Ретт всегда приходил в моменты, когда она больше всего в нём нуждалась.
Как ему это удавалось — уму непостижимо, однако оттого не переставало быть правдой. Если бы Скарлетт была столь же суеверна, как её ирландские родственники, она бы предположила, что Ретт использует какое-нибудь страшное заклинание, чтобы следить за ней. Но Скарлетт не верила в сказки. Она была человеком дела, существующим исключительно в пространстве реальных вещей, но никак не домыслов и фантазий. Она, по правде говоря, никогда и не задумывалась о том, с какими мыслями и чувствами Ретт Батлер, пират, контрабандист и сказочный богач, раз за разом оказывался рядом, чтобы так или иначе стать её спасением. Скарлетт сознавала лишь, что это было выгодно лично ей. Размышлять же о нематериальных, а значит, бесполезных чувствах было уделом таких мечтателей, как Эшли или Мелани. Но в тот тихий вечер, сидя в гостиной тёти Питти с чашечкой чая, Скарлетт впервые подумала о том, как важен был для неё Ретт.
Он явился к ней в ларёк на благотворительную ярмарку, занимавшуюся сбором средств для армии конфедератов. Одетый так изысканно и модно, он тут же привлекал к себе внимание — яркое пятно среди скучных и невзрачных мужчин, оставшихся в Атланте. С аккуратно подстриженными усами и озорными, глядящими будто в самое нутро тёмными глазами, он весь, казалось, сиял. И именно этот вызывающе красивый, насмешливо-любопытный мужчина подошёл к стоявшей в отдалении от прочих лавке юной вдовы. Ах, как Скарлетт ненавидела унылое чёрное платье без единого украшения, которое ей приходилось носить каждый день, демонстрируя траур! Она бы не хотела, чтобы потенциальные поклонники видели её в этом цвете, но, надень она одно из любимых зелёных платьев, тётушка на пару с Мелани вовек бы не перестали ворчать. Так что Скарлетт встретила Ретта Батлера — их первая встреча была, казалось, в совсем другой жизни! — именно в траурном облачении, смущённая и раздражённая его внезапным появлением. Несмотря на бесконечные колкости и насмешки, Ретт с его безумными историями о прорыве морской блокады был более интересным собеседником, чем все, кого Скарлетт знала в Атланте. Вопреки бесконечным «но», с ним было приятно и весело, сколько бы она ни строила из себя оскорблённую до глубины души вдовушку. А когда наступил вечер и доктор Мид, организовавший ярмарку, объявил, что сейчас будут танцы, Скарлетт едва не расплакалась от жгущей глаза обиды. Как несправедливо! Почему она, красивая девушка в самом расцвете сил, должна носить вдовий балахон, в то время как остальные могут развлекаться и танцевать? Почему считается неприличным кружиться в танце, если ноги, истосковавшиеся по замысловатым фигурам, так и рвутся в пляс?
Ретт пришел ей на помощь в первый раз, когда вдруг громко выкрикнул её имя и назвал кругленькую сумму за танец с ней. Скарлетт едва успела прийти в себя от неожиданности, когда все люди вокруг возмущённо-сочувствующими голосами зашептали о том, что вдова Гамильтон согласиться не может. Ни за какие деньги, пусть и пойдут они на «Правое Дело». А с её языка уже сорвалось громкое, взволнованное «Да, я согласна!». Они кружились в танце в первый раз, Ретт был отличным, очень подвижным кавалером, а она попросту пребывала в эйфории: спустя столько месяцев беспросветно унылого вдовства — снова танец! Ноги её двигались легко и стремительно, истосковавшиеся по главной девичьей радости, сердце громко стучало от возбуждения. Ретт, чье дыхание ничуть не сбивалось от быстрых фигур, говорил ей о репутации: репутация только мешает жить так, как хочется, и когда она упадёт до самого дна — Скарлетт сможет быть свободной. Ей очень хотелось поверить его словам и последовать примеру, однако глас рассудка оставался громок: Ретт Батлер — мужчина. Мужчине куда проще не обращать внимания на репутацию, ведь его не обсуждают в кругу матрон, не разбирают с презрением на мельчайшие оттенки смысла каждое его действие или слово. К тому же, контрабандист, должно быть, чертовски богат, а когда у тебя есть деньги — ты можешь жить в своё удовольствие и без общественного признания. Но когда Ретт пригласил её на танец снова, а потом ещё раз и ещё — Скарлетт не сумела заставить себя отказаться, а потом это стало попросту неважно. Она кружилась в паре с ним весь день, наслаждаясь своеобразным полётом и тела, и души, и никакого значения не имели ни его насмешливые комментарии, ни осуждающие взгляды тётушки и городских матрон. Ретт Батлер стал для неё глотком свежего воздуха в удушливой скуке смиренной вдовьей жизни. И когда танцы закончились, Скарлетт уже не сумела стать прежней затворницей: в ней появилась дерзкая, головокружительная смелость, позволившая пойти против внушённых ей с детства правил.
