Часть 1
20 сентября 2019 г. в 13:35
Иногда я ловлю себя на мысли, что я ничего не чувствую. Ничего не чувствую кроме холода, прикосновение одежды, тепла от огня… я чувствую только то, что касается тела, а внутри какая-то тишина. Она не звенящая, не давящая. Она никакая. Без цвета, без… без эмоций. А порою ловлю себя на мысли о Саске. Я вспоминаю его улыбки, хитроумные попытки вывести меня на эмоции и на ласку. Как он издалека начинал тему, подводя к своему желанию и манипулировал моими чувствами ради достижения своих целей. И это… это в его исполнении было невероятно милым. И я вспоминаю все это из раза в раз. Часами. Запоздало осознавая, что уже три часа кряду сижу и в воспоминаниях об одном и том же человеке. И при этом, ни одной мысли о родителях. Ни о Шисуи, ни о Изуми, ни о… ни о ком другом, только постоянные, крутящиеся в круге воспоминания об одном о нем. И я что-то чувствую… Порою мне сложно понять, что я чувствую по отношению к нему.
Я помню, с каким рвением шел на первую встречу после той ночи. Я знал о нем многое, но я еще ни разу его не видел. И не знал точно, что почувствую. Надеялся, что испытаю радость и боялся не удержать эмоций. Которых… не было? Но вдруг они вырвутся в момент встречи? Спавшие все эти годы и вырвутся?
Реальность оказалась куда мрачнее. Странно, какое бы мрачное гендзюцу бы я не создавал, реальность всегда оказывается мрачнее. Я сначала не испытал абсолютно ни-че-го. Лишь легкое раздражение. Он был удивительно несуразным и слабым. Уже в Конохе я понял, что не хочу с ним видеться лицом к лицу. Он вырос, был жив и по-видимому – здоров. Отлично, это меня радовало. Моя цель была достигнута. А когда он прибежал навстречу, меня внезапно нахлынула – злость, обида и гнев… Эта мелкая шавка, тварь, из-за которого моя жизнь пошла под откос! Из-за которого я теперь был ни жив, ни мертв! Я его хотел заставить страдать так же, как страдаю я! Или… хотя бы самую малую часть, поделиться с ним той болью, что мне приходится испытывать каждый чертов день своего существования. Почему я так страдаю, а он под опекой, здоровый, сытый, в тепле, среди друзей, в Конохе! Почему бы ему не разделить хотя бы самую малую часть боли со мною? Со своим старшим братом, которому приходится вести жизнь козла отпущения, ради его жизни! Это ради него я так страдаю, это ради… Я… тогда я и вправду разделил с ним свою боль. Показал ему ту ночь. Ему было больно, и он кричал, но он также и услышал мои слова. Изнеженный под ласковыми лучами солнца, в заботливых листвах Конохи… ему явно не хватало ненависти. И я, наконец, как поймавший прохладный ветер в пылающих песках пустыни, испытал чувство – садистское, сладостное нытье под сердцем от ужаса боли, что почувствовал мой самый дорогой, мой самый любимый человек, разделив со мною нашу боль. Это была теперь Наша общая боль. Или… нет? Я снова пропал в забытьи в этих бесконечных днях без эмоций и чувств, в которых порою пропадал в мыслях о Саске.
Наверное, я схожу с ума. Хочу говорить с Саске, рассказать ему все и следить за его эмоциями, пока буду рассказывать. Мне интересна его реакция. Порою я эти эмоции воображаю, но разве можно точно предположить его реакцию по фантазиям? Конечно же нет. Потом очень долго, с ювелирной кропотливостью анализирую каждое воспоминание о нем. После ставлю его в различных случаях и пытаюсь предугадать его реакцию. В конце вспоминаю схожие ситуации и сравниваю их. Кажется, я… я болен и моя болезнь – Саске. Порою хочу, чтобы она была общей. Чтобы Саске болел и мною. Какая жалость, что эти редкие обрывки эмоций, единственные краски в моей жизни.
Вообще-то, я никогда не отличался эмоциональностью и это меня успокаивает. Кажется, я впервые убил в четыре года. Не помню точно, но я помню и то, как ужаснула смерть моего однокомандника в восемь лет и… уже в Конохе я никак свои эмоции не выдал. Странно, а может тогда меня и не сильно это ужаснуло? Возможно, это проявляется врожденная аномалия в моем мозгу отвечающие за эмоции?
Обычно я убиваю быстро, желательно с минимальной кровью. Не люблю долгую возню и мясо на полу и на земле. Кисаме и другие Акатсуки с радостью кромсают и любуются что пытками, что раздроблением чужих тел своими руками. Они словно демонстрируют всем окружающим свою звериную сущность. Как бы доказывая миру, какие они чудовища. Странно при этом то, что со мною они предпочитают не разговаривать лишний раз. И держатся поодаль, словно боясь оказаться слишком близко. Особенно удивляют более шумный контингент организации, при виде меня напряженно замирающие, но отчаянно держащие себя в руках. Порою они осыпаются в угрозах. Или это обещания? Какая жалость, что это не вызывает во мне никаких эмоций. Я даже не раздражен. Интересно, чтобы я испытал, будь на их месте Саске? Я бы снова разделил с ним свою боль? Я так хочу с ним разделить свою боль, значит ли это, что мне больно? Интересно, постоянно ли?
