на спинку стула, улыбнулся чуть мечтательно. — Детство вспомнил бы, очень давно там не был. У Брока не было родни, кроме ребят из СТРАЙКа, родители умерли, когда он был совсем маленьким, а Ба умерла, едва ему исполнилось четырнадцать, оставив его совсем одного. Знакомить Баки было не с кем, разве что на могилы сводить. — А у тебя там кто-то есть? — спросил Баки. На сковороде зашипело тесто первой партии оладий. Ещё Баки хотел в Ирландию, посмотреть на страну, из которой уехали его родители в поисках лучшей жизни, но промолчал. Он когда-то хотел выяснить, есть ли у него живые родственники, ведь его сестры вышли замуж, двоих он сам выдал, но не стал. Это были чужие ему люди, о которых он ничего не знает, а о себе ему было рассказывать нечего. Да и зачем им какой-то давно умерший Баки Барнс, у которого, кроме войны и лучшего друга, в жизни ничего не было? Теперь у него был Брок. И Брока он потерять был не намерен. — Родился там, но слишком давно уехал, чтобы хоть кто-то помнил меня, — ответил Брок. — Вспомнить хочу, тебе показать землю, на которой рос. Где бы ни бывал Брок, душа все равно рвалась обратно в Тоскану, к тому солнцу, особому запаху, жаре, желтой пыли, оседающей на коже, раскидистым оливам, растущим у дома, пряному запаху базилика и рукколы. А теперь хотелось это все показать Баки, однажды уговорить туда уехать навсегда, отремонтировать оставшийся без пригляда дом и поселиться в нём, пусть даже и с Роджерсом на прицепе. — Значит, поедем, — ответил Баки. — Куда захочешь. Месяц — это дохуя времени. Держи. Баки поставил тарелку перед Броком. — Тебе сироп или джем? Или жопу будешь беречь? Она у тебя классная. Баки налил на сковороду следующую порцию теста и поставил на газ ещё сковороду. — Эй, гоблины, — позвал он. — Мама с папой наговорились, пиздуйте на стол накрывать. Отвернувшись от плиты, Баки поцеловал Брока во влажную макушку, прижался носом, вдыхая запах, и вернулся к оладьям. — И мой гоблин тоже проходи, — позвал он Стива. — Какие оладьи без сиропа? — делано возмутился Брок и подмигнул сунувшейся на кухню парламентёром Мэй. — Где вы шляетесь? Жрать давно пора, и так график весь по пизде пустили, уже неделю жопы на диване греете, хотя тренажёрка тут есть, между прочим. Бойцы тут же появились в дверях кухни, гомоня и принюхиваясь, даже Веласкес, и тот отлично вписался в давно спевшийся коллектив, пообтесался за эти несколько дней, сбавив гонору и спеси, сдружился с остальными ребятами. — О, еда, — с улыбкой сказал Стив, заняв своё место за столом. Баки напек гору оладий, чтобы хватило на весь этот кагал и ещё им со Стивом, и, надо сказать, изрядно заебался. Раньше ему не приходилось столько готовить, но он был рад, видя, что Брок улыбается. — Всем приятного. После еды Стив с Роллинзом моют посуду, а вы все учить новые спецификации на поступившее вооружение. Спрошу вечером, — скомандовал Баки. Спортзал мог подождать. — И ты учить, — погладил он по колену Брока. — Вот я понять не могу, — протянула Мэй, как самая бесстрашная, — удачно ли командир женился. За столом на мгновение повисла мертвенная тишина, а потом грянул дружный смех, звуковой волной покатился по коридорам, отражаясь от стен, затихая в дальних комнатах. — Удачно, — отсмеявшись, Брок приобнял Баки за плечи. — Командир с утра довольный и сытый, значит в ваших организмах не появится новых технологических отверстий ближайшие пару часов. А если ещё и маму порадуете, глядишь, и научитесь чему новому у лучшего из лучших. — А Мэй смелая, — хитро улыбнулся Баки. — Будешь любимой гоблиншей. Расскажу много интересного. Все. Надо дела делать. А папа будет ждать прихода. Надо Роллинза спасать.