Скарлетт наслаждалась новыми сторонами той жизни, в которую ей удалось вернуться, не особо задумываясь о том, кто помог ей заново окунуться в мир светских развлечений. Ретт Батлер уходил и вновь возвращался, с каждым новым плаванием обретающий всё большую известность среди горожан. Прорывает морскую блокаду, чтобы снабжать армию конфедератов столь необходимыми товарами! Борется за Правое Дело, рискуя собственной жизнью! Однако Скарлетт слушала подобные речи со скрытой усмешкой: она помнила, сколь цинично Ретт отзывался о собственном «геройстве»: он просто пользуется возможностью заработать золотые горы на крушении старого мира. Его насмешливый вызов всему, что ценилось и уважалось в приличном обществе, удивлял и одновременно восхищал Скарлетт. Порой она даже размышляла: ах, будь она мужчиной, могла бы тоже плавать по морям, вместо того чтобы менять бинты и обрабатывать зловонные раны в госпитале… Впрочем, Ретт не позволял ей забывать о себе, то и дело являясь к ней с богатыми подарками. Ткань для платья, швейные принадлежности, очаровательная зеленая шляпка под цвет её глаз… Принимать его подношения было верхом неприличия, однако Скарлетт не могла заставить себя отказаться. Пока прочие горожанки ходили в старых, не раз перекроенных нарядах, у неё была возможность регулярно обновлять свой гардероб, а юная вдова слишком дорожила своим внешним видом, чтобы суметь сказать Батлеру «нет».
Он был рядом, чтобы сообщить важнейшие новости с фронта — например, о пленении Эшли. Был внимателен и заботлив по отношению к Мелани, чем вызывал у Скарлетт едва ощутимые ею самой уколы ревности. Насмешливый, дерзкий, циничный, он почему-то становился ласков и мил с простушкой Мелани, а с самой Скарлетт настолько галантен не бывал никогда (недаром она постоянно повторяла, что он ни на миг не джентльмен). Но это теряло значимость, когда Ретт доставлял ей очередной прекрасный подарок. Он сказал ей, что собирается остаться в городе, чтобы спасти её, когда настанет самый страшный момент, но Скарлетт лишь рассмеялась его серьёзным словам. Что может случиться? Армия конфедератов никогда не подпустит янки к городу, а значит, волноваться не о чем.
Когда залпы орудий загремели совсем недалеко от Атланты, Скарлетт поняла, что поводы для волнения есть. Когда взрывы стали раздаваться буквально на улицах города, сотрясая красивые дома на Персиковой улице, Скарлетт отчаянно захотелось убежать прочь, как сделали почти все её знакомые. Но бежать было поздно, да и нельзя: она обещала позаботиться о Мелани. Проклятое обещание! Взрывы гремели со всех сторон, служанка на пару с маленьким Уэйдом, всеми забытом сыном Скарлетт, скулила и сотрясалась в рыданиях от каждого удара. Мелани, у которой не было сил даже подняться с кровати, молчала. Хоть кто-то в этом проклятом доме не проявлял свой страх.
В тот день Скарлетт О’Хара сделала то, чего не делала никогда прежде, ни в безопасной, уютной Таре, ни в кипящей жизнью Атланте: она, забыв о страхе и эгоизме, спасала чужую жизнь, рискуя собственной. Мелани была бледна и бессильна, но её младенец, крошечный кричащий мальчик, вышел из чрева матери живым, и это было настоящим чудом. Но что толку от чуда, если город осаждён, выстрелы слышатся уже на соседних улицах, а мужчин в доме нет ни одного? И тогда Скарлетт вспомнила: был Ретт. Он ведь обещал, что останется рядом, чтобы спасти её. Он ловкий и бесстрашный контрабандист, а горящий город, если подумать, не так уж сильно отличается от блокированных портов.
И Ретт снова пришёл, пусть и не на своей роскошной карете, а всего лишь на деревянной телеге с полудохлой краденой лошадью, но он всё-таки пришел спасти её. Душная, подожжённая пожарами ночь была самым страшным эпизодом в жизни Скарлетт, не раз ещё явившись к ней в кошмарах. Ретт гнал спотыкающуюся лошадь по перекрытым улицам, лишь чудом избегая солдат — как вражеских, так и своих. Прогнившие деревянные доски тряслись, подбрасывая беглецов, повсюду слышались взрывы и треск обваливающихся из-за огня зданий. Мелани была без сознания, служанка и Уэйд вцепились друг в друга, не желая видеть разверзнувшийся вокруг них ад. Но Скарлетт смотрела на пылающий город широко раскрытыми глазами, с такой силой сжав руку правящего лошадью Ретта, как будто это было единственное её спасение. Впрочем, так оно и было.
Он вывез их из города, как и обещал. Его загорелое лицо было напряжено до предела, взгляд — яростный и безумный, такой, что Скарлетт в испуге отшатнулась, заглянув ему в глаза. Он не был собой — Скарлетт видела лишь хищника, готового убивать, готового брать всё то, что он посчитает своим. И Ретт брал. Его губы были настойчивы и грубы, объятия — полны страсти, он прижал её к себе с такой силой, что Скарлетт едва не вскрикнула от боли. Панический страх, смешавшись со страстью, породил дикое, почти животное желание, и весь мир, пылающий, опасный, грозящий смертью мир отступил на задний план. Слова любви Ретта были лишены какой-либо поэтичности, почти что грубы, но у неё не было времени задуматься о том, верить им или нет. Скарлетт прижималась к Ретту так, словно кроме него ничего больше не было на свете, и погибала в его бессовестных жарких поцелуях.
