Зеркала

      Валтор любил зеркала.       Он смотрелся в них по утрам, умывшись или приняв душ, наблюдая, как капли воды стекали по телу и капали с волос.       Он смотрелся в них, примеряя одежду, выбирая, что лучше сидело на фигуре и сочеталось с макияжем.       Он смотрелся в них, сидя на стуле перед туалетным столиком и аккуратно нанося косметику на лицо. Тени, тушь, подводка, можно немного румян. Но никогда не трогая разнообразную помаду, стоящую ровным рядом на полочке. Хотя и регулярно пополняя её запасы. Потому что помада — это слишком.       Валтор часто бросал взгляд на своё отражение, проходя мимо зеркала или витрины, чтобы увидеть высокую тень и кончики длинных волос, развевающихся от быстрой ходьбы. Так можно было на мгновение представить, что это не он. Что тот человек всё ещё здесь, всё ещё жив.       Какой глупый самообман.       Тот мужчина давно мёртв — разложился в холодной земле, и спустя все эти десятилетия от его тела уже наверняка ничего не осталось. Разве что парочка костей. Но ни ярких голубых глаз в обрамлении пушистых ресниц, ни чувственных губ, зачастую растянутых в грустной улыбке, ни шелковистых волос, которые он так любил.       Ни-че-го. Ничего не осталось.       Валтор ненавидел зеркала.       Потому что они напоминали о том, что он потерял.       Они напоминали о человеке, который давно исчез из этого мира, который никогда больше не улыбнётся ему. Никогда больше не коснётся его.       И больше не будет тихих совместных вечеров, когда тот человек сидел у зеркала, поочерёдно слегка касаясь кучки разнообразных флакончиков. С тенями, с румянами, с духами, с подводкой, с кремами. С помадой. Её он особенно любил. Розовую, красную, фиолетовую, коричневую, простой блеск. Особенно ему нравилась фиолетовая — он любил красить ею губы и целовать его, оставляя едва заметный на его коже след.       Валтор ненавидел зеркала большую часть своей жизни.       Его создали уродливым демоном, с рогами и костяными наростами на теле, с крыльями и когтями. Он не мог коснуться, не сломав, почти ничего. Его руки были слишком сильными, а когти — длинными и крепкими. Он ненавидел своё тело, такое мощное и практически неуязвимое, но такое грубое и приспособленное лишь для разрушения. И потому ненавидел зеркала, отражающие его толстую бордовую кожу, пробить которую можно лишь заколдованным мечом, его светящиеся глаза, его крылья, одним взмахом которых он мог смести небольшого человека.       Валтор ненавидел зеркала, пока не встретил того человека. Тот человек зеркала любил.       Он много времени проводил перед ними, любуясь своей стройной фигурой, изящным изгибом талии, переходящей в узкие бёдра, своей молочно-белой кожей, аристократичными чертами лица и русыми волосами, красиво переливающимися на свету.       Он научил Валтора любить зеркала.       Потому что он полюбил его уродливое тело. Потому что он становился перед большим зеркалом, опираясь руками на раму, и прогибался в пояснице, призывно улыбаясь в отражении. Потому что он касался его, мягко улыбаясь, такой хрупкий и нежный, что у Валтора перехватывало дыхание. Потому что он любил смотреть на них вместе, словно жуткое чудовище, больше его в два раза, идеально его дополняло. Словно всё так и должно быть.

— Ты безумен. — Почему? Потому что ты мне нравишься?

      Вот только «нравился» ему не только Валтор.       Ему нравилось ещё множество мужчин и женщин, которые целовали его ярко-красный рот, вплетали пальцы в волосы и мяли упругие ягодицы. Которые грубо толкали его к стене или затаскивали на заднее сиденье машины.       Валтор их ненавидел. Человек устало улыбался, стягивая одежду и уходя в ванную, где сидел по несколько часов в горячей воде. Валтор видел синяки и царапины, видел боль и потёки туши на щеках.       Такой красивый. Такой сломанный.       Валтор говорил, что это плохо кончится. Что кто-то из этих людей его убьёт, сломает тонкую шею или остановит сердце щелчком. Потому что этого человека хотелось поломать. Потому что он был так красив, что казался куклой, но такой желанной, что хотелось сжать его в объятиях до хруста костей, хотелось утащить его домой и посадить на цепь. Хотелось владеть им единолично — но это возможно, лишь убив его. Став его последним, увидев, как жизнь утекает из голубых глаз, превращая их в две пустые стекляшки.       Валтор знал.       Валтор хотел того же.       Но глупый человек качал головой, красил губы пошлой красной помадой и уходил, возвращаясь через несколько часов с деньгами и синяками. С размазанной по лицу помадой. С чёрными дорожками на щеках. С дрожащими ногами и подгибающимися коленями, отчаянно нуждающийся в нежности и ласке. В неторопливых долгих поцелуях и поглаживаниях, в горячем языке, вылизывающем его тело, в глубоких и осторожным толчках.       И Валтор давал ему это. Потому что иначе человек сломается внутри, и сияние пропадёт из глаз, а уголки губ перестанут приподниматься.       Почему-то сама мысль о подобном вызывала глухой ужас и тоску.       И однажды он утонул в них.       Потому что человек не вернулся. И через пять часов Валтор нашёл его изломанное тело с кровоподтёками и в разорванной одежде в кустах. С широко распахнутыми, потускневшими глазами; с застывшим взглядом, устремлённым в никуда. С ярко-красной помадой, выделяющийся на неестественно бледной коже.       Валтор оказался прав — и впервые в жизни об этом сожалел.       Потому что внутри что-то оборвалось в ту секунду, когда он увидел его таким. Когда осознал, что всё кончилось. Что не будет больше поцелуев, не будет философских разговоров, не будет переливчатого смеха и задорного блеска в глазах, не будет тёплых пальцев и жадных губ.       Ничего не будет.       Ничего.

***

      Валтор похоронил его у дерева, которое ему так нравилось и где они встретились впервые. И запретил себе даже в мыслях произносить его имя. Потому что если оно прозвучит, а в ответ не появится вопросительное «а?» и заинтересованное лицо, то он сойдёт с ума.       Хотя, он уже сошёл с ума. Ведь он согласился видеть его лицо каждый день в отражении, как своё.       Ведь Валтор так же старательно ухаживал за волосами, как и он.       Ведь Валтор так же хорошо разбирался в косметике и так же придирчиво изучал цвет и состав перед покупкой, как и он.       Ведь Валтор так же аккуратно и профессионально наносил макияж на лицо, как и он.

— Тени, тушь, подводка, можно немного румян. Главное — не переборщить. — Какая глупость. — Ты просто ничего не понимаешь. — Ну-ну.

      Ведь Валтор говорил его голосом, смотрел его глазами и касался предметов его руками.       Ведь Валтор так и не сказал ему того, что следовало. Что он так ждал. И теперь уже никогда не скажет — слушать больше некому.       И оставалось лишь смотреть в зеркало, видя родное лицо и представляя, что он ещё здесь. Создавая иллюзию, что они вместе, что всё ещё впереди, что всё ещё возможно.

— Почему ты не боишься? — Потому что я люблю тебя. Разве ты этого не знал?

      С ним Валтор полюбил зеркала.       После него — возненавидел.