I.
Руки Гильгамеша, поддерживающие её, обманчиво нежны; он прижимает её к своей груди, одной рукой обнимая за плечи, а другой – подхватив под колени. Он весь залит кровью. Её. Это первая мысль Сейбер, после того как она приходит в сознание, и возможно, именно из-за потери крови ей кажется любопытным, что его это совершенно не беспокоит. Ведь, по мнению Сэйбер, он был человеком, который терпеть не мог ощущение чужой крови на собственном теле. Её ведь нёс Гильгамеш, не так ли? Тот, кто недавно побрезговал сразиться с ней лицом к лицу, дабы не запачкать свою царственную персону или, не дай боже, пошевелить лишний раз мизинцем. Но Гильгамеша не волнует кровь – или, может быть, он так восхищён своими действиями, что просто не обращает больше ни на что внимания. Сейбер медленно моргает, и окружающий мир плывёт перед глазами. Несмотря на поздний час, небо над ними яркое: его озаряет фальшивое Солнце. Красная пелена застилает взор, и она закрывает глаза – но не может перестать чувствовать запах. Запах огня и смерти – суть ожившего кошмара, обрётшего форму, явь и плоть. В воздухе витает нечто ужасное, и Сейбер не нужно быть зрячей, чтобы ощущать присутствие этого повсюду. Она пытается согнуть пальцы, но они отказываются слушаться. Её меч не появится перед ней, не сейчас. Но даже если бы и появился – Гильгамеш не выглядит раненым. В этой битве она сражалась со всей мощью и яростью, на какую только была способна, но не смогла даже поцарапать Короля Героев, в то время как сама достигла предела боли. Она не сможет победить его в своём нынешнем состоянии. Она чувствует, как слабое тепло рассеянными всполохами окутывает её тело. «Должно быть, я всё ещё истекаю кровью, — думает Сейбер, но сознание проясняется, и её посещает мысль, вся ли кровь – её собственная, — где Широ?» – О, ты, наконец, проснулась? – Сейбер сглатывает, но горячий воздух слишком сухой, чтобы она могла произнести хоть слово, и угрозы замирают в горле. «Да, я проснулась, — думает она, — я проснулась, ты, ублюдок, и я не позволю тебе сделать этого». Лучшее, что она может сделать – это глухо зарычать. Гильгамеш смеётся. – Отлично! Было бы скучно, проспи ты своё перерождение, - она ощущает горячий и сухой воздух на своей коже и начинает дрожать. Она уже слишком ясно осознаёт, что надо что-то предпринимать – и, тем не менее, продолжает бессильно лежать в руках врага. Если враг сильнее, то единственный выход для Короля – умереть в сражении. Но пока она размышляет, хватка Гильгамеша становится крепче, и она вскрикивает, зажмуриваясь от разрывающей тело боли. Она могла бы исцелиться, будь с ней Широ, но внутри всё сжимается и стонет, когда она вспоминает, почему его здесь нет: «Ты подвела его. Ты не смогла защитить своего мастера». Земля сотрясается. Ослепляющий красный свет прорывается даже сквозь сомкнутые веки, лишая милосердной темноты. – Открой свои глаза, Сейбер! Всё будет бессмысленно, если ты не будешь смотреть! – Сейбер пытается снова, но Экскалибур не появляется. С рваным вздохом она открывает глаза. Первое, что она видит — Гильгамеша, его кроваво-алые глаза сияют, триумфально смотря на неё. Но потом он отворачивается и смотрит на небо над их головой. Ночное небо невыносимо красное и словно раскалывается на части, пронзаемое чёрными полосами. Незнакомое чёрное Солнце высоко висит, окружённое кольцом пламени. Воздух становится горячее,и чёрное Солнце светит ярче. Несмотря на весь ужас и страх, внушаемый ей этим зрелищем, Сейбер не может отвести взгляд. Гильгамеш улыбается ей: «Помнишь этот пейзаж? Мы сражались посреди него десять лет назад. Он прекрасен так же, как и тогда». Сейбер кашляет и ощущает привкус крови во рту, прежде чем снова пытается заговорить. «Арчер, – произносит она хрипло, – ты не можешь этого сдела…» Гильгамеш вскидывает руки, поднимая Сейбер над головой, как священную жертву проклятому Солнцу. – Арчер! – Лучше не сопротивляйся слишком сильно, – говорит Гильгамеш, – чем больше ты будешь пытаться остаться собой, тем больнее будет! – Какие бы чувства ты ко мне не испытывал, прошу – не втягивай больше невинных жизней, – Сейбер говорит быстро, – Это же меня ты хочешь в конце концов? Если ты продолжишь, эта дрянь высвободится, и не останется ничего от мира, который ты провозглашаешь своим! Останови это безумие прямо сейчас и давай решим всё только между нами двумя…– Гильгамеш смеётся. – И попытайся не сойти с ума. Такая ты мне не понравишься. Начинается чёрный дождь. Капли жирной грязи стекают по трещинам в небе. Везде, где падает проклятый дождь, земля шипит и исходит горячим паром. Гладкие камни у подножия храма Рюдо плавятся. «Ты должна гордиться, Сейбер! Я счёл тебя достойнейшей, чтобы разделить вторую жизнь со мной!» Проклятие уже готово сорваться с губ Сэйбер, когда небо разверзается, и черная грязь заполняет всё вокруг. Это последнее, что она видит.II.