Она была абсолютно уверена в том, что Ретт её спасёт. Отвезёт домой, поможет, утешит, взвалит на себя груз всех тех проблем, с которыми не могла справиться Скарлетт. Будет с ней — что бы это ни значило. И тем больнее было увидеть крах всех её надежд. Ретт уходил, бросал её, чтобы присоединиться к отступающей армии конфедератов. И это Ретт Батлер, презрительный и высокомерный, не испытывающий ни малейшего трепета перед Правым Делом, за которое сражались все знакомые ей мужчины! Ретт был уверен в поражении Конфедерации — он сам ей так сказал. Так зачем, зачем ему воевать на стороне проигравших, если он должен спасти её?! Но никакие её слова не могли переубедить Ретта — не менее упрямого, чем она сама. В ту ночь в нём вспыхнула некая сила, о которой Скарлетт и не подозревала: что-то чистое, честное, благородное… То самое, чего было слишком много во всех прочих солдатах, то самое, из-за чего они погибали под вражеским огнём. Не слушая Скарлетт, Ретт ушёл, исчез в дыму пожара, бросив её одну с полудохлой клячей, разваливающейся повозкой, умирающей Мелани и тремя перепуганными, полностью беспомощными созданиями. Ретт всегда был рядом, чтобы прийти ей на помощь, — но никогда не решал все её проблемы, вынуждая Скарлетт разбираться с ними самостоятельно. В ту страшную ночь у неё не было времени осознать, что Ретт попросту… верил в неё. Непоколебимо верил и знал, что Скарлетт О’Хара обязательно справится с той ношей, которую он был вынужден ей оставить.
Ретт не был с ней в самые тяжёлые дни её жизни, но у Скарлетт не находилось и минуты свободной, чтобы его обвинять. Восемнадцатилетняя девушка оказалась вынуждена взвалить на себя ношу, которая не каждому взрослому мужчине была бы под силу. Забота о десяти ослабленных, напуганных, сломленных бременем войны людях: отце, потерявшем рассудок после гибели жены; двух больных сёстрах; так и не восстановившейся после родов Мелани; встревоженных, беззащитных, как дети, слугах; да ещё и двух настоящих детях. Постоянный, обессиливающий, наполняющий душу отчаянием и страхом голод стал постоянным её спутником. Все дни в Таре — месте, которое для неё всегда ассоциировалось со спокойствием и достатком, — проходили под эгидой суматошного поиска еды. Засыпая с болезненно ноющим желудком, исцарапанными руками и распухшими от бесконечной охоты за пищей ногами, Скарлетт думала лишь о том, как пережить ещё один день, где на этот раз отыскать пропитание. На воспоминания о жарких поцелуях Ретта и его жестоком предательстве не оставалось ни времени, ни душевных сил.
Но, какой тяжёлой ни была её жизнь, Скарлетт О’Хара приспособилась, и умение выживать стало одним из важнейших приобретенных ею навыков. Её нежные руки, привыкшие держать лишь веера да шляпки, огрубели, приноровились и к тяжёлой работе в поле, и даже к спусковому курку револьвера. Война продлилась долгих четыре года, но и она прошла, оставив после себя разрушенные дома, опустевшие города, тысячи вдов и сирот и непреходящие перемены в душе Скарлетт. Одной из этих перемен стал постоянный ночной кошмар, в котором она плакала, боялась и плутала в тумане, не находя места, где могла бы обрести защиту и покой. Война прошла, но страх голода никуда не делся: в любой момент скудные запасы провизии могли закончиться, а денег на покупки практически не было. Новые платья, балы, выезды в свет давно перестали интересовать Скарлетт. Она думала лишь об одном: как прокормить семью и сохранить любимую Тару — свой единственный приют. Но именно Тару у неё и попытались отнять, повысив арендную плату до нереальной суммы, от которой у Скарлетт не было и десятой части. Тогда, не получив помощи ни от верного, но слабохарактерного Билла, ни от вернувшегося с войны разбитым и сломленным Эшли, она почти отчаялась. Но решение само пришло к ней в руки, когда Скарлетт услышала разговоры о сказочно разбогатевшем Ретте Батлере. Лишь на миг искренняя, бескорыстная радость всколыхнулась в её душе: он всё-таки жив, не погиб на войне, хотя так сильно рисковал всем, что у него имелось! Однако радость была тут же вытеснена более практичными соображениями: Ретт был человеком, имеющим то, в чём она отчаянно нуждалась, — много денег.
Скарлетт уже не в первый раз надеялась влюбить в себя Ретта Батлера, потому что для неё любовь означала контроль: она сможет заставить его сделать что угодно, как это бывало с соседскими пареньками, увивающимися за ней толпами во времена её беззаботной юности. Сможет своей холодностью отомстить за все его насмешки и колкие замечания, сможет мучить своими кокетливыми отказами, заставит преклоняться перед ней — и лишь тогда одарит его своим вниманием. В ту пору Скарлетт не задумывалась о ком-то, кроме себя, и даже постоянная забота о Мелани и сёстрах лишь увеличили её раздражённость на других людей с их бесконечными нуждами. Ах, если бы знала она тогда, сколь разрушительным окажется её желание подчинить себе единственного мужчину, который ни за что не желал быть подчинённым!..
Наряженная в платье из зелёных портьер, с петушиным пером в шляпке и жгучим отчаянием в сердце, Скарлетт вернулась в Атланту. От успешности её затеи зависело то, сохранит ли она любимую Тару, а потому Скарлетт намеревалась действовать не открыто, а через хитрости и уловки. Эгоистичная, привыкшая с детства к всеобщему вниманию и любви, она ни на миг не сомневалась, что сумеет завоевать сердце Ретта. А уж тогда он будет вынужден помочь новоприобретённой жене деньгами.
