Б е с и т.
Гермиона раздражает Лавгуд ещё с Хогвартс-экспресса, когда та заговорила с Джинни так, будто они были знакомы более пяти лет.Л г у н ь я.
Луна врёт всю свою сознательную жизнь и даже не думает что-то менять, ибо положение "самой странной волшебницы." её вполне устраивает.А л ч н о с т ь.
Она до безобразия эгоистична и ревнива, однако каждый раз проглатывает желание задушить Грейнджер, когда рыжая девчушка смотрит на ту влюблённым взглядом.С т р а ш н о.
Блондинка широко, но натянуто, улыбается, когда кудрявая Гриффиндорка заводит с ней беседу насчёт семейства Уизли, а в её речи больше всего Джинни-Джинни-Джинни-Джинни.П о ч е м у.
Голубоглазая сквозь слёзы поздравляет однокурсницу, когда та подбегает к ней и быстро тараторит, рассказывая, что они с Гермионой начали встречаться. Джинни на неё совсем не злится, думая, что та любила Грейнджер, лишь тихо успокаивает и нежно гладит по спине.Б о л ь н о.
Б о л ь н о.
Б о л ь н о.
Её скребёт изнутри чувство отвращения: и к себе, и к Грейнджер.Н е н а д о.
Н е н а д о.
Н е н а д о.
Луна больше не улыбается, только злобно смотрит. Ей противно от всего. Хочется просто отдохнуть, остыть, забыться. Лучше всего — навсегда. Чтоб не видеть счастливых подруг, которые даже не обращают внимание на Лавгуд. А той это и не нужно.С м е х о т в о р н о.
— Луна, всё в порядке? — Ты можешь просто убить меня Авадой, Невилл? — Нет.Х в а т и т.
Блондинке, почему-то, уже даже не нравится притворяться странной, другой. Зато скалиться, смотреть озлобленно, влезать в перепалки — быть собой — доводит до мурашек по коже. Это прекрасно.У й д и.
У й д и.
У й д и.
Рыжеволосая больше не хочет иметь хоть какой-то контакт с такой, как она: противно, неправильно, "ты была другой.". Просит отстать. И Луна отстаёт. Только вот быть настоящей уже не хочется