Дальше

Эрен тянется к столу — полупустая бутылка с грязными разводами на стекле стоит прямо перед ним, совсем рядом с закинутыми девичьими ногами. Габи стреляет взглядом — метко. А ему совсем неловко, когда его холодные костяшки так небрежно касаются теплой неприкрытой кожи лодыжки, так совершенно случайно и непринужденно. Эрен хочет дышать свободно и не думать о других,о ней. не выйдет, конечно. не в его власти. И под пальцами опять липкое и скользкое — Эрен кривится, но всё равно пьет. Ведь чувства обостряются, когда ты пьян, не правда ли? Сейчас он пьян достаточно, чтобы чувствовать, как эта мут­ная жид­кость, всё ещё тер­пкая и горь­кая, те­чет в венах, убеждая, что он никогда не сможет полюбить кого-то так же. Сильно. Габи - его первая. Но не единственная. — Мы будем заниматься любовью? — Хриплый голос дерёт барабанные перепонки и звучит совершенно иначе, словно сквозь толщу воды пробивается. Эрен слышит-слышит-слыши­т эти предательски запрещенные слова, в голове умножая ебаную безысходность на три. Ведь между двадцатью и восемнадцатью огромная разница, а между двадцатью и четырнадцатью — бесконечная пропасть. — Да. Будем. Слова слетают с губ быстрее, чем Эрен вообще может адекватно построить мысль, а Габи смотрит, и кажется, совершенно не верит, что он захотел пойти еще дальше и привязаться еще сильнее. — Мне раздеваться? — Габи смеется, а голос слабо дрожит. А еще она старается, правда, смотреть только в глаза, но попадает — мимо. А его взгляд как на автомате цепляется за костлявое плечо, что так небрежно торчит из растянутой серой майки, в просвете которой клубится чернильная темнота. Ведь ей совсем не нужны слова, чтобы всё понять. Она ловит все на лету и сразу же запускает руку под чужую клетчатую рубашку, осторожно касаясь мягкой кожи на груди, улавливая кончиками пальцев биение почти мертвого сердца. — Ты ведь хочешь, — Габи дышит в шею, и она начинает гореть — очень. Щелчок, и он уже сверху, а она снизу. Совсем как тряпичная кукла: такая же безвольная и глупая; набитая дешевой ватой и прочей мишурой, которую люди называют богатым внутренним миром, на который Эрену поебать. Он держит крепко — притирается бёдрами к бёдрам, до синяков сжимает бока; глаза в глаза, чётко, без лишних звуков, шорохов, мыслей — бесподобно, великолепно, до мурашек в нижней части спины и так не нужного сейчас, мешающего тепла в самом низу. — Тебе страшно? — Иссохшие губы растягивают в ухмылке, которая даётся не без труда — он сам в это не верит. — Мне не страшно, — гнусавит Габи. Она лжет. Конечно же лжет. Им обоим страшно. А Эрену втройне, ведь у него ничего нет, кроме неоплаченной квартиры, узкой кровати и (не)разделённой любви. Эрен мажет пальцами по сухой коже, окунаясь с головой в приторно-сладкий аромат вишни с корицей, а она дышит, как птица, − часто, испуганно, пусть даже говорит что вовсе ничего не боится. Пальцы подцепляют край длинной и совершенно не нужной ей майки, и тянут вверх, обнажая худые бедра и плоский живот. Ее совсем детские руки обхватывают плечи, прижимаясь близко и тепло, склоняя к себе; первый поцелуй получается рваным, ведь губы так спешно припадают к ее, наверное, боясь потерять навсегда. Ее стоны глухие и исступленные, но ему и этого хватит, чтобы сойти с ума, правда; ведь Эрену кажется, что он захлебывается этими бессвязными словами и оборванным именем, которое тепло прокатывается от сердца к горлу и ложится невесомо на язык. Здесь, на узкой кровати, переступая миллионы граней, Эрен улыбается — чуть-чуть, краями губ, но и этого вполне достаточно, чтобы понять, что он влюблен: отчаянно и страстно. Целует губы, щеки, глаза — разукрашивая ее бледность своим жаром. Ведь всё, что было раньше — не просто так; всё, что будет дальше — безобразно и великолепно. Все так чертовски бесстыже и явственно,что Эрен хочет провалиться под землю от стыда; но ему не уйти — кричат влажные глаза напротив, и россыпь рыжих веснушек на левом бедре; а он и не собирался уходить, без нее – никак, она – та, кто – кислород. — Эрен, — Габи слегка склоняет голову набок и улыбается уголками губ, прикладывая руку к его разгорячённому лбу, — а что будет дальше? Эрен вдумчиво смотрит в ее бледное лицо с залегшими от бессонницы тенями под глазами, и усмешка искажает его губы. Он видит, как Габи облизывает нижнюю губу, часто-часто, слишком нервно, а пальцы, цепляясь, сжимают его рубашку. Ведь Габи знает, что она — это всего лишь пыль (нет) под его ногами. А Эрен знает, что вкус на ее губах — смесь железа и соли; кровь и морская вода. Умеренно отвратителен, как и она сама. Ведь утром, когда Габи уйдет домой, ему захочется блевать ещё сильней.