Очень легко ей удалось узнать, что Ретт находится под стражей за убийство негра, и даже добиться встречи с заключённым. Увлечённая лишь осуществлением своего сложного плана, Скарлетт не обратила внимания на то, сколь искренне Ретт обрадовался её визиту. Как посветлело вмиг его лицо, приподнялись в удивлённой улыбке прикрытые, как и всегда, аккуратно подстриженными усами губы… Нет, Скарлетт думала лишь о Таре. И Ретт не мог не почувствовать это.
Всё шло, как казалось Скарлетт, достаточно хорошо. Ровно до того момента, как Ретт взял её ладони в свои и вдруг увидел грубые, потемневшие от работы руки с множеством ссадин и мозолей. Тщательно изображённый Скарлетт образ благополучия и достатка в мгновение ока рухнул. Ретт был разъярён её ложью, до глубины души обижен тем, что ласковая, очаровывающая дива явилась к нему лишь затем, чтобы раздобыть деньги. И Скарлетт, хотя и была раздосадована провалом, могла понять его злость. Но одного она не заметила, не уловила: того ужаса, который промелькнул в глазах Ретта, когда он сжал её хрупкие пальцы. Он прикасался к зарубцевавшимся ранам и затвердевшим мозолям, вёл большими пальцами по гладкой, бархатистой когда-то коже, которая теперь стала твёрдой, шероховатой. И внутри него всё скорчилось от ужаса: эти тонкие пальчики были вынуждены править лошадью; копаться в земле, засаживая семена; собирать урожай, а чаще, должно быть, просто находить дикие, покинутые хозяевами огороды… Быть может, этим пальцам пришлось воровать из чужих домов, а может, даже убивать. Он ничего ведь не знал. Но огрубевшие руки Скарлетт отчётливо показали ему, сколь нелегко было той, кого он по своей воле покинул в тот момент, когда она умоляла его не уходить. Той, которую он больше всего хотел заполучить. И пускай ему самому пришлось несладко в доживающий последние дни армии конфедератов, от этих погубленных рук, олицетворявших страдания Скарлетт, больно защемило в сердце.
Она тут же выдернула свои пальцы из его цепкой хватки, понимая лишь то, что весь её план потерпел крушение. Даже после того как Скарлетт рассказала Ретту правду, его гнев никуда не пропал, а желание ей помочь, в свою очередь, не появилось. Он метался по небольшой комнатушке загнанным хищным зверем, и только сверкали тёмные, словно безлунная ночь, глаза. Услышав о надежде Скарлетт на женитьбу, он лишь рассмеялся ей в лицо, вновь презрительный и холодный. Отвергнуто было даже страшное, грязное, произнесённое ею дрожащими губами предложение стать его любовницей. Ретт не собирался давать ей денег, и единственное, что оставалось Скарлетт, — попытаться сохранить хотя бы частичку погубленной им гордости и не разразиться рыданиями прямо рядом с ним — хладнокровным монстром. Его отказ поверхностная, далёкая от эмпатии Скарлетт, не желая погружаться в дебри чужих переживаний, восприняла только как намерение Ретта погубить её.
Она ушла с городской площади с пылающим от стыда лицом и светлыми дорожками слёз на щеках, которые тут же размазывала огрубевшей тыльной стороной ладони. Не способная увидеть никакие объективные причины, Скарлетт не простила Ретту этот отказ, как и то, что он бросил её на выезде из горящей Атланты. Возможно, Ретт и сам не простил себя, когда узнал, что ради денег для Тары его смелая, отчаянная девочка обольстила наивного простака Фрэнка Кеннеди и стремительно выскочила за него замуж.
Скарлетт была так разъярена, возмущена, обижена на Ретта, что, как ей самой казалось, могла желать ему лишь самой мучительной смерти. И потому она не позволила даже тени радостной улыбки закрасться на её красивое лицо, когда негодяй Батлер вновь явился к ней. Он был всё так же насмешлив и груб, как всегда, и только спустя многие дни Скарлетт рассмотрела за его остротами искреннее волнение и заботу. Ему было не плевать, что станет со Скарлетт: он пришёл, чтобы убедиться, что она в порядке. Что снесла его болезненный удар по гордости и самолюбию, что раздобыла деньги для уплаты налога. И, пусть Скарлетт этого не видела и не понимала, он был готов помогать ей в любых начинаниях. Даже в таком странном, рискованном и скандально неприличном для женщины, как покупка лесопилки.
Дела Скарлетт постепенно — не только благодаря чужим деньгам, но и за счет её собственных усилий, решимости и предприимчивости, — постепенно стали налаживаться. И, увлечённая новой, деловой жизнью, пусть и вдали от красных полей любимой Тары, она едва ли замечала, что Ретт всегда оказывался с ней рядом, когда ей нужны были помощь или совет. Хорошо смыслящий в бизнесе, он мог направлять её острый ум в нужном направлении, хотя делать это приходилось с большой осторожностью, чтобы не стать одним из тех, кто осуждал и критиковал каждое намерение Скарлетт. На фоне постоянного недовольства новообретённого мужа, тётушки Питти и всех городских жителей Ретт Батлер стал для неё единственным островком понимания и поддержки в обернувшемся против неё консервативном мире. Он выслушивал её вдохновенные рассказы о ходе дел и новых её прорывных идеях с интересом, а главное — без обсуждения. Никогда в жизни Ретт не сказал ей, будто она занимается тем, чем женщине не положено, и именно в тот период их общения Скарлетт научилась это понимать и ценить. Внимательный слушатель и искренний собеседник, он вместе с ней смеялся над одураченными покупателями. Презирал всех тех мужчин, что смотрели на разъезжающую в двуколке деловую леди со смесью возмущения и жалости. Пародировал ошалевших от смелости Скарлетт городских матрон. Придумывал колкие шуточки, над которыми они вместе хохотали до слёз. Только Ретту Скарлетт могла поведать обо всех тонкостях своего предприятия, не боясь быть осмеянной. Привычные цинизм и грубость Ретта на этот раз были обращены против её неприятелей. За несколько лет ведения ею бизнеса после разговоров с Реттом она всегда уходила весёлой и успокоенной. Как бы сильно ни поражала самоуверенную Скарлетт эта мысль, Батлер стал её единственным другом в восстанавливающемся городе и во всём меняющемся мире. Если бы она знала, что последует дальше, захотела бы до бесконечности продлить тот чудесный период её жизни.