Умри Умри Умри Умри Умри Умри Умри Начальный штраф пять. Холм – это кладбище. «Королю нет дела до нас». Враг, рождённый из твоей собственной крови. Осквернённый берег реки. «Верни меч Леди Озера». Начальный штраф пять. Король не может жить без жадности. Мародёрство, грабёж, убийство, поджёг, казнь, предательство, наказание. Умри Нельзя ничего изменить, так как это всего лишь подделка. Холм покрыт кровью, грязью, плотью, ложью, изменниками, кровью, помоями, тобой, черепами, костями, словами, тишиной, ничем, предательством, плотью короля, и королевских подданных, и королевских врагов, и начальный штраф пять. Лжецы за Столом твердят: « Верни меч Леди Озера». Твоё сердце пронзено копьём, о Король Рыцарей. Умри Чуда не произойдёт. Нет правды, нет доброты, все их слова ложь. Их вены кровоточат злобой. Злоба покрыла холмы. Они есть опухоль. Они есть грязь, которую нужно убрать. Сжечь. Мягкие слова обращаются в змей на раздвоённых языках. Надежда существует только для того, чтобы быть уничтоженной. Ты не можешь искупить вину. Ты не можешь вернуться назад. Не осталось ничего, что ты могла бы сделать. Ты лишилась своего меча. Нет ничего, кроме этой сцены, пустоты и смерти. «Верни меч Леди Озера». УмриIII.
Сейбер где-то, где много огня, тьмы и криков, но это больше не утроба Грааля. Она открывает глаза, оглядывается – и снова закрывает их. Теперь у неё есть тело. Не то тело, которое у неё было до этого – магический каркас вокруг души-стержня, – а настоящее, созданное из плоти и крови. Она сгибает пальцы, и рука слушается её, легко сгребая грязь и мусор. Земля под её обнажённой кожей чудовищно горячая и крошится, стоит к ней прикоснуться. У неё есть тело. Оно действительно настоящее, и пока что она сосредотачивается на этом. С некоторым усилием она медленно вдыхает и садится, снова открывая глаза. Она не может определить, находится ли она всё ещё в храме. Это место настолько ужасно, что больше не напоминает Землю. Адский огонь лижет всё вокруг, обрушивая обломки зданий и деревья. Когда-то извилистая местность Фуюки Сити, высоко вздымающаяся с её небоскрёбами, теперь равнина, поглощённая морем красного. И этому нет конца. Везде, где хватает взгляда, Сейбер сталкивается с той же картиной. Та же выжженная земля, те же обугленные тела, то же небо, заполненное черным дымом. И Гильгамеш, сидящий перед ней, с глазами ещё более кровавыми, чем прежде, отражающими свет проклятого огня. Он не ничего не говорит, но в его глазах явственно угадывается триумф, пока он смотрит на неё, обнажённую на выжженной земле. Чистого ощущения победы, которое он даже не пытается скрывать, достаточно, чтобы разжечь ярость в её сердце – такую, какую она прежде не знавала. В этот раз, когда она пытается призвать Экскалибур, меч сразу же появляется, и его лезвие пылает, зажжённое гневом её сердца.IV.
