определение безумия

      В первый цикл Эхмея действует опрометчиво и неосторожно.       Он только пробует на вкус бессмертие, хотя успевает от него устать. Посылая навстречу Машине своих подчиненных, он со скучающим видом наблюдает за стагнацией общества самоцветов, которые не пытаются найти новых решений в противостоянии с лунными нападчиками. Один единственный способ взаимодействия был избран единым разумом однажды и навсегда и ведёт их в никуда. Они все одинаковые, выточены по одному подобию — подобию его старой коллеги, что злит Эхмею еще больше — и не желают нарушать свою схожесть. Похожие на людей, но все же не люди.       Эхмея не знает, кто из них проклят по-настоящему. Они или он.       Но спустя сотни лет появляется Она. Она — та, о которой можно было говорить лишь с таким придыханием в голосе, скрытой торжественностью и ужасом, будто бы речь шла о божестве. Она выделяется среди своих сестер, будучи странной, активной, постоянно что-то ищет и сует свой нос в те места, куда никто до этого не пробовал ступить. Одна из семейства самых крепких, Алмаз, так ее зовут. Она выглядит так странно, так сильно отличается от остальных, что Эхмея поначалу не знает, что с ней делать.       Забрать? Перемолоть? Убедить сотрудничать?       Самоцветы тоже не знают, что с ней делать — отличную от себя сестру они обходят стороной, и, в какой-то момент, та уходит в зиму. Эхмее кажется странной такая изоляция, а потому он наблюдает за ней особо пристально, впервые за тысячи лет испытывая подобие интереса. И замирает в предвкушении, когда Алмаз встречает Антарктицит.       Они слишком разные; самая крепкая и одна из хрупчайших. Их дружба кажется Эхмее чем-то вне рамок этого глупого замершего вне времени общества кристаллических дур, а потому он решает посмотреть, что случится, если он разрушит счастье самой странной из них. Той зимой Эхмея забирает Антарктицит на луну и разбивает ее на множество осколков, а в это время на Земле Алмаз заходится ужасающим криком.       Игра с ней похожа на опасное состязание. Алмаз опасна, сильна, она разрушает каждый новый лунный аппарат с такой яростью, что Эхмее кажется, будто бы она познает тем самым грех гнева. Он продолжает наблюдать за ней издали, не решаясь подойти ближе, и смотрит внимательно за ее новыми дружбами и связями. Алмаз странная, самоцветы ее боятся, но самые необычные из них все равно тянутся к ней.       И он тоже. Словно к богине.       Эхмее кажется, что он нашел способ избавиться от страданий бесконечной жизни. Если Машина, имитирующая бога, не хочет работать, то он просто создаст нового. И этим богом станет Алмаз.       Она теряет свои части, прекращает походить на собственных сестер, и Эхмея продолжает играть наблюдателя, поражаясь, как резко может изменить мир вокруг лишь одно существо. Подобие богини, Она меняется все дальше и дальше, и в конечном итоге от старой Алмаз почти ничего не остается.       Но душа — была ли она у них? — точно ее.       Она прибывает на луну, и Эхмея ждал ее. Но этого он не раскрывает, разыгрывая удивление и шок от того, что самоцвет предлагает ему сотрудничество.       Вернуть ушедших — так говорит Алмаз. Восстановить утраченное. Эхмея лишь улыбается, но мысленно ликует.       Однако, ее сестры оказываются опасней, чем он предполагал. Они не желают изменений в своем обществе.       Алмаз старается так сильно, так отчаянно — но все равно проваливается в своих начинаниях. И про нее забывают, ее разбивают, она растворяется в истории тенью, ведь происходит катаклизм. Крошка-планета, носившая гордое имя Земли тысячи лет назад, перезапускает цикл жизни, чтобы сохранить хоть капельку прошлого в своем ядре, колыбели истории, после чего вновь засыпает. И цикл продолжается вновь, и Эхмея ждет — ту, новую богиню-мать, что приведет их к покою и блаженству небытия.       Второй становится Падпараджа. Ее твердость — девять.       Она точно такая же, бойкая, шумная, и-н-а-я. Сестры не понимают ее точно так же, как не понимали и Алмаз, и Падпараджа пробуждается зимой, встречая Антарктицит. Эхмея бдит за этим издали, поражаясь тому, как неблагодарна судьба к своим героям. И, подобно милостивому помощнику сансары, он забирает Антарктицит вновь, заставляя Падпараджу впасть в отчаяние.       Она делает все точно так же, и в конце ее тоже ждет забвение — растерзанная собственными сестрами, она засыпает в гробнице из маленьких коробочек, разбросанных по острову.       Цикл делает оборот.       Но теперь в застывшем обществе самоцветов что-то меняется, Эхмея удивляется, видя Падпараджу — ту, что пала жертвой неудавшейся попытки — и понимает, что она не является Этой. Словно след прошлого, предыдущее вместилище Богини, становится похожей на всех, но все же неправильной. Падпараджа отличается от остальных, и Эхмее кажется, что так сансара дает ушедшей лже-богине возможность жить нормально.       Какая неблагодарная.       Новой становится Александрит. Ее твердость — восемь.       Цикл делает оборот.       Новой становится Кварц-Призрак. Ее твердость — семь.       Цикл делает оборот...       