Фрэнк Кеннеди, её слабохарактерный, ко всем на свете добрый муж, был убит в рейде Ку-клукс-клана на палаточный городок бывших рабов, а Скарлетт оказалась единственной, кто ничего не знал. Спустя несколько суматошных, тревожных дней она вновь пришла к Ретту, снедаемая сожалениями и чувством вины. Она одурачила Фрэнка, использовала его, чтобы получить деньги, и никогда не бывала с ним нежна и ласкова. Ей ведь ничего не стоило хотя бы иногда притворяться, что она его любит… Краткий вопрос Ретта, точно звонкая пощёчина, вернул ей способность рассуждать здраво. Учитывая то, как сильно она нуждалась в деньгах, — поступила бы Скарлетт иначе? И они оба знали ответ: она вновь использовала бы Фрэнка, потому что спасала свой дом — нечто куда более дорогое, чем благополучие нелюбимого мужчины.
Потом, спустя почти десяток лет, Скарлетт не раз думала: Ретту не следовало говорить того, что он сказал ей дальше. В ту пору она была слишком эгоистична, алчна до денег, безразлична к любым его чувствам. И слишком сильно, страстно, безнадёжно влюблена в прекрасный, но существовавший лишь в её фантазиях образ Эшли. Проще говоря, она оставалась юной и глупой. Ретту не стоило предлагать ей стать его женой — а ведь он так долго этого избегал! — а ей — соглашаться. Он должен был дать ей время повзрослеть, набраться ума, научиться по-настоящему любить. Но того, что они сделали, было не изменить, как и не избежать страшных последствий, продолживших терзать их обоих ещё долгие годы.
Скарлетт вышла замуж за Ретта — и между ними отчего-то исчезли та искренность и взаимопонимание двух родственных душ, которые они обрели за последние годы. Заполучив влиятельного мужа, деньги и роскошный дом, Скарлетт потеряла, как оказалось, единственного друга. Как и многих других, богатство испортило её, заострив в ней эгоистичность и гордыню, и лишив того, чем она жила все последние годы — необходимость бороться, чтобы не погибнуть. Ретт пришёл к ней, когда ночью она забылась в очередном кошмаре, преследующем её с той самой страшной ночи в горящей Атланте. Утешил, обнял, как ребёнка, выслушал сбивчивые объяснения. С искренней теплотой и нежностью уложил спать, пообещав, что никогда не позволит воплотиться в жизнь её кошмару о бедности и голоде. И это был последний раз, когда Ретт пришёл, чтобы спасти её.
***
Как ни была занята и увлечена новой жизнью в Ирландии Скарлетт, горькие сожаления о прошлых ошибках не переставали её мучить. Каждое воспоминание было словно удар под дых. Огромный дом, заполненный самой модной и дорогой мебелью, какой не было ни у одного из соседей. Такой красивый, но пустой, не пользующийся популярностью ни у кого из прежних знакомых Скарлетт. Десятки изысканно разодетых, богатых гостей с сомнительным прошлым — и среди них ни одного друга. Легко протекающая беременность и очаровательная маленькая девочка, с подачи Мелани получившая забавное прозвище под цвет её глаз — Бонни-Блу. Безграничная любовь Ретта к этой малышке, в разы превзошедшая любовь к ней самой, Скарлетт. Всеобщее одобрение Ретта вместе со смешливой дочуркой — и всеобщее презрение к ней. Бесконечно повторяющиеся кошмары по ночам. Раздельная спальня, когда она приняла вдруг решение о том, что никогда больше не станет вынашивать ребёнка. Каждодневные ссоры, рюмка бренди перед сном. Вечно пьяный, по нескольку дней не появляющийся дома муж. Очередной скандал, сильные руки Ретта, грубые поцелуи, первая ночь вместе за долгое время — практически насилие, но Скарлетт не могла отрицать, что ей понравилось произошедшее. А потом очередной «побег» мужа, давшая о себе знать новая беременность, искренняя надежда на восстановление семьи. Ссора. Неловкое движение. Падение с лестницы. Выкидыш. Много дней и ночей в бреду, в агонии, практически на грани жизни и смерти… Неотлучно сидевшая с ней Мелани, любящая и заботящаяся, несмотря на равнодушие к ней Скарлетт и её бесконечные ранящие выходки. Как сильно ей тогда хотелось позвать Ретта — единственного, кто мог её понять и утешить! Но гордость стискивала её горло даже тогда, когда она бредила во сне. Скарлетт не позвала его, хотя имя мужа так и рвалось с её губ, мелькая в каждой осознанной мысли. А он не пришёл к ней, хотя испытывал невероятно сильное желание тотчас ворваться в соседнюю комнату и хотя бы увидеть её, сказать, что сожалеет… Гордость и страх проявить слабость, хоть малую толику человечности — это сгубило их.