– Это всё, на что способен твой героический дух? Сейбер шипит и выдёргивает окровавленный топор из плеча. Она бросает его к остальным бесчисленным сокровищам, лежащим среди мусора неподалёку, и заставляет себя вновь подняться на ноги. Похоже, её новое тело кровоточит так же, как и старое. – Ещё нет? – говорит Гильгамеш. Он говорит так, будто ему скучно, если только не очень весело, – отлично, но результат всё равно будет тем же самым, – ленивый жест, и Благородный Фантазм появляется перед ним, заполняя воздух золотым светом. В сторону Сэйбер устремляется ещё больше мечей, чем прежде. Левая рука Сейбер больше не двигается, поэтому она держит Экскалибур одной правой. На смену каждому клинку, который она отбивает, появляется ещё дюжина. Она никуда не продвигается, только удерживает Короля Героев на месте со всей силой, которую может собрать. И каждый взмах меча только приносит ощущение, будто сухожилия в её новом плече рвутся на части. «Это всё, на что я способна?» – думает она, стискивая от боли зубы. Два коротких кинжала проскальзывают мимо её меча, задевая локоть и запястье её здоровой руки. Сейбер кусает губу, но отказывается замечать боль и только крепче сжимает рукоять меча, хотя все инстинкты её тела кричат ей об обратном. «Сейбер, всё это мне начинает наскучивать, – произносит Гильгамеш, – что ты скажешь на то, чтобы подвести итог?» Он открывает Врата и достаёт странное оружие, похожее на дрель. Сейбер вспоминает, что это должен быть самый сильный из его мечей. Гильгамеш поднимает Эа над головой, и оружие богов, разделившее мир, сияет как факел при своём появлении. Сейбер поднимает Экскалибур настолько хорошо, насколько может это сделать одной рукой. Рукоять дрожит, но она концентрирует максимальное количество магической энергии. Она думает о её людях, её товарищах и силе, которую они ей дали. Она думает о Ланселоте, и Бедивере, и даже о Широ, и клинок испускает ещё более яркий золотой свет в её руках. Когда она произносит его имя, её хриплый напряжённый голос резонирует с силой её павших товарищей. – Экс… – Энума Элиш!V.
Умри Умри Умри Это не Та Далёкая Утопия.VI.
Когда Сейбер открывает глаза, на лицо ей капает серый и тёмный дождь. Она может слышать слабый свист ветра, приносящего ей запах огня и смерти. Вокруг неё обернуто толстое красное одеяло и Сейбер отбрасывает его. Она поднимается и выплёвывает дождь с пеплом, которыми полон её рот, но вкус всё равно оседает на языке. Гильгамеш находится недалеко от неё. Он сидит на остатках крыши здания: сухой, совершенно чистый и снова в своей повседневной одежде. Один краткий миг она думает о том, чтобы снова призвать меч, но в её сердце не осталось ярости, словно вымытой оттуда дождём. Теперь там находится гнев, холодный и чуждый прежде её душе, и Сейбер решает подождать, чтобы чувство достигло своей высшей концентрации.VII.
После этого она не пытается снова убить Гильгамеша, хотя и часто мечтает об этом.VIII.
– Если ты устал Король Героев, то можешь чувствовать себя свободным не следовать за мной. – Не смеши меня. Твой маленький поход для меня ничего не значит, - отвечает Гильгамеш, даже не думая прибавить шагу. Он двигается чуть позади Сейбер так же медленно и неторопливо, как и делает всё остальное. Сейбер намеренно идёт впереди, уставившись под ноги, но на самом деле наблюдает за окружающим миром. Она старается, чтобы каждая деталь укоренилась в её памяти, чтобы она могла припомнить Гильгамешу всё, когда придёт время. Она потеряла счёт тому, сколько прошла. Ощущение времени ужасно искажается, когда ночь и день неразличимы с одинаково тёмным небом над ними. Они никого не повстречали за всё это время, и у неё нет никаких пометок, чтобы различать дни между собой. Сейбер даже не спит, чтобы по фазам сна можно было отсчитывать дни. Пейзаж вокруг не меняется, куда бы они не шли. Везде всё тоже самое: огонь и разорение. Единственное, что она знает, что она держит курс на северо-запад, и она будет продолжать, пока её ноги не откажутся двигаться, или она не достигнет места назначения. Она сомневается, что Гильгамеша обладает такими же, как у её терпением и выносливостью. – Я не собираюсь останавливаться, – Сейбер не оборачивается, но может слышать насмешку в его голосе: – У нас полно времени на Земле, чтобы жить в удовольствии и роскоши. Если ты чувствуешь потребность потратить пару лет на искупление вины за зло, которое, как ты думаешь, принесла миру… – Тебе лучше держать язык за зубами, Арчер… – Тебе не принадлежат насекомые, ползающие по моей планете, – говорит он. Сейбер шагает быстрее, но быстро сдаётся. В её новых костях глубоко засела боль, которая не позволяет ей надолго повышать скорость.IX.
– Но я полагаю, ты бы не была столь красива, если бы не возложила на свои плечи вес всего мира, не так ли? – Гильгамеш говорит несколько часов спустя. Сейбер продолжает идти.X.
В течение первых нескольких недель (или месяцев?) на пустоши, созданной Граалем, Сейбер молится каждый день о том, чтобы были другие выжившие. Это единственная мысль, не внушающая ей страх, и это не эхо Грааля и не пожелание смерти Гильгамешу. Но по мере того, как дни идут, она всё больше боится, что они никого не найдут среди этого пепла. Только двое из них в этом мире. Несмотря на падающие здания, горящие и разрушающиеся, линии магии, бегущие через них, ещё остаются. Они дают Сейбер похожее ощущение, что и магия Тосаки Рин, в камнях под ногами. Это дом Рин покрывает платье Сейбер чёрным пеплом. Или то, что осталось от него. Сейбер думает, что могла бы плакать, если бы за последние несколько дней в её рту была, хоть капля воды. И если бы Гильгамеш не стоял рядом с ней.XI.