Каждое новое вместилище Ее духа неправильное, выделяющееся на общем фоне. Эхмее кажется, что судьба ненавидит свою избранницу, но он продолжает наблюдать и помогать в повторении цикла, давая возможность Ей пробудиться и ступить на истинный путь. С каждым разом, с каждым оборотом цикла Она продвигается все дальше, и Эхмее кажется, что когда-нибудь она достигнет Истины.       Заставит Машину молиться.       Или отмолит его сама.       Он помнит все. Каждый из семи циклов, всякий перезапуск откладывается в его голове вспышкой, соцветием взрыва, где жизнь и смерть переставали иметь значение. Его собратья-луняне забывали об этом, податливые катаклизмам и их устрашающей силе, уничтожающей прошлое, но он помнит каждый. Эхмее кажется, что это его проклятье за то, что когда-то давно он оскорбил богов и попытался было сотворить невозможное — машину, которая имитировала бога.       Вместе с той женщиной...       Но в то же время он едва ли не плачет, осознавая, что единственным творцом истории остается только он. И сила эта куда более сладка и приятна, чем покровительство над фальшивым богом, ведь божеством, по сути, становится он. И только он.       И с усмешкой Эхмея продолжает наблюдать за тем, как каждый раз цикл повторяется вновь, с отличиями, но остается по сути одним и тем же.       Ему кажется, что это Профессор. Что раз за разом она возрождается из пыли, стараясь исправить собственные ошибки. Она слишком другая; ее отличают логика, действия, образ мышления. Эхмея видел множество созданий новой эры, но только лишь Эта — он не может называть ее иначе — несет с собой что-то до неприязни знакомое, словно всякий раз, когда Эта оказывается на луне, он встречается с прошлым в лице давно ушедшей коллеги.       Эхмея не верит в сансару, но отчего-то ему кажется, что именно она над ним и шутит, вновь и вновь преподнося ему любимую из неизмеримо далеких времен.       Было ли это правдой? Эхмея не знает. Душ не должно существовать, но он продолжал жизнь в облике бестелесного духа, что бродит по лунной поверхности в поисках покоя. В этом больном и безумном мире могло произойти все, что угодно, и Эхмея начинает верить, что даже чудеса реальны — главное было лишь дождаться, когда они осуществятся.       Как ждет он. Ждет, когда Эта сделает новый шаг в их игре.       Новой становится Фосфофиллит. Ее твердость — три с половиной.       Она менее неправильная из всех предшествовавших воплощений, но очень хрупка. Эхмее кажется, что он ошибается — выбрал не ту, и Она еще не родилась; но затем Фосфофиллит теряет ноги и начинает череду ужасающих метаморфоз, и Эхмея осознает, что определил все правильно. Он все так же забирает Антарктицит, запирая ее осколки в глубине своего дворца. Не разбивает. И, когда изменившаяся Фосфофиллит пребывает на луну, он демонстрирует Ей глаз Ее избранницы.       Фосфофиллит заходит так далеко. Но проваливается. И Эхмея ощущает горечь и даже жалость — но лишь мимолетно.       Он забирает ее одной ночью, спустя почти тысячу лет. И помогает обрести настоящий покой, наблюдая за разрушением ненавидимого им осколка Земли.       Эхмея улыбается, зная, что цикл повторился вновь. Он касается жемчужного глаза Фосфофиллит и закрывает его, краем глаза наблюдая за тем, как рушатся на планету звезды. Восьмой катаклизм оставит от их планеты так мало, лишь самую кроху. Но Эхмея уверен, что даже этого будет достаточно.       Колыбель для новой богини рождается.       Это — последний цикл, он верует в это.       «Семь» — почти число удачи. Всего в шаге от восьми. За столько тысяч лет Эхмея не перестает верить в приметы, а потому выжидает особенно сильно. Но есть еще одна причина.       И она...       Наступает зима.       Снег хрустит под ногами, когда Она бежит по нему, ничего не подозревая. Эхмея наблюдает за ней внимательно, как коршун за добычей, цепляется за каждое Ее движение, но сегодня он не собирается атаковать — лишь смотрит. Улыбается, когда Эта делает прыжок на одну из льдин и раскалывает ее, после чего смеется задорным голосом, даже зная, что слышат ее разве что неразумные льдины.       Совсем другая.       Новой становится Антарктицит. Ее твердость — два.       Но движения, взгляд светлых глаз — все выдает в ней Эту. Новую Эту, преодолевшую еще один цикл и переродившуюся в новом обличье, еще ниже по твердости. Антарктицит — вот ее новое имя, и Эхмея может лишь горько смеяться над капризами сансары.       Каждый цикл Эта находила Антарктицит и теряла ее, постепенно становясь собой. Страдание — первый шаг к божественности.       Но сейчас Эта и есть Антарктицит. В прошлом она страдала от неполноценности своей личности, а сейчас же счастлива в одиночестве, будто бы нашла покой, слившись со старой подругой в единое целое.       Что предпримет Эхмея? Заберет ее вновь, разрушив этот хрупкое счастье? Или же начнет новую игру?       Он может дотянуться до нее сейчас, сломать и перемолоть, чтобы ветра разнесли ее прах по всем лунам. Эхмея тянет к далекому образу Антарктицит руку, но вдруг останавливается и улыбается.       Нет, он подождет.       Время еще не настало. Он будет ждать столько, сколько потребуется.       Ведь Эта никогда не обманывала его ожиданий.