Всё начало понемногу приходилось к норме после её поправления: Ретт старался проявлять заботу и внимание, больше не был с ней груб, позабыл об оскорблениях и издёвках, а малышка Бонни неизменно радовала их обоих своим звонким детским смехом. И вдруг новый, самый страшный удар: гибель столь любимой дочурки, которой не исполнилось даже пяти лет. Горе, окончательный разлад в семье, алкоголь, недели молчания… И так было вплоть до новой трагедии: смерти слабой здоровьем Мелани, которая решила во что бы то ни стало выносить второе дитя. И она, и её нерождённый ребёнок отправились в могилу, а Скарлетт наконец-то поняла, что же она потеряла. Осознала, как дорога ей была Мелани, её единственная подруга на всём белом свете. Мягкая, добрая, никогда не осуждающая Скарлетт, всегда готовая прийти на выручку… Как слепа, иллюзорна была её любовь к Эшли — лишь прекрасному образу в её голове. Как сильно ей нужен Ретт, любимый ею все эти годы, но никогда не получавший от неё и толики той нежности, которую он заслуживал. И Скарлетт бросилась к нему, единственному огоньку надежды в тумане её бесконечных кошмаров… Но было поздно.
Жизнь в Чарльстоне и то, как отчаянно она пыталась вернуть Ретта, Скарлетт О’Хара не хотела даже вспоминать. Так унизительны были все её слова и действия, так безысходно её печальное положение. И так сильна горечь слишком позднего осознания всей истины, разглядеть которую она могла бы ещё годы назад… Нет, она гнала прочь из своих мыслей благородно-фальшивый Чарльстон с его гордыми и лживыми обитателями. Ярким пятном в памяти была лишь прогулка на яхте вместе с Реттом — почти как в прежние времена, как будто они вновь были добрыми друзьями, способными беззаботно болтать и смеяться над любыми невзгодами. Как будто не было того ужаса, что не отступал от них все годы их супружеской жизни. Шторм, перевернутую яхту, путь вплавь до пустынного острова она тоже помнила смутно. Но вспыхнувшую между ними страсть — как сказал потом Ретт, лишь последствие чудом миновавшей их гибели, — горячие поцелуи и ошеломительно прекрасную близость на мокром песчаном берегу Скарлетт не сумела бы позабыть никогда. Да она и не хотела забывать.
Как жаль, что Ретт не видел её новой жизни, полной неожиданных успехов и потрясающих открытий. Как Скарлетт познакомилась наконец-то с ирландской стороной своей огромной семьи, как сблизилась и подружилась с бесконечными О’Хара из Саванны — людьми простыми, но весёлыми, открытыми, во всем готовыми её поддержать. Как сильно они отличались от благородных, но до ужаса скучных леди и джентльменов из привычного ей светского общества! Ей очень хотелось рассказать Ретту обо всех своих приключениях, поделиться тем незамысловатым, но искренним теплом, которое подарила ей новообретённая семья. Порой Скарлетт даже воображала в своей голове краткие эпизоды из их возможного диалога, пусть и была прежде далека от фантазирования. Она бы поведала ему, как путалась в похожих именах и лицах, не в силах запомнить всех бесконечных кузенов и племянников. Как веселилась с ними вместе, отплясывая рил до утра. И как, наконец, отправилась в Ирландию, чтобы впервые увидеть родину её отца и истинную, первозданную Тару.
Поддержка, помощь, безусловное принятие — вот что она отыскала в Ирландии. Все её многочисленные родственники были добры к ней, окружили вниманием и всевозможной заботой, показали ей тот удивительный мир, о котором она знала лишь из похожих на хвастливый вымысел рассказов отца. Но добродушие и отзывчивость ирландского народа оказались совсем не вымыслом, как и невероятные красоты полей, лесов, древних замков и башен. Природа здесь была совсем иной, не носила на себе отпечаток вездесущей человеческой руки, и даже Скарлетт, никогда не способная оценить красивый пейзаж, была ею очарована. Уютные, пусть и маленькие дома членов её семьи; приятные ужины в шумной, веселой компании; студёная речка с самыми чистыми водами; бесконечные поля; полуразрушенная, но оттого не менее величественная башня… Но, пусть Скарлетт искренне полюбила свою вторую родину, оставаться в Ирландии надолго она не намеревалась… Пока не получила ещё один удар от жестокой судьбы. С очередной стопкой писем ей пришло извещение о том, что Ретт, обойдя все существующие законы, развёлся с ней, а следующим письмом — весть о его скорой женитьбе на другой женщине. И пусть потом, спустя годы, Скарлетт узнала, что совершено то бракосочетание было лишь в отместку ей, сбежавшей невесть куда, в то время новость оказалась страшнейшим ударом для неё. Скарлетт до последнего верила, что сумеет вернуть любовь своего мужа. К тому же, у неё был для этого достаточно весомый аргумент: крошечная жизнь, зарождающаяся в ней, о наличии которой Скарлетт узнала совсем недавно… Ребёнок, которого она уже успела полюбить, пусть до его рождения оставались ещё долгие месяцы, теперь был не нужен Ретту, как и сама Скарлетт. Её надежды в один миг обратились прахом, и вся прошлая жизнь, все её усилия вдруг лишились прежнего значения.
Но новый смысл был, и Скарлетт вовремя успела это понять. Маленькая жизнь внутри неё — вот в чём был смысл. Пусть она потеряла Ретта, но теперь знала: у неё будет его ребёнок. И Скарлетт пообещала себе, что построит для этого любимого, желанного ребёнка самый замечательный мир, свободный и открытый, которого была лишена она сама.