Гильгамеш всегда громко разглагольствует, когда они идут, явно наслаждаясь звуком собственного голоса. Обычно она игнорирует его размышления, но иногда, когда дорога становится слишком тихой, его слова отдаются эхом в её голове. «Если бы остались люди, - говорит он однажды, - ты можешь представить жестокость этих собак, оставленных без поводка? Было бы забавно наблюдать, как они пожирают друг дружку, как звери, которыми они и являются». Сейбер нечего сказать. «Они могут быть хорошими людьми, – думает она, – тяжёлые времена проявляют во всех нас самое худшее, но там же бывают доброта и милосердие. Грааль не мог отравить сердца людей полностью».XII.
Их окружает по меньшей мере десяток людей, вооруженных до зубов грубо сделанным оружием и злыми улыбками. Большинство из них воняет кровью, и Сейбер не сомневается в их намерениях, наблюдая за одним из мужчин, поднимающим дешёвое ржавое лезвие ко рту и облизывающим его. Гильгамеш рядом с ней кривится от отвращения. – Вы можете опустить своё оружие, – говорит Сейбер спокойно, – я не хочу причинять вам вред. Сейбер слышит позади смех и поворачивается, чтобы увидеть, как ещё люди выходят из-за груды камней, чтобы преградить ей путь к отступлению. Теперь их, по крайней мере, два десятка, возможно, больше, вооруженных до зубов с улыбками, неподходящими для человеческих лиц. Больше, чем ярость, Сейбер чувствует накрывающую её волной тошноту. Эти люди скорее похожи на демонов, нежели на людей. Покрытые грязью, они толкаются и толпятся, чтобы лучше рассмотреть её. – Что ж, Сейбер. Давно у нас не было никакой разминки, – Гильгамеш вытаскивает клинок средней длины и вращает его в ладони. – Что скажешь: ты в настроении, чтобы уложить парочку шавок? Сейбер отлично знает, что иногда во время войны приходится быть жестоким. В пылу битвы о морали можно забыть, и доброта уходит в прошлое. Сейбер никогда не проявляла милосердия к тем, кто творил зло. Она шла дорогой праведности и её справедливость была скорой. Но сейчас всё было по-другому. В их глазах не было сожаления или раскаяния. Чувство правильности, приходившее, когда она казнила преступника, не пришло, когда она разрубила первого мужчину, подошедшего к ней. «Это первый раз за долгое время я вижу кого-то ещё, кроме Арчера»,– думает Сейбер. Безымянный мужчина падает у её ног.XIII.
Кровь сгорает в сиянии её клинка, оставляя его таким же чистым, как и всегда. Сейбер обводит взглядом тела, окружающие её, и тяжело дышит, тяжелее, чем когда она сражалась с людьми как Слуга. «Вот что значит иметь реальное тело? Чувствовать слабость, стоит приложить чуть больше усилий?» – Какое разочарование, – говорит Гильгамеш. Он перешагивает ближайшее тело с отвращением на лице. - Я надеялся на что-то более стоящее, исходя хотя бы из их количества. Он взмахивает рукой, и десятки орудий, усеивающих землю перед ними, исчезают. На каждого нападавшего, убитого Сейбер, приходится два убегающих, настигнутых Гильгамешем. Глубоко в душе она с тревогой осознаёт, что она не пыталась остановить его от их убийства. Но затем она вспоминала зловонное дыхание мужчины, нож которого оказался близко к её горлу, и его грязные слова, которые он пытался шептать ей на ухо.Он не должен был подбираться к ней так близко, но усталость делала её медленней. Она сквозь зубы проклинает его, и тень вины уходит. – Мне жаль, что ты лишился развлечения, – говорит Сейбер горько. Гильгамеш легко смеётся. – Что? – О, ничего. Ты не разговаривала со мной последнее время, и я забыл, какой у тебя приятный голос. Сейбер хмурится и отворачивается от него. Она чувствует тяжесть в груди от битвы, но не может больше оставаться в месте, усеянном трупами. Она обнимает себя, когда идёт, стараясь вернуть тот же темп, что и раньше. Если она замедлится, то вполне может упасть в обморок. Позади неё неуклонно идёт Гильгамеш.XIV.