Порою я погружаю особо сильных шиноби в Тсукуеми и наблюдаю за их пытками. Они то горят, то плавятся, то страдают раздираемые своими близкими. Интересно, понимают ли они, что большая часть иллюзий создана ими самими? Я лишь даю определенную волю мозгу, и он начинает их пытать. На самом деле, я редко выбираю пытку. Самое интересное в этих пытках то, как они страдают и не могут заставить свой собственный мозг прекратить это или хотя бы выбрать наименее страшную кару. А несколько раз я разделил с ними свою боль – заставил чувствовать то, что испытывал я. Душевные муки оказались ужасным испытанием для их психологического здоровья. Они испытывали все те эмоции, все те чувства что я переносил и не понимали почему, почему они это чувствуют. Большинство остались в живых, как благодарность за проведенный эксперимент. Остались в живых, хотя я не думаю, что их психологическое здоровье когда-либо вообще придет в норму. Мне просто хотелось узнать, испытывал ли я когда-либо сильные эмоции. Зато я узнал, что я испытывал сильные чувства. Очень сильные, настолько сильные, что шиноби не выдерживали… вдруг и я не выдержал?
Мое тело иногда болело и мне это нравилось. Я пошел к врачу только тогда, когда это начало мешать работе. Эта боль напоминала о том, что я жив. А еще о том, что скоро умру. Эта болезнь была гарантией моей смерти. В любом случае я умру.
А однажды я получил все ответы на свои вопросы. Наконец-то. Случайно оказавшись перед зеркалом в одном из сотен ничем не примечательных отелей. Это зеркало было прямоугольное, с меня ростом. Я мог просто быстро бросить взгляд на отражение и уйти, но одно меня зацепило – я стал выше и шире. Мои плечи уже не были такими тонкими, да и все тело утратило легкость и обрело значительную мышечную массу. Оно выглядело более гармонично, и, даже черты лица обрели более острые углы свойственной мужским чертам лица, теряя детскую мягкость… И я осознал, что просто вырос. Я рос… я вырос, несмотря на ту ночь, несмотря на бесконечные убийства, пытки, смерть, болезнь… на многие года черно-белого существования я рос… Бессердечная биология не глядела ни на какие особенные ситуации и из ребенка, сделала юношу. В тот момент осознания до меня дошло, что я был ребенком! Ребенком, который продолжал расти и еще должен вырасти! Я еще расту! Я должен был еще расти, но уже столько лет ждал своей смерти. Это тело никогда не вырастит окончательно. Оно не вырастит. И я понял, зачем заставлял Саске жить – чтобы он вырос! У меня отняли это право, но он мог, и он вырастит. Наверное, станет выше меня, шире, черты лица обретут окончательно мужские черты. И точно станет старше меня. А я останусь юношей.
Тогда пришло и второе осознание – у меня была депрессия. Тяжелая, затяжная депрессия, которая проявлялась в отсутствии каких-либо чувств и так тело защищало меня от переживаний. И с этой депрессией я должен был умереть. Ее лечить долго, нужны медикаменты и психотерапевт. Надо к нему постоянно ходить и выговариваться, чему мне не дано правом. Я умру больным и не доросшим. У меня не было никакого права, зато они будут у Саске. У него был еще преданный друг и я надеялся, что он поможет ему. Хоть ослабит ту пылающую боль, что оставил ему я, стараясь хоть что-то ощутить. Тогда я много плакал. Почти рвал на себя волосы. Но, нельзя было. Утром должен был прийти Кисаме и он не должен увидеть во мне следы ярких эмоций. Никто не должен увидеть во мне перемен. Но после этого дня я почувствовал, что за поглотившей меня депрессией я нашей маленькое отверстие, через которую сочились мои маленькие эмоции. Она была явно сделана из воспоминаний о Саске, но после осознания своей болезни она стала шире. Я чувствовал. Немного, но это было уже много, после стольких лет депрессивного анабиоза. И я был за это благодарен. В первую очередь Саске – за детство, проведенное с ним. За то, что своим детским непосредством он развлекал и заставлял забывать обо всем ужасном, чем был окружен. Напоминал, что я тоже был ребенком. Он был и остался моим маленьким мирком счастья, где нет взрослых проблем. Есть только веселье, радость и детские развлечения. Я был ему благодарен за эти светлые воспоминания, подаренные им. Только он мне их дарил. И я ему подарил взамен, возможность жить. И вырасти.
Вырасти больше и старше меня, мой маленький, глупый брат.