Ретт не знал об её успехах, не видел восхождения новой, сильной и целеустремлённой звезды, которую местные прозвали «Наша О’Хара» — достойнейший титул, достающийся только самым уважаемым представителям семейства. Тайной оставалось для него и то, как Скарлетт купила целую деревню, заброшенную, в которой давно никто не слышал звучания человеческого голоса, и превратила её в свой собственный процветающий мир. Отстроены и укреплены были фермерские дома, со вкусом обставлено её новое обиталище — настоящий замок. И именно в этом замке родилась очаровательная малышка, подарившая Скарлетт всё то, чем она никогда прежде не обладала. Крошка Кэт, её дочь, её маленький ангел. Тихая, храбрая, смышлёная малышка, которую Скарлетт пообещала никогда ни в чём не ограничивать. Любовь к Кэт стала вторым самым сильным чувством, которые испытывала Скарлетт, а главное, любовь эта была взаимна. Между матерью и дочерью установилось удивительное взаимопонимание. Прочная, нерушимая связь. Порой Скарлетт очень сильно хотелось, чтобы Ретт узнал обо всём этом, увидел, как похожа на него чертами лица и смуглой кожей маленькая Кэт, его родная дочь… Но тогда он мог отнять её — самое драгоценное, что было у Скарлетт. И она не решилась вновь приблизиться к возлюбленному ни ради мести, ни из чувства всепоглощающей тоски по нему.
Построенный ею мир был приятен, комфортен и, как казалось Скарлетт, устойчив перед лицом любых невзгод. Фермеры получали обильный урожай с полей, и даже в год засухи и града предыдущих её запасов хватило бы, чтобы прокормить всю Баллихару. К тому же, люди так сильно любили её и малышку Кэт. Что могло с ними случиться?
Скарлетт узнала это очень скоро, когда ворвалась в свой город на взмыленной лошади и увидела потушенный свет в окнах и английских офицеров и солдат повсюду. Прежде, чем она успела бурно выразить возмущение и отослать их всех назад, совсем рядом раздались оглушительно громкие выстрелы. Весь её мир вздрогнул и хрупким стеклянным изделием разбился на множество осколков… Вновь.
***
Звуки выстрелов разрывают барабанные перепонки. Они повсюду: в тёмных окнах домов, на другом конце улице, совсем рядом с её плечом… Скарлетт сжимает стремительно холодеющую ладонь Чарльза — он когда-то был её другом, а теперь лежит, распростёртый, на земле, и стремительно холодеет. Пальцы Скарлетт перемазаны алой кровью, но она ничего не замечает. Лишь бьёт набатом в её голове один и тот же мотив: мир рушится. Повсюду стреляют, Чарльз мертв, на улицах её Баллихары — английские солдаты… Мир рушится. Прямо как тогда, в горящей Атланте. Её ночной кошмар вновь настиг Скарлетт... Вдруг сильные руки подхватывают её. Аккуратно, но настойчиво тянут вверх, прочь от бездыханного тела. Скарлетт отчаянно пытается вырваться из крепкой хватки… и слышит родной, до сладостной боли знакомый голос:
— Позже, моя дорогая, не будем драться сейчас.
Ретт всегда приходит, чтобы спасти её. Находит хоть в горящей Атланте, хоть на самом краю мира, в далёкой Ирландии, и является, чтобы протянуть руку помощи тогда, когда она больше всего в ней нуждается. Так происходит и сейчас. Ретт рядом, его сильные пальцы сжимают её ладонь. В родном, любимом голосе слышится смех, но дыхание — частое-частое. Он прячет за смехом безмерное облегчение от того, что вовремя отыскал её, и отчаянный страх потерять. Скарлетт понимает это с ходу, даже не задумываясь — ей как будто и не нужно тщательно приглядываться, чтобы различить за маской веселья искреннюю заботу. Она, ведя за собой Ретта, постоянно оглядывается, боясь того, что любимый, надёжный, желанный мужчина окажется лишь иллюзией в её голове, зыбким сновидением. Но Ретт Батлер рядом. Она чувствует его горячее дыхание, слышит ловкие, осторожные, будто кошачьи шаги. Он пришёл, потому что любит её.
Их стремительное движение мучительно сильно напоминает побег из горящей Атланты: выстрелы, пламя, тела на улицах, леденящий душу страх. Но Ретт рядом, чтобы помочь и поддержать, а она знает все потаённые тропы в своём городе. Очень быстро они оказываются в огромном доме О’Хара, и сейчас Скарлетт искренне жалеет, что пристанище её так велико.
— Котёнок Кэт! — без устали зовёт она, и слова эхом отдаются в пугающе пустынном доме. Даже ошарашенный внезапным обретением дочери, о которой он целых четыре года ничего не знал, Ретт замечает, как спокоен голос его темпераментной, всегда привлекающей к себе внимание Скарлетт. Она зовёт спокойно и ласково, словно вокруг вовсе не раздаются выстрелы и взрывы, и внешний мир всё так же добр и безопасен. Она не хочет напугать ребёнка… Ретт помнит, сколь равнодушна его возлюбленная всегда была к Уэйду и Элле, первым своим детям, что бы они ни делали, и с трудом верит собственным глазам и ушам. Но — верит.