Истощение такое сильное, что Сейбер трудно поверить в то, что было время, когда она не была уставшей. Её доспехи, которые всегда были для неё как вторая кожа, теперь стали горячими и тяжёлыми, сковывая тело. В конце концов, она не выдерживает и снимает их, продолжая идти через руины в одном платье. Она уверена, что Гильгамеш наслаждается этим, но ей плевать. Когда-то ярко-голубое платье стало испачканным и потерявшим цвет. Она закрывает глаза только на один краткий миг, но видения всё равно появляются. Неясные воспоминания смешиваются с нежеланным безумием. Чёрные мысли, мысли о зле звучат в её мозгу. Сейбер думает, что сойдёт с ума, если снова увидит осквернённый Грааль, но каждый новый день без сна идти становится всё тяжелее и тяжелее. Гильгамеш всегда держится не далее, чем на двадцать шагов позади, сохраняя её темп. Сейбер вкладывает все силы в то, чтобы двигаться вперёд, а не разговаривать с ужасным человеком позади неё. Но как бы она не желала полностью забыть о его присутствии, голос Гильгамеша – это не та вещь, что может так просто раствориться в окружающей обстановке. Сегодняшняя тема – количество алкоголя во Вратах Вавилона, и Сейбер чувствует лёгкую головную боль от того, с каким энтузиазмом этот человек расхваливает свою коллекцию. – Почему ты не излечилась? – вдруг говорит Гильгамеш. Сейбер стискивает зубы и продолжает идти. – Эй, – Гильгамеш хватает её за руку и Сейбер вздрагивает, – я задал тебе вопрос. – Да, я слышала тебя. Вопреки моему желанию, я не глухая, – она выдергивает руку из захвата Гильгамеша. – У тебя почти не осталось маны, – он говорит. – Что с того? – она пытается продолжать идти, но вдруг оказывается на земле. Она сильно ударяется и тут же пытается вскочить, но Гильгамеш хватает её за плечо и возвращает обратно. – Что, черт побери, ты делаешь? – говорит Сейбер, отпихивая его руку. Гильгамеш тянется к тесёмкам на шнуровке её платья. – Раз ты не спишь, – ухмыляется он, – так что если ты будешь продолжать упрямиться, есть более простой и приятный способ восстановить твою ману… Сейбер призывает свои доспехи на время, достаточное для того, чтобы ударить его кулаком в челюсть и отпихнуть в сторону. Гильгамеш сплёвывает кровь, но не пытается остановить её от попытки снова подняться на ноги. Однако он улыбается, когда она садится напротив поваленного дерева, так далеко от него, как только возможно. Смежая веки, она подтягивает к себе колени, чтобы ночью было теплее.XV.
Она ждёт, пока не уверяется, что Гильгамеш действительно спит, и только после этого наконец-то расслабляется, насколько это вообще возможно. Земля сухая и пыльная, и у неё нет подкладки в виде пяти толстых бархатных одеял Гильгамеша, чтобы чувствовать себя комфортно. Но как только она закрывает глаза, то сразу погружается в сон. Но ненадолго. В её снах танцует огонь.XVI.
Она чувствует себя уже не такой уставшей, когда просыпается, но боль не ослабевает. На самом деле, сон только бередит раны в её сердце, которые она всё время пытается заглушить. Больше всего, просыпаясь в незнакомом месте, она хочет снова оказаться в доме Широ, который приготовил ей завтрак. Она заставляет себя подняться на ноги. Возможно, сейчас утро – но время суток определить невозможно, а Гильгамеш уже проснулся. Она смотрит, как он ест часть какого-то странного мяса. Чтобы это не было, но пахнет вкусно. Она вздрагивает, когда он открывает Врата Вавилона, но он только достаёт другой кусок мяса и предлагает ей. Сейбер с подозрением смотрит, но желудок принимает решение за неё. Она выхватывает еду из его рук и садится как можно дальше, чтобы поесть. «Они не уходят, – говорит Гильгамеш. Сейбер вопросительно смотрит на него, не переставая жевать, и он поясняет, – сны. Они никогда не уходят. Но через какое-то время они превращаются в белёсый неприятный шум. Просто не обращай внимания». Сейбер возвращается к еде.XVII.
