мир переработанных вместилищ

      Когда к ее голове присоединяют последнюю часть, Антарктицит открывает глаза.       Над ней — лишь черный океан звездного неба. Вокруг — лишь белоснежный простор из снега и света. Сперва ей кажется, что это сон, место, где она очутилась после своего позорного глупого поражения. Не успела помочь Фосс, но хотя бы заперла ее в коробке из платины и золота, чтобы луняне забрали лишь ее. И то, что сейчас в своем сне была лишь она одна, без Фосфофиллит, только подтверждало это. Ее не забрали.       На устах у Антарк заиграла легкая улыбка. Значит, все хорошо. Она смогла спасти непутевую напарницу, не оставила Учителя одного. Тот наверняка будет горевать о ней, как горюет он обо всех, кто покинул школу в виде осколков и украшений для лунных охотников, но где-то глубоко в душе она все равно была жутко рада. Значит, сегодня Учитель будет горевать по ней. Значит, сегодня его любовь будет принадлежать исключительно ей — и никому больше. Эта эгоистичная мысль не нравилась Антарк, но она приятно грела душу. А потому, оказавшись во сне, где ее слышат разве что собственные инклюзии, она предалась греху и наслаждалась этим.       Жаль, правда, что проиграла.       Долгое одиночество зимой было привычно для Антарк, но появление Фосс изменило все. Она была глупой, непутевой, шумной и надоедливой — и поначалу ей можно было исключительно ужасаться, как маленькому ходячему бедствию. Но чем дольше они общались, тем больше Антарк проникалась легкомысленной дурашкой Фосс, которая за улыбкой скрывала страх и одиночество. И их небольшой разговор зимней ночью, когда Фосс приоткрыла ей сердце, стал для Антарк роковым.       Она была одна — запертая в зиме, неспособная существовать иначе.       Фосс была одна — но ее никто не запирал. Она просто была не нужна, слишком хрупкая, слишком слабая.       Нуждались ли они друг в друге?.. Кто знал.       Антарк вспомнила ужас в глазах Фосс в ту секунду, когда стрела прошла сквозь ее собственную шею. В этих глазах было сокрыто многое, и Антарк с ужасом для себя осознает, что это ей тоже нравилось. Значит, сегодня ей принадлежит не только любовь Учителя, родительская. Иная, более интимная — любовь Фосс. Звезды над головой сверкают, и в этом свете Антарк видит отражение своих собственных надежд и желаний — запретных, о которых будет знать лишь она одна. Звезды никому ничего не расскажут, как и не расскажет она.       Жаль, правда, что проиграла... Проиграла ли?       Внезапно, что-то нехорошее вспыхнуло в груди Антарктицит, и она медленно села на идеально белой платформе. Вокруг — ни души, лишь белоснежный город где-то внизу, но ей показалось, что кто-то сейчас наблюдает за ней пристально, подобно зверю во время охоты. По спине прошел нехороший холод, и Антарк оглянулась — лишь для того, чтобы к своему ужасу встретиться взглядом с Ним.       Он смотрел на нее внимательно, пристально, словно оценивая.       Только сейчас она поняла, что это вовсе не сон. И белоснежная поверхность — не снег вовсе, а лунный песок. Где-то вдали виднелся голубой шар родной планеты, и Антарк в ужасе вскинула руку к ней, словно в мольбе о помощи. Но никто ее не услышал. Учитель и Фосс слишком далеко, а рядом с ней — лишь Он, один из лунных охотников, что принял не столь обезличенный вид.       Увидев испуг в ее взгляде, Он улыбнулся. И слегка поклонился, словно в приветствии.       — Значит, сработало, — сказал он в пустоту.       У него был сильный приятный голос, не такой, как у Учителя, и Антарк напряглась. Ей это не нравилось. Он был похож на их мастера, но все же, что-то резко отличало их друг от друга, и дело было не столько во внешних различиях. Движения, жесты... Они выдавали в нем не ту фигуру, что мягким тоном родителя объяснила бы, что как обстоит. Это был манипулятор, умный.       И он явно чего-то желал от нее, раз сбросил образ безликого охотника.       — Что тебе нужно?! — прошипела Антарк, отползая прочь. На ней было какое-то легкое прозрачное платье, и она с омерзением оттолкнула от себя воздушную ткань. — Решил выяснить что-то об Учителе?! Ничего не скажу!       Антарк дорожила любовью Учителя, а потому была готова пойти на любой шаг ради его защиты. Пусть это и обозначало вечное забвение в осколках, о которых спустя тысячи лет вспомнит разве что ветер.       Но отчего-то лунянин нахмурился и отстранился. Он медленно обошел Антарктицит вокруг, словно осматривая — и она почувствовала, как цепляется его взгляд за каждую трещину, каждый изгиб. Это был взгляд хищника, но никак не того, кто хотел наладить контакт. Глубоко внутри она понимала, что именно этого он и жаждет.       Или отчаянно притворяется.       — Со дня твоего раскола прошло больше трехсот лет, — мягко обронил лунный охотник и сузил глаза. — Долгие три столетия, за которые произошло слишком много. Я размолол тебя в пыль и развеял по луне, подобно праху, но потом собрал вновь. Как думаешь, кто стал виной этому?       Сначала Антарк хотела сказать, что Учитель.       Луняне всегда стремились к нему, словно к собственному идолу. Самоцветы любили его, как отца, но лунные охотники видели в нем божество — так ей казалось. Но отчего-то эти слова заставили ее усомниться в верности собственного вывода. Если ответ не был столь очевиден, то значит, не Учитель?.. Но кто? В голове было пусто, пока там не возник образ маленькой коробочки из золотого сплава.       И Антарктицит почувствовала, как треснула у нее скула.       — Фосс... — не успела договорить она.       И лунянин исказил уста в неприятной жеманной улыбке.       — Даже воспоминания вернулись. А мы так боялись, что ничего не выйдет. Но, видимо, чудеса случаются, — почти за мгновение он очутился рядом и коснулся пальцем трещины на лице Антарк, и та замерла, не зная, что делать. — Фосфофиллит действительно способна их совершать... Даже не присутствуя тут.       Его прикосновение было неприятным, влажным, и Антарк рывком отдернула его руку в сторону. Она оскалилась и почувствовала, что еще немного — и она откажется от благоразумного поведения и бросится в бой. Но имя Фосфофиллит заставило ее остановиться и лишь задрожать в мучительном желании.       Ей надо было узнать, что стало с Фосс.       Почему о ней знают тут, на луне.       Сощурив глаза, лунянин произнес:       — Таких, как она, называют демонами. Марой. Тех, кто способен творить чудеса. Чудеса, за которыми следует хаос...       Антарк сузила глаза, наблюдая за лунным охотником. Но тот лишь медленно покачал головой.       — Бедняга прошла через столько страданий. И все ради тебя.       — Где она сейчас? — грубо спросила Антарктицит.       Ей не были интересны ужимки лунянина. Если тут знали о Фосс, если такие слова говорили, то, возможно, с ней случилось что-то плохое. Антарктицит хорошо помнила их разговор в ночи и слова о том, что она делала лишь то, что ей под силу — но, видимо, за триста лет Фосс пересекла эту черту. И сделала что-то невозможное, что даже луняне вернули ее из небытия.       Прикрыв глаза, лунный охотник бросил:       — Боги наказали Прометея за то, что он принес запретные знания. Он был заточен в глубинах земли, не способный забыться в нави.       После чего отстранился.       Его фраза была загадочной, неясной, но Антарктицит слишком хорошо поняла ее. И, догадываясь, что сотворили собственные сестры с Фосс за союз с лунным племенем, она вдруг ринулась вперед, желая спасти ее — но не зная как.       Импульсивное, глупое поведение. Каким она заразилась от глупышки Фосфофиллит.       — Хочешь помочь ей?       Антарк замерла. Лунный охотник смотрел ей в глаза.       Не найдясь с ответом, она медленно кивнула, зная, что признание такому демону будет страшнее смерти. Лунянам нельзя было верить, они разбивали сестер и забирали их сюда. Мололи в прах, как было сделано с ней.       Был ли лунный песок этим прахом? Антарк не хотелось знать.       — Меня зовут Эхмея. Некоторые называют меня Принцем, но ваш род предпочитает обходиться без титулов.       Двинувшись вперед, он подошел прямо к ней, застывшей на белой платформе. Рука, вернувшая ее к жизни и присоединившая последний осколок на место, принадлежала явно ему. И лишь потому Антарк не отвернулась, чувствуя, что в этой сделке с дьяволом она найдет свое успокоение.       Которое будет дорого стоить.       И пусть.       — Не хочешь помочь мне? Вернуть свою подругу...       Голос Эхмеи звучал сладко и приторно, подобно патоке, которую так описывала Рутил. И Антарктицит съежилась, чувствуя, как глубоко проникают эти слова в ее душу, добираясь до самого ценного, самого сокровенного.       Чужой любви.       Сжав в кулаке призрачную ткань, она отвела взгляд в сторону. Но Эхмея продолжал:       — ... завершить этот бессмысленный цикл войны между луной и вашим народом?       — И ты вернешь Фосс? — эхом откликнулась Антарктицит.       Эхмея прикрыл глаза и неспешно кивнул. После чего протянул ей руку, предлагая закрепить их небольшой договор.       — И я верну Фосс.       Чуть замешкавшись, Антарктицит внимательно взглянула на Эхмею. В нем чувствовался яд намного хуже ртути Киновари. Опасное и медленно убивающее оружие, действующее изнутри... Но взгляд Антарк зацепился за осколок зеленого цвета на простыне, и она с усилием закрыла глаза.       И взяла его за руку.       — Я помогу тебе.       Эхмея улыбнулся в ответ, и Антарктицит не почувствовала в его оскале ничего хорошего.