У малышки Кэт выразительные зелёные глаза Скарлетт, её мягкие, шелковистые чёрные волосы и смуглая, точно пропитанная солнцем кожа Ретта. А нрав этой девочки, независимой, смышлёной, очень понимающей, отличается от них обоих. Сейчас у них совсем нет времени, чтобы познакомиться, но все трое уверены: потом у них обязательно будет сколько угодно этого бесценного времени. Скарлетт и Ретт с ребёнком на плечах пробираются к выходу из дома, а город пылает. Как хорошо, что у неё в конюшне — самые быстрые кони во всей Ирландии. Как хорошо, что крошка Кэт облюбовала старую башню в качестве своего убежища и прекрасно её знает. Как хорошо, что Ретт наконец-то рядом.
Они прячутся в башне, пока враждебно настроенные люди — прежде друзья — не уходят прочь. И лишь спустя внушительное количество времени Ретт и Скарлетт облегчённо выдыхают: спасены. Сохранили самое ценное, что только может у них быть: друг друга и малышку Кэт. Дочурка сладко спит, зарывшись в ворох лоскутных одеял. Её мягкие волосы растрепались по подушке, личико умиротворённое и бесконечно милое. Ночь в окне башни освещена ярким заревом догорающего пожара, всё небо чёрное от смога. Но пока Кэт отдыхает, у них есть время, чтобы наконец-то поговорить, и они, давным-давно потерявшие, но вновь отыскавшие друг друга, выскальзывают в другую комнату.
Их разговор тих, но в то же время полон эмоций: бесконечная радость, восхищение, страсть царят в древней башне, находя выход в крепких объятиях и жарких поцелуях. Скарлетт всё ещё трудно поверить, что Ретт действительно с ней, и она старается ни на миг не отпускать его надёжную руку из своих пальцев. Ретт, в свою очередь, не может свыкнуться с тем фактом, что все эти годы у него росла очаровательная дочурка, так сильно похожая на него. Они многое должны друг другу рассказать. Скарлетт восторженно описывает, как делала свои первые шаги и произносила первые слова их малышка. Ретт с сожалением говорит о своей нелюбимой, но любящей, и в этой же любви умершей жене. И пусть прежде это известие вызвало в Скарлетт бурю радостных эмоций, ведь смерть Анны означала, что Ретт сможет снова быть с ней, теперь она этого не ощущает. Грусть Ретта мягко касается её, точно волна в спокойном утреннем море, и ей кажется, что она понимает его. Ретту же, наоборот, неожиданно трудно понять столь хорошо знакомую ему — как он думал — Скарлетт. Её суть как будто стала сложнее, мудрее, выше.
— Ты изменилась, Скарлетт, — замечает он тихонько, с искренней улыбкой.
— Ты прав, — легко соглашается Скарлетт, крепче прижимаясь к его тёплому боку. — Ирландия и Кэт изменили меня… Но больше всего Кэт. Знаешь, она научила меня любить. По-настоящему, а не тянуться к глупой фантазии, или хотеть управлять… Любить — значит дать свободу. Ни в чём не ограничивать, ничего не требовать. Тогда ответная любовь придёт сама, куда более прекрасная, чем возможность подчинить. Теперь я это поняла.
Ретт смотрит на неё и с трудом верит в реальность происходящего: от прежней Скарлетт он никогда бы не услышал подобных слов. Впрочем, прежняя Скарлетт и не была бы с ним столь ласкова, давно устроила бы какой-нибудь скандал. Он улыбается уголками губ, долго молчит, вдруг растеряв все слова — точно влюблённый подросток. Затем всё-таки спрашивает со смешком:
— Неужели и мою свободу ты намерена не ограничивать, дорогая?
Смех Скарлетт звонкий, глаза лучатся любовью и теплом, но это не мешает ей выдать привычную колкость:
— Нет, что ты. Это я только про Кэт.
— Ну слава Богу, а то я было подумал, что в Ирландии домовые подменили мою дерзкую, упрямую, вредную Скарлетт на какого-то кроткого эльфа.
В узкое окно сквозь дымовую завесу с трудом пробиваются первые лучи рассвета, и в это первое утро их новой жизни они оба полны любовью и желанием создать свой собственный уютный, задорный мир, который станет им новым домом. Крошка Кэт сладко тянется и с готовностью вкладывает свою маленькую пухлую ладошку в широкую ладонь Ретта. Они спускаются по верёвочной лесенке, предусмотрительно спрятанной дочкой, и выходят из башни, чтобы начать свой долгий, но обязательно удачный путь. Скарлетт вновь вспоминает, как Ретт вывез её из горящей Атланты, чтобы поцеловать и затем покинуть, бросить на растерзание бесконечным бедам и тяготам, навалившимся на неё. Теперь Ретт не уйдёт, и Скарлетт отчетливо видит эту мысль в его глазах. Теперь он разделит с ней любую ношу, потому что не хочет, чтобы кто-либо из них снова оставался один. Теперь её ночные кошмары никогда не повторятся, потому что она отыскала надёжное пристанище в густом тумане прошлых заблуждений.
За спиной догорает её прежний мир, несколько лет бывший любимым Скарлетт домом. От деревянных строений остались лишь почерневшие скелеты; поля, прежде дававшие обильный урожай, пустынны и будто заброшены; запах гари отравляет воздух, и лишь порывы прохладного ветерка разгоняют его. Скарлетт оглядывается и долго смотрит на Баллихару — её город, восстановленный, заселённый, облагороженный ею одной. Однако не чувствует сожаления. Да, она потеряла этот прекрасный дом, в который вложила столько трудов, которым заслуженно гордилась и любовалась… Но приобрела нечто куда более ценное: понимание, заботу, любовь…
Теперь у неё наконец-то есть семья.