Ей требуется некоторое время, чтобы понять, что серая безжизненная масса перед ней – это вода. Её цвет светлее, чем у темных облаков над ними, но,когда она бросает туда камень, он нехотя тонет в густой жидкости. Смрад стоит такой,что прежний запах от сожженных до состояния углей зданий, кажется, Сэйбер уже не таким мерзким. Здесь воняет смертью и гнилью, и ей не нужно всматриваться, чтобы убедиться, что в мутных глубинах не осталось ничего живого. Пусть жижа и выглядит ужасно, но это всё ещё вода, а никакая вода не может её остановить. Но как оказалось, Гильгамеша так или иначе этим тоже не остановить. Когда Сейбер начинает идти, Гильгамеш призывает золотой мост из Врат, и идёт по нему со своей обычной небрежностью. «Ты ведь не думаешь, что какая-то лужа сможет остановить меня?» - говорит он. Он повязывает шарф на лицо, вероятно, чтобы защититься от запаха, но не похоже, чтобы его сильно волновала вонь. «Нет, – думает Сейбер, – но было бы приятно увидеть, что она заставила тебя по крайней мере попотеть». Когда они снова достигают земли, Сейбер решает разбить лагерь на день. Гильгамеш быстро засыпает перед шокированной Сейбер, только успев лечь на землю. Он так хорошо притворялся, что ей даже не могло прийти на ум, что он был истощён также, как и она. Тогда как одежда Сейбер превратилась в лохмотья, отражая состояние её истерзанной души, Гильгамеш всегда прилагал усилия, чтобы выглядеть с иголочки. Но сейчас, завернутый в свои одеяла и в глубоком сне, он выглядит более человечным, чем когда-либо. Более беззащитным. Сейбер никогда не думала об убийстве человека во сне, но пока она смотрит на медленное дыхание спящего мужчины, эта мысль посещает её.XVIII.
Только одной ночью Грааль не преследует её во снах. Вместо этого приходит Ланселот, его руки сжимают её горло, и он шепчет ей о том, как она подвела его, подвела их всех. Она позволила им умереть, позволила Англии превратиться в руины, позволила миру сгореть – как она могла бездействовать, пока мир погибал? Она пытается ему сказать, что сделала всё, что могла, но его пальцы только крепче сжимают горло и мир становится красным. Когда она, наконец, просыпается, она отодвигается от спящего Гильгамеша насколько возможно, прежде чем упасть на колени и спрятать лицо в своих руках. «Про- …Простите меня!» – выкрикивает она давно умершим людям.XIX.
Спустя несколько ночей Сейбер первый раз за долгое время – кажется, впервые за тысячу лет – просыпается не от кошмаров, окрашенных черным в пылающем море огня тёмной грязи, но от тёплого и необъяснимо безопасного сна. Ей не хочется шевелиться, чтобы не нарушать волшебства – иначе она вернётся назад, в ожидающий её мир пепла. Кажется, кто-то мягко касается её волос. Это очень необычно, и ей требуется некоторое время, чтобы понять, что происходит. Но затем она осознаёт: её гладят по голове. Она только принимает решение проснуться, как нежность прикосновения убаюкивает её и погружает обратно в сон.XX.
Но ещё в прошлой жизни она выучила, что оскорбление не должно оставаться безнаказанным.XXI.
– Поднимай свой меч, Король Героев. Гильгамеш моргает и просыпается. Он не кажется удивлённым, видя кончик клинка Сейбер у своего горла, – Оу? – Вставай или я убью тебя там, где ты лежишь. Гильгамеш отбрасывает свои одеяла и поднимается на ноги. Сейбер прищуривается; на этот раз ошибки нет: движения Гильгамеша действительно вялые, нежели вальяжные. Он тоже устал, возможно, так же, как и она, но он скрывает это лучше за своей привычной самодовольной усмешкой. Теперь, когда она смотрит на него, не пытаясь избегать взгляда, она ясно видит это. Ледяная ярость придаёт ей больше энергии, чем недавний отдых, и она больше не чувствует слабости, твёрдо сжимая меч. На секунду Сейбер отступает и сразу же вскидывает меч. Она не даёт ему времени, не предоставляет шанса увеличить расстояние, прыгает вперёд и замахивается для того, чтобы отсечь ему голову. Гильгамеш достаточно быстр, чтобы достать меч и поставить блок – но не более того. Она не позволяет ему открыть Врата Вавилона. Не сейчас – когда вода перемешана вместе с кровью. Она бьёт без устали, каждый её удар смертелен, и всё, что может делать Гильгамеш – это стараться держать дистанцию. Её сердце быстро стучит, а кровь закипает при мысли, что этот мужчина в первый раз предоставлен на её милость. В глазах Гильгамеша видна ярость и это приносит большее удовлетворение, чем Сейбер могла себе вообразить. Гильгамеш спотыкается, уклоняется от её меча, и Сейбер ударяет локтём в его смазливое лицо. – Ыых, – Гильгамеш отшатывается, хватаясь за нос. Сейбер задыхается от безмолвного крика, и толкает его плечом в грудь. Они падают вниз в облаке пыли, и Сейбер оказывается сверху. – Тебя вообще не волнуют люди, которых ты убил?! – она выкрикивает, сама удивляясь тому, что произносит. Она откидывает свой меч и хватает Арчера за воротник. – Тебе совсем плевать, что ты превратил весь мир в пепелище?! Гильгамеш поворачивается и сплёвывает на пыльную землю. – А люди, которых мы убили не так давно – они заботили тебя? Ты видела, какими они были. Грязные шавки, не достойные ходить по моей земле, абсолютно все они такие. И они всегда были такими, просто ты осознала это только сейчас. – Нет, были и хорошие люди! Хорошие люди, которых ты убил из-за своих эгоистичных, бредовых целей! – Сейбер приближает к себе блондина и выкрикивает эти слова прямо ему в лицо. – Ха! – Гильгамеш беззвучно смеётся. – Не существует такой вещи, как «хорошие люди»! Ты почитаешь мёртвых и приписываешь им неслыханное благородство, словно только для того, чтобы взвалить на себя ещё больше мнимой вины! – А ты опускаешь всех людей до собак, чтобы не волноваться, когда топчешь их своими ботинками! – Сейбер наносит Гильгамешу новый удар, и блондин жёстко ударяется об землю с разбитым носом, из которого начинает течь кровь. – Как будто это даёт тебе право измерять ценность человеческих жизней! – она кричит, подчёркивая каждое слово ударом. – Этот мир мой, а значит, право у меня есть! – рычит Гильгамеш. Он перекатывается и подминает Сейбер под себя. – Жизнь каждого человека от начала и до конца – моя собственность, и каждый дюйм земли, принадлежащий мне, я могу выжечь! Я могу строить и разрушать, как пожелаю, потому что все вещи на земле принадлежат мне, и ты не исключение! Сейбер бьёт коленом по рёбрам Гильгамеша, и он валится на землю. – Ты король пустоты, Гильгамеш, и я никому не принадлежу! Точно не безумцу! – она вскакивает и наклоняется за мечом. Гильгамеш, все ещё скрючившись, держится за живот. Она высоко поднимает меч, готовая разрубить беззащитную шею, когда слышит его смех. – Ты никому не принадлежишь?! – говорит он с долей истерики в голосе. – Ты знаешь, что это ложь. Ты принадлежишь целой стране мёртвых людей и кучке шавок-подростков, которым ты пыталась служить. Ты можешь пока что не принадлежать мне, но твоей жизнью владеют души мёртвых, столько, сколько ты являешься героической душой! Это бремя, которое ты несёшь как король, это то, что всегда будет делать тебя красивой маленькой дурочкой. Но если хочешь приумножить кошмары, являющиеся тебе по ночам, то вперёд! Сейбер рычит, замахивается, но режет землю вместо шеи Гильгамеша. Он поднимает на неё глаза и медленно встаёт, тяжело дыша. Сейбер видит, как он отходит, но не может заставить себя взмахнуть мечом снова. Её рука дрожит. – И ты… ты не испытываешь ни капли угрызений совести? – говорит она хрипло. На секунду Гильгамеш избегает её взгляда. – Был один умерший, на которого я давным-давно уже истратил все мои слёзы.XXII.
Этой ночью больше не прозвучало ни одного слова, ни одной схватки не произошло между ними. Они остановились там же, где и сражались, среди груды серого мусора и обломков, и легли дальше друг от друга, чем обычно. Усталость ещё хуже, чем прежде, вгрызлась в кости Сейбер, но сон избегает её. По крайней мере, она находит утешение в том, что Гильгамеш с его раздутым, избитым лицом и пыльной одеждой выглядит почти так же ужасно, как и она. Когда из Врат к ней падают кувшин вина и кубок, она, молча, принимает их.XXIII.
Сейбер не знает, как долго она спала, но когда она просыпается, то чувствует себя немного лучше.XXIV.
Через некоторое время – это могли быть недели, это могли быть месяцы – облака становятся серыми. Не угольно-серыми от дыма, заполонившего небо, а серыми от приближающегося дождя. Сейбер отводит глаза от туч и чувствует острый запах озона в воздухе. Перед тем, как первая капля начинает падать, до неё доносится небольшой грохот. Это первый дождь, который она видит с того дня, когда чёрная жижа изрыгнула её, снабдив телом из плоти. Гильгамеш стоит рядом с ней, тоже уставившись на облака. Он как будто бы раздражён, но Сейбер начинает думать, что это просто-напросто единственное выражение, на которое он способен, помимо самодовольства или ярости. – Похоже на гром, – говорит она. Гильгамеш иронично фыркает. – Этот дождь будет ещё грязнее, чем мы. – Зато потом может проясниться, - предполагает Сейбер, но он только по-детски пожимает плечами. Но несмотря на жалобы, он не двигается и остается с ней, сверху начинает лить. Раскаты грома сменяют один другой, но вспышка молнии так и не появляется из-за облаков. Гильгамеш прав, и капли коричневые и обжигают кожу, но чем дольше идёт дождь, тем чище он становится. Тогда она закрывает глаза, и позволяет ему отчасти смыть грязь с её одежды.XXV.
Им не требуется много времени, чтобы достигнуть холма. Ещё одно мутное море, несколько городов, сожженных дотла, и они здесь. Холм покрыт сырыми остатками пепла, которые ещё не успели смести дождь и ветер. Бледный свет переливается теми оттенками, который Сейбер не в состоянии когда-либо забыть. Это было столетия назад и в то же время только вчера – с её последнего пребывания на этом холме, покрытом кровью её врагов и товарищей под её ногами, и с одиноким ветром опустошённого поля боя за её спиной. Гильгамеш, в противовес своей обычной болтливости, становится тихим, заметив выражение её лица. Сейбер немного благодарна за этот милосердный жест. Со вздохом Сейбер идёт вперёд, позволяя ногам привести её к месту, где её настигла смерть, и где было её чистилище в течение долгого времени.XXVI.
– Я догадываюсь, чего ты добивался, Гильгамеш, – говорит наконец Сейбер. Гильгамеш поднимает глаза. Они сидят в лучах садящегося в облака солнца уже долгое время в полнейшей тишине; почти всё время Сейбер смотрела на холм, а Гильгамеш – на неё. – Со мной это не сработает, – говорит она. Гильгамеш улыбается. Не его обычной улыбкой – злой или самодовольной – а скорее, как если бы услышал что-то приятное. Он ничего не отвечает. – Не колеблясь ни секунды, ты убил единственных важных для меня людей в этом времени, и прощения этому быть не может. Не думай, что когда-либо я перестану тебя ненавидеть. И уж точно не думай, что, раз ты единственный мужчина вокруг, я паду в твои объятья, как влюблённая девица. – Ты высоко оцениваешь себя в моих глазах, – говорит Гильгамеш, его красные глаза прищурены, – на что, я полагаю, ты имеешь право: я бы не выбрал тебя, если бы не счёл достойной этого. Но, по правде говоря, я бы всё равно уничтожил мир, даже если бы не встретил тебя. Теперь Сейбер смеётся. В её горле сухо и неприятно першит, – Я должна принять это за утешение? – Если правда тебя утешает. – Тогда почему? – Сейбер обнимает колени. – Потому что мир уродлив и полон скучных вещей? – По большей части, – Гильгамеш наклоняется, чтобы убрать локон с лица Сейбер, но она бьёт его по руке. Он ухмыляется, – некоторые его части красивы. И если мир действительно мой сад, не должен ли я срезать сорняки и позволять цветам расцвести? – Я была слишком долго рядом с тобой, Гильгамеш, так как твоё сумасшествие начинает обретать смысл, – говорит Сейбер. И запоздало добавляет, – но я перережу тебе горло перед тем, как окончательно поверю в это. Гильгамеш кривит презрительную мину, но ничего не добавляет. Сейбер не смотрит на него, а только ложится и растягивается на мокрой траве. – Сколько ты там говорил алкоголя хранится в твоих Вратах Вавилона? Гильгамеш с усмешкой протягивает ей уже наполненный кубок. Сейбер приподнимается на локте и осушает чашу. Гильгамеш вновь наполняет. Тогда она поднимает кубок. – За что мы должны пить, Король Героев? – она говорит. – Падшие королевства? Мёртвые Мастера? «Твоя гибель? Моё возможное безумие?» – думает она. – Я никогда не пью за прошлое, Сейбер, только за себя. – Я не удивлена. Но это место – моё прошлое. Я не могу здесь пить и не думать о нём. Гильгамеш осматривает холм снизу вверх, будто видит его в первый раз. – Ты привела меня в Англию- – Я никуда тебя не приводила- – К твоему аду, – Гильгамеш вздыхает и достаёт другой, ещё больший кувшин, – Я предлагаю тебе как следует напиться, чтобы наконец изгнать всех твоих призраков и покончить с этим. «Это не так просто», – думает Сейбер, но, так или иначе, поднимает золотой кубок. Прошлый дождь оставил бледную, мёртвую траву вокруг холма. Сейбер смотрит на то, как ветер колышет траву, пока она сидит и пьёт с Гильгамешем, и с каждым глотком вспоминает имя каждого друга, который был с ней, и каждого соотечественника, которого она подвела. Гильгамеш с лёгкостью делает глоток за глотком в тишине вместе с ней. Когда она, наконец, доходит до имени Широ, её кувшин оказывается пуст, и тогда она выхватывает чашу прямо из рук Гильгамеша и тоже осушает её. Он только пожимает плечами и вытаскивает ещё пару дополнительных. Снова идёт дождь, холодный и сильный на этой стороне холма, и Сейбер пытается обмануть саму себя, думая, что, возможно, её грехи будут смыты. Хотя бы чуть-чуть.